Русские агенты ЦРУ - Харт Джон Лаймонд (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений TXT) 📗
К несчастью, он не был способен смириться даже с временным крушением своих непомерных амбиций. Например, понижение его в должности в связи с прибытием в Анкару постоянного резидента подразумевалось само собой и было вполне рутинной процедурой, тем не менее оказалось для него жестоким ударом. В первый момент возобладала присущая Пеньковскому привычка к осторожности, поэтому он сделал анонимный звонок в турецкую контрразведку. Но затем его злость достигла такой силы, что сдерживать ее больше не представлялось возможным. Именно донос, переданный через каналы КГБ и обвиняющий нового резидента в должностных преступлениях, и послужил началом его конца, инициировав цепную реакцию: донос вызвал интерес к нему КГБ, который, в свою очередь, привел к раскрытию тайны дворянского происхождения Пеньковского.
Лишенный преимуществ, которые, по его мнению, задолжала ему советская система, он решил выбиться в люди где-нибудь в другом месте. Вопросы верности долгу перед родиной волновали Пеньковского не больше, чем Попова. Советское правительство, партия, армия, ГРУ — все это имело смысл лишь до тех пор, пока они ценили Олега Пеньковского. В противном случае они становились достойны лишь его презрения и подлежали уничтожению. Оставался лишь небольшой шаг к тому, чтобы открыть в себе предназначение быть спасителем мира — и перед нами возник новый мессия.
Неизбежность самоуничтожения Пеньковского сама собой вытекала из его гипертрофированных амбиций. Встреча с «сэром Ричардом» удовлетворила его ненадолго, он захотел получить официальное признание от лорда Монбаттена, а затем королевы Великобритании и президента Соединенных Штатов. Даже трагикомичный эпизод с американской формой не принес ему полного удовлетворения, напротив, Пеньковского по-прежнему тянуло на подвиги, вторые роли были не для него. Перестав ощущать себя звездой, он потерпел бы полный психологический крах.
Все более рискованные авантюры Пеньковского доставляли немало беспокойств Вашингтону и Лондону, но его кураторы ничего не могли с этим поделать — попав под серьезные подозрения властей, он оказался вне всякой досягаемости. После того как это стало окончательно ясно, КГБ сделал все возможное, чтобы предотвратить его бегство за границу, и кураторам оставалось лишь беспомощно наблюдать за этим со стороны. Они попытались было умерить его активность, однако сам Пеньковский, на манер Наполеона или Цезаря, по-прежнему маниакально стремился к подвигам. В документах ЦРУ нет сведений о каких-либо попытках спецслужб Англии или США остановить это его безумие. Из моих бесед с людьми, занимавшимися делом Пеньковского (как англичан, так и американцев), создалось впечатление, что это было невозможно.
Михаил
История Михаила прекрасно иллюстрирует известный любому опытному разведчику факт: мотивы большинства из тех, кто пытается заработать на жизнь шпионажем, обычно мелочны и эгоистичны. Окутывающий ремесло разведчика ореол тайны естественным образом привлекает к себе авантюристов, мошенников и просто сумасшедших. Несмотря на разницу между ними, эти ни на что не пригодные люди имеют достаточно общего, чтобы охарактеризовать стиль их поведения термином «шпионский синдром» (сокращенно ШС) [12].
Почти карикатурные масштабы безответственности Михаила в какой-то степени объясняются тем, что, являясь нелегалом, он не имел над собой непосредственного начальника и оказался вообще вне какой-либо социальной группы с ее нормами и ценностями. Основные черты характера, по всей видимости, были заложены в нем в самом раннем детстве, но проявились во всей полноте лишь после того, как агент-нелегал Михаил получил полную свободу действий.
Изучив его случай более детально, можно увидеть, что, как и другие люди подобного толка, он был крайне чувствителен к внешним атрибутам и символам, утверждающим его в собственной ценности. До отъезда из Советского Союза эти атрибуты и символы обеспечивались принадлежностью к определенной социальной системе. Будучи кадровым офицером Советской армии, Михаил существовал в строгих рамках армейской дисциплины, с ее формой и знаками отличия, орденами и медалями и ежемесячным денежным содержанием. Не менее значима для него была занимаемая в течение нескольких лет позиция руководителя университета марксизма-ленинизма. Став нелегалом, он должен был отказаться от всех приобретенных за долгие годы привилегий, забыть о милых сердцу форме и наградах и даже отречься от родного языка, если не считать обмена сообщениями с Центром. Поступающие время от времени по радио из Москвы ободрения вряд ли могли компенсировать эти потери.
Личности с проявлениями ШС в ненормальной степени сконцентрированы на своих личных делах и заботах, они эгоцентричны или, другими словами, заняты исключительно собой. Частично по этой причине они не способны испытывать привязанность к кому или чему-либо, за исключением, может быть, людей, безоговорочно их поддерживающих и одобряющих. В самых крайних случаях — к которым, без сомнения, можно отнести и случай Михаила — эти люди вообще лишены способности любить; патриотизм и честь являются для них понятиями чуждыми. В моем понимании, как личные, так и официальные взаимоотношения таких личностей регулируются неким «пусковым механизмом», включающим и отключающим эмоции. К примеру, болезненного для самолюбия конфликта с начальством становится достаточно, чтобы подтолкнуть такого человека к предательству.
Как тут не вспомнить о ярости, овладевшей Пеньковским после замены его в Турции на генерала, хотя о неизбежности подобной кадровой операции ему было известно с самого начала. Но означает ли это, что он был личностью с симптомами ШС? Нет, не совсем, поскольку привязанность Пеньковского к Англии и Соединенным Штатам была вполне искренней. С другой стороны, определенные черты этого характера в сложной натуре Пеньковского определенно просматривались, впрочем в разной степени они проявлялись и у всех других советских агентов-перебежчиков, дела которых я изучил. Однако мотивация Михаила существенно отличалась от случаев с Поповым и Пеньковским, которые пользовались помощью и советами симпатичных им людей, достойных доверия. Более того, перед ними ставились разумные и достижимые задачи. С Михаилом все было иначе.
После долгой жизни в СССР в условиях строгой советской дисциплины он вдруг оказался в Париже, его ближайший непосредственный начальник находился за несколько тысяч километров, в московском центре ГРУ. Его контролер, наверняка знакомый ему полковник, целиком зависел от того, что захочет (или не захочет) сообщить ему Михаил. В этом заключался очередной подвох: поскольку подверженные ШС люди сильно зависят от мнения других, они могут талантливо войти в требуемую от них роль — подобно аферистам, приспосабливающим свой внешний образ сообразно обстоятельствам. В подобных случаях оценить степень искренности их чувств и поступков становится очень трудно. Уж если такие столпы советского общества как Серов и Варенцов оказались хорошими и верными друзьями Пеньковского, можно себе представить, насколько беспомощен был контролирующий Михаила полковник.
Другой особенностью заграничной жизни Михаила был тот факт, что поначалу он не испытывал никаких финансовых проблем: ГРУ снабдило его большой суммой денег на насущные нужды, а он, не задумываясь, тратил их на такие «операции», как развлечения своих любовниц. Причиной дальнейшего обращения Михаила к американцам была необходимость дополнительного заработка, поскольку сексуальные приключения и бытовые неурядицы обходились дорого. Следует к тому же отметить, что мысль об экономии денег вообще не приходила ему в голову, ведь мир существовал для него, а не он для мира.
Но, оказавшись без какого-либо контроля из Центра и совершенно забыв о чувстве долга, был ли Михаил столь же небрежен во внешнем облике и в делах? На первый взгляд, нет. Всегда тщательно одетый, он поддерживал в порядке свою физическую форму, по всей видимости, это помогало ему сохранять привлекательность для представительниц прекрасного пола. Вместе с тем обычному среднестатистическому французу Михаил предложить ничего не мог, что делало его бесполезным в роли агента разведки. Несмотря на то, что в прошлом Михаил руководил университетом марксизма-ленинизма, он отнюдь не был интеллектуалом. В его досье нет никаких упоминаний даже о том, что он читал когда-либо газеты; знания его были недостаточны для беседы с французским бизнесменом о финансах или с правительственным чиновником о политике. Подобные серьезные вопросы, по всей видимости, не интересовали его вовсе.
