- - Максимов Анатолий Борисович (е книги TXT) 📗
Легенда о том, что сотрудники КГБ обнаружили в недрах архивов сведения о его отце-белогвардейце, в адрес Запада работала, и агент стал в глазах «коллег» невыездным. Со слов СИС и ЦРУ, Джибни рассматривает причины интереса к Пеньковскому о стороны КГБ.
Значит, западные спецслужбы все же анализировали возможность их собственного провала?! Но где же они были раньше? Почему не оставили Пеньковского в Париже? И снова напрашивается ответ: им нужен был провал… для поднятия собственного престижа. Почему? Вот что могли выявить западные спецслужбы, анализируя поведение собственного агента.
Первое. Частые встречи с Винном — их было множество. Винн проходил в качестве «доверительной связи агента по линии ГРУ». Джибни говорит, что ГРУ якобы готовило вербовку Винна. Тогда почему западные «коллеги» не помогли Пеньковскому приобрести источника в Англии в лице Винна, укрепив таким образом «полезность работы сотрудника ГРУ “под крышей”»? Пеньковский это предлагал?
Вернее всего, потому, что Винн-подстава — хлопотное дело, и СИС понимала, что ее «информацию» из недр МИ-6 (английская разведка) аналитики ГРУ быстро обнаружат. А может быть, и не нужна была вербовка Винна? Винн был глубоко зашифрованный сотрудник СИС, иначе чем объяснить, что позднее он попал в ситуацию Питера Райта, который «вынес сор из избы». Винн опубликовал собственную книгу о работе с Пеньковским. И все же в глазах западных спецслужб это был «камень» в пользу агента.
Второе. Стоимость подарков и сувениров превышала ту сумму денег, которые полагались Пеньковскому при выезде за рубеж. Но деньги могли принадлежать его «связям» в Москве. В «высшем свете» (сотрудники ЦК, Минобороны и другие лица из «верхушки») передача денег для заказных закупок выезжающему за рубеж лицу — это обыденное дело. И это еще один «камень» в его пользу.
Третье. Повышенное внимание к контактам Пеньковского с английскими и американскими дипредставителями. Но это хорошо прикрытая его работа по линии ГК КНИР (а также ГРУ). Еще один «камень».
Четвертое. Винн мог быть шпионом (так о нем думали в КГБ). Но это уже заботы и конфликт внутри КГБ — ГРУ, ибо последнее ведомство «застолбило» Винна за собой. «Камень» опять налицо.
Пятое. Не могли остаться незамеченными выходы Пеньковского на огромное количество материалов из спецбиблиотек Минобороны и Академии ГРУ. Причем эти материалы явно не имели отношения к его функциональным обязанностям. Об этом в КГБ могли узнать согласно инструкции после первого его визита в спецбиблиотеки. Значит, он мог работать под контролем КГБ с первого дня контактов с Западом, когда готовил и нес им первую информацию из этих библиотек. Это «камень» огромного веса.
Шестое. КГБ должны были насторожить связи Пеньковского— влиятельные друзья га «верхушки». Цепочка: друзья — Пеньковский — Запад. Это близко к истине. Сомневаться и проверять — это обязанность КГБ. Ведь связи (друзья) — это утечка информации даже внутри страны. Значит; Пеньковский должен был находиться в поле зрения советской военной контрразведки. «Камень» еще один.
Седьмое. При возникновении неясностей КГБ вел себя осторожно. Если сомневался, то-искал доказательства, которые могли перерасти в подозрения. Подозрения — это право получить разрешение на слежку, обыск в квартире, подслушивание… Причем разрешение на уровне руководства КГБ, не ниже зампредседателя. «Камень» — ого-го! Ведь дома у Пеньковского был, как говорят на Западе, «шпионский набор».
Конечно, суд в мае 1963 года был показательным. Роли были распределены, а участники использовались втемную. Суд был, конечно, лучше, чем в 30-х годах. Однако военные прокуроры на этом суде были заложниками своего времени и действовали так, будто им было нужно отчитываться за каждое слово на партсобрании. Это впечатление остается и более чем через сорок лет, когда листаешь книгу «Судебный процесс» (М., 1963).
Документов было предостаточно. Видимо, следуя сценарию, Пеньковский признался в «тщеславии, уязвленном самолюбии и в жажде легкой жизни».
Как же прав Джибни, говоря, что «суд не мог найти логического объяснения одному: как Пеньковский, столь процветавший в этой системе, смог предать ее». Как представляется, об этом следовало бы задуматься западным «коллегам» их агента. Но им этого и не нужно было. Ведь формально мотивы его поведения с Западом определяли его последующие действия в работе со спецслужбами или… в игре с ними!
И гособвинитель Горный, и защитник Пеньковского Апраксин отмечали положительные стороны его карьеры. Они говорили, что его поступок остается неожиданным, как первородный грех, и совсем уж непонятным.
Грамотный специалист, генерал-обвинитель Горный в суть дела проник — история жизни Пеньковского не давала повода стать предателем. Он понимал и открыто удивлялся (по Джибни): «Герой войны, блестящий офицер и ответственный работник солидного учреждения, способный служащий морально разложился и встал на путь предательства».
Сам Пеньковский на суде на вопрос «Когда вы переродились?» дал точный ответ: «В 1960 и 1961 годах, когда вступил в контакт с англичанами в Лондоне». На самом деле перерождение его началось значительно раньше — в 1957 году в Турции, но об этом на суде не было сказано ничего.
Недавно пришлось перечитать «Судебный процесс». И остро почувствовать, точнее, попытаться представить, что мог испытывать Пеньковский на скамье подсудимых в эти пять дней — с 7 по 11 мая 1963 года.
Автор исходил при этом из рабочей гипотезы: он — не предатель. А если так, то для него суд был тяжелейшим испытанием. Конечно, он готовился к нему. Но глубину трагедии судебного публичного разбирательства он смог понять на процессе. И вернее всего, в то время у него не могло быть ликования по поводу «достигнутых оперативных успехов по делу». Человек — существо коллективное, и он должен был чувствовать, как взгляды презрения давили на него.
И слава богу, что чаша сия лично автора миновала…
И если Пеньковский остался живым, то он не мог бы залить перенесенное на процессе алкоголем. Джибни по поводу отношения Пеньковского к выпивке отмечал, ссылаясь на мнение «коллег» из СИС и ЦРУ, — он пил очень умеренно. Его «коллегам» задуматься бы: мог ли Пеньковский пить до потери над собой контроля в ситуации разведчика, действовавшего в тылу врага?!
В заключительной главе Джибни сам себя озадачивает, в то же время обращаясь и к западным спецслужбам: «…невольно возникает вопрос: как могло случиться, что сотрудники КГБ и ГРУ допустили, чтобы человек с таким "темным пятном" в биографии достиг в советском обществе столь высокого положения? Почему они раньше не занимались происхождением полковника? Что же произошло в их системе тотальной проверки?»
Все верно, за исключением главного: досье в «деле Пеньковского» и личное дело офицера Пеньковского — это две разные вещи. В его личном деле в ГРУ и в его деле спецпроверки в КГБ ответы на любые вопросы имеются, только в досье «дела» — в виде блестяще разработанных легенд.
Проницательный Джибни и Винн в своих книгах верно ставят вопрос: «Жив ли Пеньковский?» Однако причины оставления его в живых ошибочны (и по Джибни, и по Винну) — в чьих «интересах было сохранить ему жизнь»? Как представляется сегодня, причина оставить его в живых другая (по-нашему): игра закончена, но ее результаты продолжают операцию «Дело» все эти десятилетия. И Пеньковский исчез из мира сего. Формально исчез.
На Западе его предательство нарекли «Феномен Пеньковского». Но шло время и все чаще серьезные и лишенные конъюнктурного подхода к оценке «феномена» исследователи — политики, советологи, специалиста по спецслужбам — обращали свой взор к такому сложному явлению, как операции по тайному влиянию.
Фактически любая литература о Карибском кризисе увязывает его разрешение с личностью Пеньковского. Когда выстраивается ряд проблем, которые решались в период кризиса, то уже не столь категорично, как это было в 1962 году, присваиваются лавры победы американской стороне.
