Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943 - фон Эрнстхаузен Адольф (первая книга .TXT) 📗
Посреди тропинки, которая вела наверх, к гребню горной гряды, а сейчас превратилась в клокочущий поток воды, лежал мертвый германский солдат. Это был симпатичный молодой человек с на удивление живым цветом лица и русыми волосами. Вид одного-единственного мертвеца порой трогает душу больше, чем целая их груда, потому что у тебя перед глазами проходит до конца целая человеческая судьба.
Я заметил, что и Малтер был тронут этой смертью, хотя он сразу же постарался скрыть это за деловитым замечанием:
– Невероятно! Этот человек лежит здесь уже двое суток. До сих пор делом чести каждого подразделения было захоронение своих убитых. Но люди становятся все безразличнее. Они беспокоятся еще разве что о своей собственной безопасности. Они слишком устали и равнодушны даже к тому, чтобы как следует окапываться самим. А о погребении убитых они уже даже и не думают, приходится в каждом случае приказывать. Этот человек, мне кажется, был в 1-м батальоне. Я сейчас прикажу им похоронить его.
И Малтер в самом деле отдал такой приказ. Но когда я через три дня проходил снова этим местом, убитый по-прежнему лежал там. Поэтому я велел похоронить его моим людям.
В одной глубокой котловине непосредственно за передовой мы наткнулись на два небольших блиндажа, больше напоминавшие блокгаузы. В одном из них располагался командный пункт капитана Аббта, а в другом – перевязочный пункт его батальона, где обрабатывали раны только что получившим их бойцам. Я только восхитился врачом, который здесь, совсем рядом с врагом, работал так спокойно и уверенно, словно все это происходило в тыловом госпитале.
Мы поднялись по короткому, но крутому склону и оказались на самой дальней точке, до которой продвинулся и на которой замер германский ударный клин. Мы стояли на горной водораздельной гряде, чей юго-западный склон круто спускался к побережью у Туапсе. Здесь за невысокими скальными выступами залегла рота, в которой еще оставалось пять человек. Это были совсем молодые люди, которые, несмотря на пережитые тяжелые бои, сохраняли хорошее самообладание. Когда я хотел получше рассмотреть лежащую впереди местность, они придержали меня, сказав:
– Осторожно! Работают русские снайперы! Кто хочет отсюда смотреть вниз, обязательно бывает убит. Вообще это ужасное место. Каждые полчаса русские обстреливают его из минометов. Очередной обстрел будет уже скоро.
В следующем батальонном блиндаже я встретил обер-лейтенанта Лампарта, который, будучи командиром 1-й батареи, уже какое-то время выступал и в качестве передового артиллерийского наблюдателя.
– Но это, собственно, не ваше дело, – сказал ему я.
– От этого зависит наилучшая работа батареи, господин майор, которую я, скажу без лишней скромности, и обеспечиваю.
– Ну да, с этим я совершенно согласен, хотя командир полка уже ворчал, что вы не уделяете должного внимания тыловым службам. Но и за это он тоже упрекал меня. Ведь мы же не можем всюду поспеть. Здесь происходит сейчас самое важное. Но и в тылу у нас тоже все должно быть в порядке. Вы, кстати, вполне заслужили замену.
– Об этом не может быть и речи. Пока мы держимся, я останусь.
Едва он успел произнести эти слова, как наши позиции подверглись сильнейшему минометному обстрелу. Укрытие, в котором мы находились, было сделано из толстых бревен, но крепеж все же был недостаточно прочным, чтобы выдержать такой сильный обстрел. Блиндаж, к сожалению, был построен с применением подручных материалов.
Сколько людей в ходе этой войны прошло испытание нервов, когда им в неприспособленных укрытиях пришлось пережидать обстрел, все же надеясь избежать смерти! Только тот, на чью долю выпало подобное испытание, знаком с тем ощущением безмерно счастливого облегчения, когда прозвучит последний разрыв, обозначая собой окончание обстрела. Когда и на этот раз произошло подобное, в блиндаж вошел один из егерей, принесший тяжелую весть: вся та рота численностью пять человек, в которой мы недавно побывали, погибла во время обстрела.
– Снова придется вычеркивать еще одну роту из списка, – произнес молодой командир батальона.
Никто ему на это не ответил.
Здесь артиллерист должен решительно помочь
Когда мы вышли из палатки, нас тут же предупредили, что лучше отказаться от намерения пройти вдоль всей передовой. Минометные обстрелы теперь стали производиться через неравные промежутки времени, и, если мы попадем под такой удар, с нами будет покончено. Нам посоветовали вернуться обратно тем же путем, которым мы пришли. Майор Малтер обещал последовать этому совету. Но когда мы отошли чуть подальше, он сказал мне:
– Я считаю, что мы все-таки должны пройти вдоль передовой.
– Я бы сделал это так или иначе; я должен подробно изучить весь наш участок и увидеть его слабые места.
– Тогда пошли!
Наш фронт представлял собой очень тонкую линию бойцов. Каждый командир роты – чаще всего это были унтер-офицеры – докладывал о численности своей роты: шесть человек – четырнадцать человек – девятнадцать человек.
Согласно «Журналу боевых действий» 3-го батальона 204-го егерского полка боевая численность этого батальона на 13 декабря 1942 г. составляла:
У туркестанцев – их оставалось около сорока человек – дела обстояли не намного лучше. Здесь никто нам не рапортовал. Просто не существовало такой возможности, поскольку единственный переводчик был убит в бою. Солдаты знали только свой монгольский (так в тексте. – Пер.) язык, который никто из нас не понимал. Малтер рассказал мне, что каждый день к нему подходили по нескольку туркестанцев, которые показывали на себя и произносили при этом одно-единственное слово: «Шофер».
Как он предполагал, они хотели дать ему понять, что могут выполнять обязанности водителей грузовиков и воспринимают как несправедливость то, что им приходится воевать в качестве пехотинцев. Тем не менее сражались они геройски и поддерживали дружеские отношения с нами, насколько это было возможно при наличии языкового и культурного барьеров между нами.
В правой части нашего участка фронта мы побывали в расположении батальона 207-го егерского полка. Его командир, гамбуржец, произвел на нас такое впечатление своим холеным видом, что мне даже стало несколько стыдно за свою небритость. Он даже, как мне стало известно позднее, в своем маленьком блиндаже спал не иначе как в ночной пижаме. Я же лишь снимал на ночь сапоги, в то время как мой сосед по блиндажу не рисковал делать даже этого. Командир батальона, на которого, по всей видимости, ничто не могло произвести впечатление, угостил нас великолепным ликером. Потягивая этот напиток, мы провели военный совет. Опасная при обстреле зона располагалась за нами. Непосредственно на этом участке было пока спокойно. Но и здесь после предшествующих боев личный состав рот был минимален для необходимого уровня ведения боевых действий. Майор Малтер попросил меня проанализировать ситуацию, на что я сразу же согласился, поскольку был вынужден при этом высказать свои мысли, не боясь осрамиться:
– Правая сторона ударного клина, которым мы продвигаемся вперед через Пшиш, удерживается первой горной стрелковой дивизией, которая располагается правее нашей дивизии. Если мы обозначим направление на Туапсе как передовое, то первая горнострелковая дивизия обращена лицом вперед, мы же – по диагонали вбок. Именно поэтому русские направляют свои основные удары против нас; если они проломят нашу оборону, то ударят в тыл первой горной стрелковой дивизии, а затем здесь падет весь фронт. Пехотные части нашего участка фронта измотаны в боях и, прежде всего, слишком слабы.
– Совершенно верно, – подтвердил Малтер. – Без сильной артиллерийской поддержки мы ничего не можем сделать. А о ней порой остается только втайне мечтать. Я говорю это не в упрек. Я же знаю, как трудно приходится артиллерии на этой пересеченной и лесистой местности.
