Легендарное оружие древности - Низовский Андрей Юрьевич (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗

Это заявление было, конечно, глупым и неподобающим набожности крестоносцев: как будто бы им было ведомо, что успех находится в их власти и что кому судьба определит в этот день. Владислав же, король Польши, выслушав дерзкое и заносчивое посольство крестоносцев, принял мечи из рук герольдов и без всякого раздражения и негодования, а со слезами, без какого-либо осуждения, но с удивительным, как бы небесным смирением, терпением и скромностью дал герольдам ответ:

«Хотя у меня и моего войска достаточно мечей и я не нуждаюсь во вражеском оружии, однако ради большей поддержки, охраны и защиты моего правого дела и эти посланные моими врагами, жаждущими моей и моего народа крови и истребления, два меча, доставленные вами, я принимаю во имя Бога и прибегну к ним, как к справедливейшему карателю нестерпимой гордыни, к его матери, Деве Марии, и заступникам моим и королевства моего, святым Станиславу, Адальберту, Венцеславу, Флориану и Ядвиге. Я буду молить их обратить гаев свой на них, как на столь же дерзких, сколь и нечестивых врагов; ведь врагов моих нельзя утишить и умиротворить ни справедливостью, ни смирением, ни предложениями моими, пока они не прольют кровь, не растерзают утробу и не наденут нам на шею ярма. На надежнейшей защите Божией и его святых и их поддержке и заботе покоится моя уверенность, что они поддержат меня и мой народ силами своими и своим заступничеством и не допустят, чтобы я и народ мой были повержены столь лютыми врагами, у которых столь часто я искал мира. И в настоящий момент я не отверг бы мира, если бы он был возможен на справедливых условиях; я отвел бы даже теперь занесенную для битвы руку, если бы даже видел в этих двух мечах, принесенных вами, явное небесное знамение, предвещающее мне победу в бою. Выбора же поля битвы я для себя не требую и не притязаю на это, но, как подобает христианину, человеку и королю, установление его я предоставляю божественной воле, чтобы получить то место для сражения и тот исход войны, какие будут определены Божественной милостью и счастьем нынешнего дня; я уверен в том, что Всевышний положит ярости крестоносцев конец, которым и ныне и на будущее время укрощена будет их столь нечестивая и нестерпимая гордыня, ибо я твердо знаю, что вышние силы будут стоять за правое дело. Поле, на котором мы стоим и где нам предстоит сразиться, Марс, равный для обеих сторон, и справедливый судия подавят и унизят великую, превозносящуюся до небес гордыню моих врагов, по упованию моему, что Бог окажет помощь мне и моему народу в предстоящей битве».

Увлекшись романтической стороной повествования и вкладывая в уста своих героев велеречивую риторику, Длугош тем не менее интуитивно обращает внимание на одну важную деталь: горделивое заявление великого магистра, переданное устами герольдов, действительно было «неподобающим набожности крестоносцев». И потом: почему крестоносцы прислали польскому королю именно два меча, а не один, не пять и не десять? Что они хотели этим сказать? Что таится за этой символикой?

Чтобы понять это, обратимся к книге, представляющей собой альфу и омегу христианской жизни. Речь идет о Библии. Эпизод с двумя мечами встречается нам в Евангелии от Луки (22: 36–38):

О великом магистре Тевтонского ордена Ульрихе фон Юнгинене современники и позднейшие историки рассказывали всякое, но никто, кажется, не отрицал и не отрицает того факта, что это был набожный, рассудительный и уважаемый человек. По свидетельству того же Яна Длугоша, он до последнего часа рассчитывал на мирные переговоры с польским королем и только под давлением своих ближайших соратников решился бросить свои войска в битву. К слову сказать, Длугош и здесь не удержался от пафоса, объясняя колебания великого магистра его слабостью и нерешительностью:

«В это время магистр крестоносцев Ульрих фон Юнинген, увидя, что и королевские, и его войска в великом множестве сошлись и стоят в боевом строю, по отрядам, готовые к сражению, устрашился и, сменив самонадеянность, которая обуяла его до дерзости, на тревогу, удалился в сторону и не только предался скорби, но даже дал волю обильно текущим слезам. Между тем такое поведение магистра очень не понравилось его командорам, толпа которых его окружала; эльбингский командор Вернер Теттинген, подойдя к нему, при всех стал попрекать, убеждая вести себя как мужчина, а не как женщина, и лучше подать пример мужества, чем малодушия, своим рыцарям, ожидающим от него знака к битве. Без гнева снеся этот попрек, магистр Ульрих отвечает, что он пролил слезы, которые все видели, не по какой-либо робости или малодушию, а в силу своей набожности и истинной скорби о том, что именно при его магистерстве и правлении будет пролито столь много христианской крови, что даже тот, кто не станет очевидцем, сможет получить об этом представление. Он страшится также, как бы уже пролитая кровь и та, что сейчас будет пролита, не была бы взыскана с него, и поэтому он не в силах скрыть тревоги или скорби и горестных предчувствий. Он добавил также, что как муж решительный пойдет в битву без страха и в час испытаний будет тверд до конца, на чью бы сторону ни выпал жребий. А Вернер Теттинген пусть лучше смотрит за собой, заботясь лучше о себе и о своей особе, звании и положении; пусть он не мнит о себе и о своих силах столь надменно и высокомерно, чтобы, когда наступит битва, не пасть с тем большим позором, чем надменнее он превозносится над прочими».

Итак, великий магистр до самого последнего момента стремится оттянуть начало сражения. Что же тогда означает его послание — два обнаженных меча? В свете вышеприведенной цитаты из Евангелия оно, очевидно, должно было звучать так: «Мы здесь по поручению Господа. Мы имеем с собой два меча, о которых заповедал нам Христос, чтобы обороняться, но мы готовы отдать их вам, если вы подчинитесь и повернете назад» (к слову сказать, Грюнвальдская битва вовсе не явилась результатом нападения крестоносцев на поляков, как это представляют некоторые авторы). Иными словами, это было предложение вооруженного мира. Однако ни король Ягелло и его советники, ни Ян Длугош и позднейшие историки не поняли аллегорического языка, которым изъяснялся великий мастер. В то время в стане поляков, хотя и давно уже принявших крещение, вряд ли бы нашелся богослов, который растолковал бы королю смысл послания, а войско литовского князя вообще состояло либо из новообращенных христиан, либо язычников. Вид обнаженных мечей вызвал в среде польского рыцарства ярость, как это ярко передает Ян Длугош, вложивший в уста короля Владислава Ягелло гордые слова: «У меня и моего войска достаточно мечей, и я не нуждаюсь во вражеском оружии!» Как события развивались дальше — известно.

Существует и иная версия отправки мечей в лагерь короля Ягелло: видя, что великий магистр колеблется, орденский маршал Фридрих фон Валленрод самостоятельно, без ведома Ульриха фон Юнингена, распорядился отослать к полякам двух герольдов с мечами, рассчитывая тем самым спровоцировать короля на боевые действия. Дело в том, что к тому времени крестоносцы, построенные в боевой порядок, уже несколько часов — на жаре, в конном строю — ожидали начала сражения, в то время как Ягелло во главе польского рыцарства остановился на берегу озера Любень, поджидая далеко отставшую пехоту и обозы. Эту задержку ряд историков впоследствии истолковали в пользу короля: якобы он до последней минуты ждал от крестоносцев предложения мира, но присланные мечи окончательно перечеркнули его надежду. Оставалось одно — идти в бой…

Как бы то ни было, Грюнвальдские мечи, отправленные после битвы в коронную сокровищницу в Кракове, на долгие годы стали историческими реликвиями, живой памятью о великой битве. «Упомянутые два меча, дерзостно посланные крестоносцами в помощь польскому королю, хранятся и по сей день в королевской сокровищнице в Кракове, служа всегда новым и неувядающим напоминанием на будущее время о дерзости и поражении одной стороны и о смирении и торжестве другой», — пишет Длугош.