Вожди и разведка. От Ленина до Путина - Дамаскин Игорь Анатольевич (чтение книг .txt) 📗
Подпольно, в буквальном смысл этого слова (в катакомбах, ход куда вел через пол домика на окраине), издавалась в Одессе газета на французском языке для солдат и матросов.
Выступая 1 марта 1920 года, ровно через год после гибели Жанны Лябурб, Ленин говорил: «…Правда, у нас были только ничтожные листки, в то время, как в печати английской и французской агитацию вели тысячи газет, и каждая фраза опубликовывалась в десятках тысяч столбцов, у нас выпускалось всего 2–3 листка формата четвертушки в месяц, в лучшем случае приходилось по одному листку на десять тысяч французских солдат… Почему же все-таки и французские и английские солдаты доверяли этим листкам? Потому, что мы говорили правду и потому, что, когда они приходили в Россию, то видели, что они обмануты».
Пятнадцать лет спустя Соколовская вспоминала: «Приезд Жанны, подлинной француженки, находившей наиболее понятные для французов и горячие аргументы в пользу русской революции и поражавшие солдат уже одним фактом существования большевички-француженки, чрезвычайно активизировал работу. Неудивительно, что всего месячная работа Лябурб привела впоследствии генерала д’Ансельма, командующего французскими силами в Одессе, к откровенному признанию, что половина его армии разложена большевистской агитацией…».
Слух о том, что в Одессу приехала настоящая француженка, быстро распространился по частям и кораблям. Многим хотелось увидеть и услышать ее, и она не отказывала им в этом. В кафе, в рабочем клубе («Доме трудолюбия»), а иногда и просто на улице она, пренебрегая опасностью и правилами конспирации, встречалась с солдатами и агитировала их, призывая стать союзниками революционных рабочих и крестьян в их священной борьбе против капиталистов.
У некоторых подпольщиков зародился план вооруженного восстания с участием революционных французских моряков и солдат, с тем, чтобы захватить в городе власть при приближении Красной Армии. Жанна Лябурб поддерживала инициаторов восстания Елина и Штиливкера, веря в возможность «внутренним восстанием взять власть» и до прихода Красной Армии. Как вспоминала Соколовская, «Жанна горела страстным нетерпением, ни на минуту не сомневаясь в успехе восстания. Сознавая серьезность и опасность предстоящего дела, огромные трудности подготовки и руководства восстанием в частях французского гарнизона, этот неуемный боец был во власти одной ослепляющей идеи — поднять красный флаг социалистической революции не только над Одессой, но и над судами французского военного флота, стоящими на одесском рейде…»
Областной комитет партии решил отклонить предложение о немедленном вооруженном восстании и предложил Иностранной коллегии выработать общую позицию по данному вопросу. В субботу, 1 марта, президиум Иностранной коллегии провел заседание с участием руководителей ее национальных групп (французской, английской, греческой, польской и других). Договорились об общей позиции на совещании, назначенном на 2 марта.
Соколовская вспоминала, что Жанна была в приподнятом настроении и говорила ей:
— Я мечтаю доложить Ленину, что сделала все возможное для выполнения его задания. Если лично не удастся, я напишу ему. А потом возвращусь во Францию и там расскажу об Октябрьской революции, о большевиках, о Ленине…
Но судьба распорядилась иначе. За Жанной Лябурб и за другими активистами подполья велась слежка. Многие адреса были установлены. Контрразведчикам оставалось только ждать команды. Она поступила 1 марта. В ночь на 2 марта в дом на Пушкинской, 24, где жила Жанна Лябурб, ворвались несколько французских и белогвардейских офицеров. Последовала команда на двух языках: «Руки вверх!»
Жанна была арестована и доставлена в контрразведку. Там уже находились другие арестованные подпольщики.
Жанну допрашивал полковник французской контрразведки. Он то обещал ей свободу, то бил по лицу. В истязаниях с наслаждением принимала участие жена французского консула мадам Энно. Не добившись ответа от Жанны, ее сбили с ног и стали избивать сапогами, пока она не потеряла сознание.
Никто из подпольщиков не выдал товарищей, оставшихся на свободе.
В ту же ночь все арестованные были расстреляны.
В воскресном номере газеты «Правда» 23 марта 1919 года в траурных рамках на двух языках было помещено извещение: «Французская группа РКП извещает товарищей о трагической смерти секретаря группы тов. Жанны Лябурб, расстрелянной 2 марта в Одессе наемниками французского капитала. Вечная память славному товарищу, погибшему на революционном посту».
Вскоре Одесса была освобождена войсками Красной армии.
Но еще до этого расстрелянным были устроены торжественные похороны. Гробы с их телами сопровождали тысячи людей. Французские и белогвардейские власти не могли препятствовать этому. А чтобы оправдаться, распустили в газетах слух, что погибшие были убиты неизвестными налетчиками, которых тогда в Одессе было немало.
Какую же оказали пользу революции и как повлияли на ход Гражданской войны жертвы, понесенные Жанной Лябурб и ее товарищами?
Вот несколько фактов.
В марте 1919 года две роты 176-го французского пехотного полка отказались идти в атаку на позиции Красной Армии. События, происходившие в 176-м полку, отражены в архивных документах.
В донесении белогвардейского командования говорилось, что воинская часть входила во французский гарнизон в Одессе «и, пребывая там, подвергалась в течение продолжительного времени настойчивой, умелой и крайне разлагающей пропаганде большевистских агитаторов».
Другой документ — информационная сводка разведотдела Одесского обкома. В ней упоминается тот же мятежный 176-й французский пехотный полк: «Находящиеся здесь 176-й и 2-й полки почти совсем демобилизованы и, проходя по улицам в порт без оружия для отправки во Францию, кричат: «Адье, рус, мы большевик, домой!»».
Насилие рождало солидарность. Восстала рота и 7-го саперного полка. Солдаты открыто заявили офицерам — выходцам из буржуазной среды: «Вчера командовали вы, сегодня командуем мы». По свидетельству солдата этого полка Люсьена Териона, они, уходя из Одессы, «оставили большевикам все материалы: оружие, боеприпасы, взрывчатые вещества, повозки».
Весьма показательны свидетельства взятых в плен французских солдат.
Луи Дебуа, садовник: «Полк… настолько оказался распропагандированным, что проникся убеждением в необходимости сделать во Франции то же самое, что делают большевики в России».
Компьев, студент-медик: «Мы теперь знаем, что… большевики это не шайка разбойников, как нам говорили, а весь русский народ».
Гильйом Рарги, крестьянин: «Единственное желание всех французов, находящихся в Одессе, как можно скорее вернуться во Францию».
Восстания французских матросов и солдат охватили в общей сложности 40 воинских частей армии и флота, в них приняли участие 12 частей сухопутных войск (пехотные, артиллерийские, инженерные полки), 4 морские казармы и экипажи 24 кораблей французского военно-морского флота. Даже Уинстон Черчилль вынужден был признать, что «возмущение охватило почти весь французский флот… Послушное орудие, которое действовало почти без осечки во всех самых напряженных схватках воюющих друг с другом наций, теперь неожиданно сломилось в руках тех, кто направлял его на новое дело».
Интересно привести слова Деникина, который в свое время возлагал огромные надежды на войска Антанты. Он вынужден был прямо указать на то, что в своих решениях французское командование исходило «из сознания моральной неустойчивости своих собственный войск».
Но вот свидетельства еще более авторитетных людей. 25 марта 1919 года, когда в «Правде» был помещен некролог о Жанне Лябурб, произошло другое событие: в Версальском дворце близ Парижа собрался «Совет четырех» — высший орган парижской Мирной конференции с участием глав правительств США, Англии, Франции и Италии. Разговор зашел об Одессе, о неудавшейся интервенции. Американский президент Вудро Вильсон заявил: «Меня поразили в прочитанных нами телеграммах слова: «население Одессы враждебно к нам». Если это так, то можно задать вопрос, зачем удерживать этот остров, окруженный и почти затопленный коммунизмом? Это укрепляет меня в моей политике, что надо оставить Россию большевикам, а нам ограничиться тем, что мы будем препятствовать большевизму проникать в другие страны Европы».
