Фронтовые разведчики. «Я ходил за линию фронта» - Драбкин Артем Владимирович (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
— «Дежурный вопрос» к вам, как к представителю национального меньшинства. Какими были межнациональные отношения в вашей части?
— Я в свой адрес никаких оскорблений по поводу моей национальности на войне не слышал. Если бы мне кто-то сказал слово «жид», убил бы сразу, на месте. Нервы ни к черту были. Уже после войны, дослуживая в Киеве последние армейские дни, произошел со мной один эпизод. Идет солдат мимо меня, несет доску на плече и приговаривает: «Айн, цвай, драй!» И мне показалось, что это он меня дразнит, как еврея. И я жестоко избил его. Прибежал ротный: «В чем дело? За что ты его?» Отвечаю: «Он знает». А солдат-то, оказывается, и не думал меня оскорбить, просто «маршировал» под этот «айн, цвай»… Я на войне, если говорить честно, вообще людей на нации не делил. Приходит в соседний взвод еврей, но «косит в документах под русского», но у меня не было желания подойти к нему и начать выяснять «особенности» его происхождения или причины и нюансы его «мимикрии». В роте в основном служили русские ребята, но, например, был казах Карагулов, которого мы звали Сашей, был парень с Кавказа, разведчик Шура Азаров (Ашуров), и дальше дружеских безобидных подтруниваний разговор об их национальности не заходил. Карагулов все равно сразу «вскипал»: «Вы почему разжигаете рознь между народами?!» Сашку ранило, его отправили в госпиталь, а Шура погиб. Осколок попал ему прямо в шею.
Единственное, в чем я чувствовал всю войну «двойной стандарт» в этом «нац. вопросе», — это когда дело доходило до наград. Перед каждым поиском нам обещали ордена за взятого «языка». Иногда эти обещания претворялись в жизнь. И когда разведчикам вручали награды, несколько раз меня «забывали отметить». Вся группа получает ордена, а мне — ничего. Ребята смущаются, им неудобно, а я хожу, улыбаюсь… Хотя я был старшим группы в этом поиске и лично брал «языка», но мне — ничего… После очередного такого «момента» я понял, что «ордена не для евреев», кто-то из тех, что наверху, в штабных канцеляриях, решает вопрос о награждениях и утверждает списки, такую фамилию, как Байтман, не в силах вынести своей «штабной душонкой».
Меня несколько раз на фронте товарищи в роте, а также писаря перед выпиской из госпиталей уговаривали: «Слушай, запишись русским, Байковым например!» — я не захотел. Но сказать, что подобный «зажим евреев в наградах» был характерным для всех, без исключения, частей нашей армии, — я не могу. У меня был товарищ в Черкассах, Аркадий Винницкий, воевал в диверсантах, так у него, помимо прочих орденов, было два ордена Боевого Красного Знамени, значит, не везде смотрели на национальность, решая, кого награждать, а кого нет.
— С какими наградами лично вы закончили войну? И вообще, как отмечали отличившихся разведчиков?
— К концу войны я имел орден Красной Звезды, два ордена Отечественной войны, 1-й и 2-й степени, медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». В 1945 г. в разведроте было три человека, имевших, помимо других наград, по два ордена Славы и один с орденом БКЗ. Так что, особенно в последний год войны, награждали разведчиков, не сильно скупясь.
— У меня вот какой вопрос. 12-я гв. СД отличилась при форсировании Днепра и за захват плацдарма на вражеском берегу, в дивизии почти 60 человек получили звания ГСС. По мемуарам комдива Малькова, первой высадилась на правый берег штурмовая группа, в составе которой была ваша разведрота. По воспоминаниям ГСС командира роты Манакина, первой переправилась через Днепр его группа совместно с полковыми разведчиками из 32-го гв. СП. Спрашиваю следующее: «Кто первым форсировал реку?» И почему после столь щедрого награждения Звездами Героев «за Днепр» отличившихся воинов 12-й гв. СД никто изразведроты дивизии не получил звания ГСС?
— Одновременно в первой волне высаживалось несколько штурмовых групп из нашей дивизии на разных участках. Так что и Мальков, и Манакин пишут «про Днепр» свою правду. Перед форсированием нам, разведчикам, комдив Мальков лично заявил: «Запомните мои слова. Если вы захватите и удержите плацдарм, вы все получите звание Героя Советского Союза!» Но я не думаю, что это обещание как-то особо нас воодушевило или повысило и без того наш крепкий боевой настрой. Тем более мы предвидели, что нам предстоит испытать при захвате плацдарма, и когда ты знаешь, что сегодня тебя, скорее всего, убьют, то тебя никакое звание — «Герой посмертно» — не волнует. Немецкий берег был высокий. Мы поплыли на лодках и плотах. На середине реки нас «зацепили» осветительные ракеты и по нам открыли убийственный, жуткий огонь. Били по нам так… как будто по куропаткам на охоте стреляли. Там, наверное, вся вода в реке стала красной от крови. Течением наши лодки сносило к островку, к отмели, на которой находились немцы с двумя пулеметами. Мы кинулись прямо на них. Был какой-то дикий порыв, нечеловеческий — убивать и победить. С отмели, по мосткам, рванули на берег и с ходу заняли две траншеи. Стали держаться. Радист вместе с рацией уцелел. Передал на наш берег: «Плацдарм захвачен!» Продублировали ракетами. По рации нам передают: «Держаться до последнего!» А утром нас начали атаковать. Беспрерывно по нам била немецкая артиллерия. Днепр в том месте широкий, к нам никто на подмогу переправиться не смог. А раненых своих девать некуда… До вечера продержались из последних сил, а нам опять по рации открытым текстом: «Стоять до последнего человека! Вы все удостоены звания Героя!» В темноте немцы ворвались с флангов в траншею, но мы каким-то чудом снова отбились, уже в рукопашной.
А через ночь к нам через реку пришло подкрепление. В живых от разведроты осталась только треть бойцов. Ходим гордые, ждем из Москвы свои Звезды на грудь, некоторые из выживших разведчиков уже домой родителям или невестам написали, что стали Героями Союза. Ждали до середины января 1944 г., до последнего «днепровского указа», и в итоге — никто из разведроты ничего за Днепр не получил, ни звания ГСС, ни простой медали. Причин этому, как мне представляется сейчас, всего только две.
Когда на дивизию выделили по согласованному лимиту «энное» количество Звезд и в штабе дивизии начали их распределять между полками и подразделениями, то не нашлось человека среди начальства, который бы «замолвил слово за разведку», хотя все прекрасно знали, что мы были на правом берегу первыми и удержали своей кровью захваченный плацдарм. Причина вторая — возможно, что кандидатуры выживших разведчиков не устраивали командование: кто-то из бывших зэков, кто-то бывший штрафник, еще у кого-то фамилия на «-ман» или «-штейн» заканчивается, кто-то просто головорез, одним словом, мы «некошерные товарищи», чтобы стать Героями Советского Союза, гордостью державы. И что там произошло на самом деле — поди теперь разбери. Да и нужно ли это сейчас? Мне это — точно не надо…
— В воспоминаниях ГСС Мананина описан редкий эпизод. В самом конце войны частями дивизии был захвачен немецкий танковый ремзавод. На нем обнаружили 350 немецких танков, 100 БТРов, и что особенно интересно, рядом, на ж/д станции нашли 4500 пулеметов «максим» и 4800 ПТРов, в свое время взятых немцами в качестве трофеев в первые годы войны. Что-нибудь об этом расскажете?
— Я помню, что где-то после Альтдама (или перед нашим штурмом Эберсвальде) вроде был захвачен огромный секретный немецкий завод, но лично я на его территории не был и что-то добавить к рассказу своего однополчанина не могу.
— Какую специальность вы выбрали себе после войны?
— Я демобилизовался, не имея никакой гражданской профессии. Но «адреналина в крови не хватало», спокойная размеренная жизнь была мне не по нутру, и я решил пойти работать в уголовный розыск или в прокуратуру. Меня взяли в Киевскую прокуратуру, и вскоре я стал работать следователем, окончил заочно Всесоюзный юридический институт. В 1966 г. по постановлению ЦК я, среди многих других, был направлен на укрепление органов МВД и стал начальником следственного отдела УВД города Киева. В 1978 г. вышел на пенсию в звании подполковника милиции. Но продолжал еще много лет работать адвокатом в областной коллегии адвокатов.
