Афган, снова Афган… - Андогский Александр Иванович (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
Затем мы отрабатываем боевую стойку и удары рукой, ногой…
— Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре! — командует Долматов. — Дыхание ровнее! Раз, два, три, четыре!
Становимся по парам. Отрабатываем со спарринг-партнером удары рукой, ногой, защиту, броски через спину, броски через плечо, подсечки…
Вся поляна уже вытоптана, хотя в самом начале здесь снег был по… ну, скажем, чуть ниже пояса. Напоследок снова падаем, отжимаемся на кулаках.
Потом тем же путем бегом в казарму. После « прогулки по свежему воздуху» нам уже кажется, что в казарме не только тепло, но и вроде бы даже душновато…
Омовение до пояса, бритье покрасневшей и явно помолодевшей на морозе физиономии (глаза блестят, на щеках румянец), переодевание в полевую форму, поход в офицерскую столовую.
Я думаю, что все выпускники КУОСа середины семидесятых — начала восьмидесятых годов помнят местную тульскую знаменитость — официантку офицерской столовой по прозвищу Стропа (молодая, острая на язык девица, очень худая, но весьма кокетливая, шустрая и любвеобильная). А тот, кто ее не помнит — значит, и на КУОСе-то не был! Цокая туфельками на высоком каблуке, энергично вихляя тощим задом в мини-юбке, приветливая, уже с утра в «боевой раскраске», Стропа быстро разносит по столам подносы, ласково щебечет:
— Что, мальчики, проголодались?
После завтрака — снова в казарму. Переодеваемся. Идем заниматься на тренажеры.
Часами висим на стропах, по команде разворачиваемся вправо, влево. Затем, надев муляжи основного и запасного парашютов, выпрыгиваем из люка макета самолета. Повторяем до одурения, до автоматизма: поза «горбатый» — правая рука на вытяжном кольце, левая придерживает запасной парашют. Шаг правой… шаг левой… правой (толчковой) становишься на край люка… прыжок… громко начинаешь вслух отсчет шести секунд:
— Пятьсот один! Пятьсот два! Пятьсот три! Пятьсот четыре! Пятьсот пять! Пятьсот шесть! Кольцо!
Рвешь кольцо.
Затем забираешься обратно, и все сначала…
Потом идем на парашютную вышку. Сварная из металлического уголка высоченная конструкция возвышается над верхушками деревьев. Вверх ведет узкая железная лесенка. Потихоньку поднимаемся наверх. Прошли несколько ступенек. Стали. Еще несколько ступенек. Снова стали. Завывает ветер, колышет верхушки елей, с которых сыплется искрящийся снег.
Идущий следом за мной Володька кричит мне:
— Старик! Знаешь, чем похожи парашютная вышка и женская ножка?
— Нет!
— Чем выше — тем сильнее дух захватывает!
— Ха-ха-ха!!!
А между тем на самой верхотуре действительно захватывает дух. Оказывается, что вся эта, с виду прочная конструкция под порывами ветра так и ходит ходуном: раскачивается из стороны в сторону, и кажется, что вот-вот завалится… Холодный ветер пронизывает насквозь…
Вытоптанная в снегу площадка приземления сверху кажется такой маленькой, что невольно начинаешь сомневаться: а попадешь ли на нее?
А Долматов тут как тут. Уже пристегивает тебя брезентовыми ремнями за кольца к муляжу парашюта. А заодно, как бы между прочим, щупает пульс, заглядывает в глаза… Вот, дьявол ушлый! Проверяет, насколько у тебя «очко взыграло»…
— Готов?
— Готов! — стараюсь отвечать как можно более беззаботно.
— Помочь?
«Помощь» подразумевает собой крепкий пинок под зад, который прерывает тягостные раздумья по поводу «прыгать или, может быть, не стоит».
— Не надо. Я сам…
Шаг правой… шаг левой… шаг правой, оттолкнулся… Сердце (и все остальное!) ухнуло вниз… Полетел! Не забыть про отсчет!
— Пятьсот двадцать один! Пятьсот двадцать два…
Сильный рывок! Оп-па! В порыве усердия кольцо выдрано напрочь. Вместе с веревочкой и крепежными потрохами. А ты уже висишь на стропах прикрепленного к огромной штанге парашюта, который, раскачиваясь из стороны в сторону, опускает тебя вниз. Надо сгруппироваться, ноги вместе, чуть согнуты… Удар! Валишься (как учили!) на правый бок.
— Все в порядке?
— Все нормально!
А лямки от тебя уже отстегнули, и они взвились вверх, где своей очереди ждет очередной парашютист…
После обеда мы идем в здание канцелярии, где в небольшом зале на втором этаже нам читают политинформацию и проводят с нами политзанятия.
«Сытое брюхо к ученью глухо», — гласит народная мудрость.
Под «сладкий лепет» лектора почти все мгновенно засыпают. Кому не знакомо это сладостное чувство мягкого погружения в послеобеденный сон! Слышится ровное сопение, кое-кто даже всхрапывает. Но наш лектор тоже, оказывается, не лыком шит! У него в запасе несколько совершенно забойных заготовок, с помощью которых он привлекает внимание публики.
Так, рассказывая про очередную партконференцию, он вдруг, совершенно неожиданно на середине фразы повышает голос почти до крика, да так, что все, испуганно вздрогнув, просыпаются.
А лектор ровным и тихим тоном продолжает:
— …ответ Генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева на вопрос корреспондента западногерманской газеты…
Чуть позже, оборвав себя на полуслове, лектор начинает рассказывать анекдот. Нормальные, имеющие смысл человеческие слова, вклинившиеся в череду замусоленных официальных штампов партийной фразеологии, проникают в мозг спящего диверсанта, сигнализируют о том, что во внешнем мире происходит нечто из ряда вон выходящее. Все навостряют уши, начинают в полудреме прислушиваться, а потом и просыпаться. А уж анекдотов этих самых наш лектор знал огромное множество, причем умел их чудесным образом привязывать к теме лекции…
Завладев с помощью таких приемов нашим вниманием, лектор некоторое время сеял зерна политического просвещения на вполне дееспособную публику, однако минут через пять убаюканные слушатели вновь засыпали…
Лектор не был на нас в обиде. Он все отлично понимал, просто он делал свою работу. И мы на него не обижались и «стойко переносили тяготы военной службы«…
После политзанятий и перекура нас ожидали занятия по радио-делу. Активно учили морзянку. Принимали на слух группы цифр, расшифровывали их, сами работали на ключе. Затем появлялся Долматов и предлагал перед ужином «немного развеяться», чтобы « нагулять аппетит». А чего его нагуливать? И так жрать уже охота! Но мы благоразумно не встревали в пререкания и, подчиняясь грубой силе и диктату, снова одевались и выходили подальше в лес, где тренировались в спарринге, отрабатывая удары и броски. Становимся парами и лупим друг друга в солнечное сплетение. Один бьет, а другой, не защищаясь, не ставя никаких блоков, просто держит удар. Для того чтобы противник не «пробил», надо в момент удара напрячь мышцы брюшного пресса. Для этого делается короткий, негромкий вскрик вместе с резким выдохом. Потом все ложимся рядами, плечом к плечу, лицом вверх, а крайний боец идет, наступая на животы и грудные клетки лежащих. Пройдя через всех, он тоже ложится. А за ним уже идет следующий… На всякий пожарный случай (а вдруг оступится?) все скрещивают ладони чуть ниже живота, на «причинном» месте. Кому охота страдать ни за что?
Потом ужин. И свободное время.
Вечером развлекались по-всякому. Иногда в клубе показывали кинофильм (крутили художественные или учебные фильмы, но все — на военную тематику), и мы валили туда всей толпой. Иногда просто сидели в казарме, слушали радио, травили анекдоты, играли в карты, в шахматы.
По вечерам, как стемнеет, самые заядлые холостяки уходили «на охоту». Они, как подстерегающие добычу голодные волки, выписывали круги вокруг домиков, где жила обслуга пищеблока, ухищренными способами вызывали представительниц прекрасного пола на улицу и вели с ними обольстительные беседы, добиваясь благорасположения, склоняя к более тесному углубленному контакту…
Наконец нам объявили, что завтра, если погода будет хорошая, будут парашютные прыжки с самолета. Настроение у всех было бодрое, даже несколько взвинченное. Все усиленно шутили, острили. Среди нас было несколько человек, которые раньше прыгали с парашютом. Был даже один мастер спорта. Но для подавляющего большинства этот прыжок был первым…
