Жуков. Портрет на фоне эпохи - Отхмезури Лаша (хороший книги онлайн бесплатно TXT) 📗
В те дни и ночи Жукова, как и его товарищей, занимали совсем другие, более практические вопросы. Что думать и как отзываться на людях о коллеге, с которым еще вчера ты здоровался, а сегодня его арестовали? Или о другом, исчезнувшем на рассвете, которого армейская газета лишь на прошлой неделе ставила в пример? Против каких категорий людей направлена чистка? А я, я вхожу в одну из них? Могу ли я стать объектом доноса? С кем надо прервать общение? Какую линию поведения выбрать в отношении политорганов армии? Такие тревожные вопросы задавал себе каждый офицер. Климат в армии стал невыносимым. Часть командиров вовлеклась в вакханалию доносительства [195]. Забыты все прошлые дружбы и привязанности. Не осталось никакого корпоративного духа, армия, как государственный институт, утратила инстинкт самосохранения. Большинство командиров замкнулись в себе, минимизировали контакты с окружающими и ждали, когда уляжется буря. В неотцензурированном варианте своих «Воспоминаний» Жуков написал: «В стране создалась жуткая обстановка. Никто никому не доверял, люди стали бояться друг друга, избегали встреч и каких-либо разговоров, а если нужно было – старались говорить в присутствии третьих лиц – свидетелей. Развернулась небывалая клеветническая эпидемия. Клеветали зачастую на кристально честных людей, а иногда на своих близких друзей. И все это делалось из-за страха не быть заподозренным в нелояльности. И эта жуткая обстановка продолжала накаляться. […] Каждый честный советский человек, ложась спать, не мог твердо надеяться на то, что его не заберут этой ночью по какому-нибудь клеветническому доносу» [196].
Днем и ночью по лезвию бритвы
В тот момент, когда советские люди узнали о казни Тухачевского, Жуков находился в Слуцке, где командовал 4-й донской казачьей дивизией. Согласно воспоминаниям дочери Жукова Эры и его двоюродного брата Михаила Пилихина, который осенью 1936 года гостил у Георгия, он едва оправился после восьмимесячной болезни. Во время сентябрьских маневров 1936 года, в страшную жару, Жуков и один из его офицеров выпили кувшин молока. Скоро у них обнаружился бруцеллез, который у Жукова протекал очень тяжело. Как вспоминал Пилихин, сначала его двоюродного брата отправили в минский госпиталь, а потом в Центральный военный госпиталь в Москву, потому что его состояние вызывало тревогу. По воспоминаниям Михаила, Александра и Эра останавливались у него в квартире, когда приезжали в Москву навестить Георгия.
Уже после развода с мужем Александра будет утверждать, будто он пролежал в госпитале дольше, чем было необходимо, потому что хотел переждать там бурю чисток [197]. Мы уже видели, как Жуков занимал выжидательную позицию в 1914 и 1917 годах, но поверить словам бывшей жены маршала в данном случае не можем. Некто Никифор Гурьевич Конюхов, бригадный комиссар, бывший сослуживец Жукова по Белорусскому военному округу, рассказал, что в Слуцке действительно произошел несчастный случай, в котором пострадал Жуков. Это свидетельство, взятое из неизданных мемуаров [198], написанных в начале 1960-х годов и неизвестных историкам, позволяет утверждать, что в действительности Жуков вернулся на свой пост в мае 1937 года, как раз накануне чистки армии. За время болезни он похудел на двадцать килограммов, и здоровье его еще не восстановилось. Вот рассказ Конюхова: «В мае 1937 года по нашему Белорусскому военному округу проходила окружная партийная конференция. Надо сказать, конференция была весьма бурной по вопросам боевой и политической подготовки. Некоторые командиры-единоначальники [то есть кто командовал своей частью без комиссара] противопоставляли боевую (строевую, тактическую, стрелковую) подготовку политической. На конференции стали известны такие факты. Командир 4-й кавдивизии Г.К. Жуков издал приказ о том, что всякая работа политотдела дивизии и партбюро полков планируется штабами. А Конев Иван Степанович на совещании начсостава 2-й стрелковой дивизии [командир 2-й стрелковой дивизии] сказал: „…Если настанет час испытаний, то с чем будем воевать – с винтовкой или с марксизмом?“ Это было полным голосом сказано, что стрелковая, тактическая подготовка – главное, ведущее и уравнять боевую подготовку с политической нельзя. На партийной конференции эти выступления были подвергнуты резкой критике и связаны с именем командующего войсками И.П. Уборевича, который, видимо, готовился сказать свое мнение по этому вопросу в заключительном слове, но сказать ему не пришлось. На третий день партийной конференции, утром, член Военного совета А.И. Мезис объявил, что сегодня ночью арестован командующий войсками И.П. Уборевич. Это сообщение партийной конференцией было принято как удар обухом по голове. Как-то так получилось, что резкая критика как бы послужила причиной или материалом его ареста».
В своих «Воспоминаниях» Георгий Константинович ни словом не обмолвился об этой партконференции, в результате которой был арестован столь уважаемый им Уборевич и которая могла иметь для него очень важные последствия. Свидетельство Конюхова вроде бы показывает, что Жукова и Конева – покорителей Берлина в 1945 году – использовали как пешек в «большой игре», направленной на устранение Уборевича. Однако их позиция, предлагаемая ими альтернатива – либо боевая, либо политическая подготовка – была как нельзя более несвоевременна в тот самый момент, когда Сталин решил поставить командный состав Красной армии под свой непосредственный контроль: 16 мая 1937 года правительство объявило о восстановлении в армии института комиссаров. Тем самым Сталин выразил свое недоверие к военным и к их стремлению к профессионализации.
Июнь и июль 1937 года были для Жукова мучительными. По мере того как шли дни, отмеченные все новыми арестами и расстрелами, начинали вырисовываться главные цели чистки. Первой, самой очевидной и для иностранной прессы, и для офицерского корпуса, были принадлежащие или принадлежавшие к окружению Тухачевского по службе, все те, кто был с ним рядом во время Гражданской войны и в период его борьбы за механизацию армии. А также их семьи. Жена маршала, два его брата и мужья двух сестер были расстреляны, четыре сестры, невестки и мать с его одиннадцатилетней дочерью отправлены в ссылку [199]. А разве Жуков не работал рядом с маршалом в течение двух месяцев в 1930 году в Москве? Разве нельзя заподозрить его в принадлежности к группировке Тухачевского? Разве не служил он под началом Уборевича, которого уничтожили вместе со многими его действительными и бывшими сослуживцами? В январе 1938 года, на партсобрании Белорусского военного округа Жукова обвинили в том, что он организовал в честь Уборевича обед по завершении маневров 1936 года. Эра, которой тогда было 6 лет, написала, что очень хорошо запомнила тот обед, устроенный в родительском доме. Присутствовали все начальники с женами. Георгий Константинович и Уборевич вдвоем сидели во главе стола. Александра и другие жены командиров очень нервничали и много наготовили, чтобы проявить уважение к своему гостю и его штабу. Через год почти все сидевшие в тот день за столом Жукова были уничтожены.
Страх Жукова оказаться скомпрометированным связями с Уборевичем стал бы еще сильнее, если бы он узнал, что 9 июня 1937 года окружной интендант Белорусского военного округа А.И. Жильцов отправил Ворошилову письмо, в котором в мельчайших деталях рассказывал о маневрах 1932 года, на которых присутствовали немецкие наблюдатели. Он заявляет, что был «поражен» фамильярностью, царившей между представителями германского Генерального штаба и Уборевичем. И добавляет, что Малиновский [200], из штаба округа, был как будто специально прикреплен к этим немецким офицерам. Наконец, он обвиняет в «близости к Уборевичу» девять командиров, среди которых Сердич, Ковтюх, Иссерсон и… Жуков. Нам неизвестно, оказало ли это письмо, найденное в архиве российским историком Олегом Сувенировым, какое-то воздействие на дальнейшие события. Однако из названных в нем четырнадцати человек шестеро будут арестованы, четверо расстреляны, судьба еще одного неизвестна. Не пострадают только трое, в том числе Малиновский и Жуков. Об этих маневрах мы знаем из немецких источников. Группа из восьми офицеров, в которую входил и подполковник Манштейн – будущий главный противник Жукова, – действительно присутствовала на проходивших в Грузии маневрах, темой которой была отработка навыков ведения боевых действий в высокогорной местности. Они были первыми иностранцами, наблюдавшими высадку парашютного десанта. Затем их пригласили в гости руководители Грузии и Армении. Малиновский действительно присутствовал на заключительном банкете в Москве, распорядителем которого был Егоров (а не Уборевич), но фамильярно с гостями себя вел не он, а полупьяный Буденный [201].
