Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943 - фон Эрнстхаузен Адольф (первая книга .TXT) 📗
– Совершенное свинство! Летчики атаковали не врага, а нашу собственную передовую. Ранен сопровождающий меня офицер.
– Вы ошиблись, господин майор. Наш удар опередила воздушная атака русских. Все развивается как намечено.
– Как намечено? Да вы там с ума посходили!
Но третье и самое значимое преимущество нашего НП состояло в том, что он открывал совершенно новые возможности для нашей артиллерии. Вдоль Пшиша проходила основная транспортная артерия неприятеля, который сдерживал ударный клин наших войск у горы Индюк на фланге. Это я сразу же увидел еще в то первое утро, когда отыскивал позицию для пулеметного гнезда, которого нам так недоставало. Пулемет там так и не появился, но зато на транспорты противника обрушились наши снаряды.
– Нашим егерям там теперь делать нечего, – прокомментировал Людвиг, раскуривая свою трубку.
Мы с ним выдвинулись вперед как передовые артиллерийские наблюдатели цели на стрельбище. Примерно в километре позади нас располагались ведущие огонь батареи. В нескольких сотнях метров перед нами залег обстреливаемый враг. Наши собственные снаряды с шипением пролетали у нас над головой и рвались у реки. Однако не всем батареям удавалось поражать указанные им цели, поскольку те для большинства выстрелов оказывались в мертвом пространстве. Чаще всего это происходило из-за крутых склонов Кавказских гор. Лишь два типа наших орудий были пригодны для ведения огня в таких случаях, поскольку могли вести стрельбу с возвышением ствола более 45 градусов: 210-мм мортира (если точнее, 211-мм мортира «18». – Ред.) и 75-мм горная пушка образца 1936 года. Оба этих типа орудия находились здесь в моем распоряжении. Моя 2-я батарея имела возможность вести огонь даже по настильной траектории, поскольку обстреливала неприятеля с фланга. Поэтому я начал планомерно разрушать тяжелыми мортирными снарядами русские блиндажи. Во время ведения этого разрушительного огня легкие орудия, «проворные псы сражения», пребывали в засаде, чтобы в тот момент, когда неприятель покидал разбитые укрытия, открывать по нему огонь на уничтожение.
Хотя каждый день происходили те или иные боевые эпизоды, мне становилось все яснее и яснее, что мы, пребывая в этом отдаленном углу земли, еще только находимся на грани крупных событий. В нашем регионе название этому крупному событию можно сформулировать так: борьба за овладение водоразделом у Туапсе. Крупным это событие для нас, немцев, было, во всяком случае, только в отрицательном смысле. Мы давно уже запутались в происходящем и не имели никаких перспектив с нашими недостаточными силами повернуть ситуацию в свою сторону. (В начале Туапсинской оборонительной операции (25 сентября – 20 декабря 1942 г.) советские войска (Черноморская группа в составе 18, 47 и 56-й армий) значительно уступали противнику (17-я немецкая армия) в живой силе и технике: в личном составе – в 1,5 раза (109 134 чел. против 162 396 чел. у немцев), в орудиях – в 2,6 раза (515 против 1316 у немцев), в минометах – в 1,5 раза (637 против 950), в самолетах – в 5 раз (71 против 350 у немцев). У немцев также было 147 танков и штурмовых орудий, у советских войск их не было. В дальнейшем, к концу октября 1942 г., соотношение сил стало меняться в пользу советских войск. – Ред.) Это понимал каждый, кто давал себе труд подумать над происходящим, от генерала до последнего солдата. И лишь один человек не желал понимать этого, человек совершенно необучаемый, но в душе считающий себя непогрешимым. Конечно, если мы не сможем преодолеть водораздел у Туапсе, то вся кавказская кампания безусловно потерпит неудачу. В случае, если нам удалось бы это осуществить, то для нас это стало бы еще одним незначительным этапом на пути к достижению утопической цели этой кампании – утопической, потому что сил для ее осуществления явно было недостаточно.
– Фюрер обещал наградить Рыцарскими крестами тех двух, кто первым поднимется на водораздел, – сказал мой адъютант однажды вечером, когда я вошел в нашу палатку.
– Я нахожу это отвратительным, – возразил я. – Такое потворство тщеславию может привести только к бессмысленному кровопролитию. Это разрушит также боевой дух войск, которые могут подумать, что они идут в атаку только ради того, чтобы два человека получили Рыцарские кресты.
То, что этот пряник не вызывал никакого вдохновения также и у более высокого командования, показывает следующий пример.
Капитан егерей нашей дивизии, который со своим батальоном был временно подчинен 1-й горнострелковой дивизии, отличился в сражении за водораздельную гряду. Он уже был кавалером Рыцарского креста, но до дубовых листьев к нему еще не дотягивал. Поэтому командир 1-й горнострелковой дивизии получил приказ передать означенному капитану признательность фюрера. Он сделал это буквально следующими словами: «Я не могу понять, почему батальон кавалера Рыцарского креста так долго возился с несколькими жалкими блиндажами русских. В остальном же я обязан выразить вам признательность фюрера».
Саперы обороняются по-другому
Наш участок фронта был сокращен по протяженности, чтобы сконцентрировать силы на борьбе за водораздельную горную гряду или чтобы закрывать образующиеся там прорывы. По той же причине исчез и Нобис с той частью егерского полка, которая еще принадлежала нам. Его место занял незнакомый нам саперный батальон, которым командовал молодой офицер, совсем недавно получивший звание капитана.
– Саперному батальону уже приходилось удерживать здесь позиции, когда русские атаковали, – сказал я ему.
– Что ж, удержим и мы, хотя в действительности мы не более чем боеспособный взвод.
Место за крутым обрывом, где располагался наш КП, было похоже на мирный остров в бушующем море. Над ним постоянно свистели и завывали артиллерийские снаряды и минометные мины. Но все они попадали либо в гору, которая господствовала над нами, либо рвались на противоположном обрыве каньона, при этом до нас долетала только весьма небольшая часть осколков. Поскольку мы находились у выхода из каньона к Пшишу, мы также ежедневно «наслаждались» зрелищем артобстрела близкорасположенных к нам мостков, лишь только пара-другая наших солдат решалась окунуться в реку. Большая часть снарядов при этих обстрелах попадала в воду, и редко когда воющие осколки от них долетали до нас. За шесть недель нашего пребывания там лишь одна минометная мина разорвалась прямо в расположении нашего КП. Она попала как раз в нашу кухню, ранив при этом трех солдат. Мы посчитали это попадание несчастливой случайностью. В остальном же мы чувствовали себя в этом месте как у Христа за пазухой. Несмотря на это, однажды мой адъютант сказал:
– Самый цирк начнется здесь, когда мы перейдем к позиционной войне и будем полностью здесь зажаты. Поэтому есть смысл, пока еще позволяет время, перебазировать КП ближе к огневым позициям наших батарей.
– Для чего же?
– Я знаю, как дело пойдет дальше. Когда русские заметят, сколь плохи наши позиции здесь, они пойдут в атаку. Тогда нам придется все перебрасывать вперед и перетаскивать к позициям наших батарей. В такой обстановке, когда у нас есть всего лишь пара человек, с нами в этой дыре быстро разделаются. Все другие штабы подразделений расположены как раз за нами.
– А раз так, то и все другие подразделения будут вынуждены вести огонь, не имея никаких корректив от своих штабов. Это вполне понятно. Если мы окажемся позади, то не сможем достаточно быстро пробиться вперед.
– Поэтому мы должны, по крайней мере, перебраться в соседний каньон. Туда всего лишь около километра. Там, кстати, уже стоит штаб разведывательного батальона. Располагаться перед ними как-то не очень здорово.
– И все же мне кажется, что мы здесь очень хорошо устроились.
– У меня другое мнение. Господин майор знает основную линию обороны только влево от хребта. Однако слабое ее место именно здесь, непосредственно рядом с нами. Я могу господина майора как-нибудь туда проводить и показать.
