Фронтовые разведчики. «Я ходил за линию фронта» - Драбкин Артем Владимирович (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Помню, что я тогда думал примерно так: уж если меня покалечит, то пусть лучше мне оторвет ногу, так как с целыми руками я смогу работать и не быть обузой.
— Многонациональный состав армии, по-вашему, это хорошо или плохо?
— Тут не от национальности зависит. Конечно, когда в пехоте пополнение из Средней Азии почти не понимало русского языка и было плохо подготовлено, то с такими солдатами, естественно, тяжело было успешно решать поставленные задачи. Сколько было таких случаев, когда одного из новобранцев ранят или убьют, а его товарищи вокруг него собираются, и их сразу «накрывали»… Но у нас в разведке прекрасно воевали люди самых разных национальностей: узбек Исмаил Юнусов, казах Анатолий Курманов и многие другие. Или, например, был у нас в роте бурят Бата Дамчеев, прекрасный воин и товарищ. Полный кавалер ордена Славы. Вначале он был снайпером, уничтожил много фашистов, а потом перешел к нам в разведку. Все они хорошо говорили на русском языке, были отлично подготовлены, поэтому и воевали прекрасно.
— Вы можете выделить самые тяжелые и напряженные бои, в которых вам довелось участвовать?
— Наша дивизия имеет славный боевой путь. В бои мы вступили на Северском Донце, освобождали Запорожье, затем наступали на юг, в район Днестровского лимана, вынуждая немцев, под угрозой окружения, оставить Одессу. Потом мы захватили небольшой плацдарм на Днестре в районе села Паланка, но это было весной 1944-го, когда начался разлив. Доходило до того, что мы сидели на деревьях, а румыны нас расстреливали с высоты. Хорошо, что наше командование поняло всю бесполезность этого плацдарма, и мы его оставили. Затем всю нашу 8-ю гвардейскую армию перебросили севернее, на Шерпенский плацдарм, и как раз 9 мая 1944-го немцы начали генеральную попытку его ликвидации. Две недели самых ожесточенных боев, но немцам удалось только немного потеснить нас. Наша армия там потеряла до 10 тысяч человек убитыми. В июне 1944-го нас перебросили на 1-й Белорусский фронт, т. е. на главное направление войны — Варшавско-Берлинское.
Везде бои были тяжелые и кровопролитные, но как самые тяжелые могу выделить бои при форсировании Северского Донца, когда еще только решался вопрос, кто победит. Для того чтобы удержать Донбасс, немцы сняли из-под Курска две танковые дивизии, которые бросили против нас. Достаточно сказать, что после наступления в стрелковых полках нашей дивизии оставалось по 5–6 пехотинцев… Я помню такой эпизод: нашей дивизии придали танковый полк КВ, и вот за этими 16 танками в атаку пошло примерно 15 солдат… И это наступала дивизия!!! Тогда командир дивизии принял решение собрать в сводный батальон всех тыловиков, обозников. Набрали таким образом человек 500, и дивизия продолжила наступление.
Тяжелейшие бои были на Шерпенском плацдарме, уличные бои при освобождении Познани и, конечно, бои при наступлении на Берлин, особенно на Зееловских высотах, но просто в конце войны у нас было подавляющее преимущество во всем.
— Ваше мнение о роли Шерпенского плацдарма.
— Он сыграл важнейшую роль в Ясско-Кишиневской операции. Немцы до последнего были уверены, что наступление начнется именно с этого плацдарма, и держали тут большие силы, а удар последовал с флангов, где стояли румынские части. Достаточно сказать, что против нашего плацдарма, который был 12 километров по фронту и 8 в глубину, немцы бросили 3 танковые и 4 пехотные дивизии… Могу с уверенностью сказать, а я многое и испытал, и повидал, что бои на Шерпенском плацдарме были одними из самых тяжелых за весь период моего пребывания на фронте! Немцам так и не удалось сбросить нас в Днестр, и те многочисленные и самые боеспособные части 6-й немецкой армии, которые стояли против нас, не смогли участвовать в обороне Кишинева и, оказавшись в окружении, попали в плен.
Могу гордиться тем, что я являюсь инициатором создания мемориала Шерпенского плацдарма. Когда в 1985 году я оказался в Молдавии, то был поражен, что на месте этих кровавых боев не было установлено ни единого памятника… По моим ходатайствам, и то только через центральную печать, так как вообще мало кто знал о боях на этом плацдарме, удалось «продавить» идею создания мемориала. Его строительство, начатое еще в конце 80-х, удалось закончить при самом активном участии президента Молдовы Воронина В. Н. только несколько лет назад.
— Расскажите о том, как вы участвовали в переговорах в Познани.
— Там что получилось: наше командование не знало точно, сколько немецких войск оказалось окружено в Познани, поэтому оставило для их ликвидации всего три дивизии. Только потом выяснилось, что немцев там вместо предполагаемых двадцати тысяч все шестьдесят… Перебросили к нам на подмогу еще одну дивизию, артиллерию, саперов, и мы с ними за месяц справились, заставили капитулировать, но уличные бои в Познани запомнились мне как одни из самых ожесточенных.
В Познани и так была старинная крепость, а немцы ее заметно усилили. Многочисленные форты, соединенные подземными ходами, с мощной цитаделью в центре. Наши попытки разбомбить эти укрепления успехов не принесли. К тому же был приказ Гитлера: «Не сдавать город, сражаться до последнего солдата», так как Познань — это важнейший узловой транспортный центр на пути к Берлину.
С тяжелейшими боями мы достигли рва вокруг цитадели. Начался штурм, и нам удалось ворваться внутрь и на крышу внешнего кольца крепости. Начали успешно «выкуривать» немцев из их укрытий: подрывали вентиляционные шахты, поджигали их с помощью толя и смолы. На рассвете начальник разведотдела Жигалов, а я до сих пор считаю, что он решил отомстить мне за случай со спиртным, дает мне задание: «Бухенко, бери двух разведчиков, идите в следующее кольцо крепости и проведите переговоры о капитуляции форта». Что оставалось делать? Пришлось взять двух молодых разведчиков, и, размахивая носовым платком, мы пошли… Автоматы мы взяли с собой. А у нас в дивизии уже был печальный опыт переговоров. В Сталинграде на переговоры ходили переводчик и офицер из оперативного отдела дивизии. Когда они возвращались, немцы их расстреляли. Одного убили, а второго ранили… Пересекаем площадь, а я думаю, что если обстреляют, то шансов у нас никаких… За площадью было два форта, мы пошли к левому, обошли его. При входе стояла группа немецких офицеров и два танка. Немецкого языка я не знал, пытаюсь как-то объяснить, что пришел с требованием о капитуляции, но они и сами прекрасно понимали, зачем мы пришли. Повезло, что среди этих офицеров оказался один, как я сейчас понимаю, словак. С его помощью переговоры пошли быстрее. Что я им говорил? Что судьба их решена, что во избежание лишней «крови» сдавайтесь, мы всем гарантируем жизнь. Их командир возражал, что приказа о капитуляции они не получали. А у нас уже было известно, что командующий этой частью крепости застрелился, и я ему сказал: «Приказ вам некому отдать, так как ваш командир покончил с собой». В это время произошел оглушительный взрыв, это наши саперы проделали во рву проход для мощных самоходок, но я использовал его: «Видите, в том форту не хотели сдаваться, и его подорвали. Вы хотите той же участи?» И удалось-таки уговорить их капитулировать. Старший офицер отдал приказ, но смотрим, никто не выходит. Тогда я с ним спустился внутрь форта, и солдаты начали выходить по одному. Таким образом, удалось склонить к капитуляции весь гарнизон этого форта, человек 200–250. За этот эпизод и вообще за бои в Познани меня наградили орденом Славы.
— У вас не было ощущения, что мы воюем с неоправданно высокими потерями?
— Тогда трудно было так думать. Нам давали приказы, которые необходимо было выполнять. А есть ли для этого силы, возможности? Ну как можно было давать приказ о наступлении, если во всей дивизии в строю меньше 20 пехотинцев?! Больше всего, конечно, гибла пехота. Максимум три атаки, и ты либо ранен, либо убит…
Или взять бои на Зееловских высотах, они запомнились мне очень хорошо. В тяжелых потерях я обвиняю командующего фронтом Жукова, да я и сам там чуть навсегда не остался. Он потом в своей книге признавал, что наступление на Берлин можно было организовать по-другому. Взять тот же эпизод с прожекторами, я же там был и все это лично видел. После дикой артподготовки образовалась фактически стена из пыли, гари, дыма, через которую свет от этих прожекторов доходил до немцев очень слабо, тем более что и ветер дул в нашу сторону. Зажженные фары на танках только демаскировали их. Вреда от этих «хитростей» было больше, чем пользы. Но самое главное, там не был учтен рельеф местности. Например, на участке наступления нашей дивизии оказался такой непреодолимый участок высот. Что они собой представляли? Не очень уж и большие высоты, покрытые старым мощным лесом. За вершиной шла глубоко врезанная в землю железная дорога, которая фактически была естественным противотанковым рвом, который невозможно было преодолеть никакой технике. Единственная дорога шла на Берлин, и был еще ж/д мост, но немцы взорвали его с двух сторон, перегородив дорогу. Все было очень хорошо пристреляно, и не было никакой возможности расчистить эту дорогу в светлое время суток. И что получилось: вся техника осталась перед высотами, а вперед пошла одна пехота. Так как продвижения нет, Жуков для осуществления прорыва бросает в бой огромные резервы, целую танковую армию, не осознавая того, что прорыва нет не из-за сопротивления противника, а исключительно из-за непроходимой местности. Вся дорога оказалась забита огромным количеством нашей техники… Чуйков прямо пишет в своей книге, что решение Жукова о доппрорыве было ошибочно. А немцы против оставшейся без прикрытия нашей пехоты нанесли сильный контрудар. Нашу пехоту спасли только фаустпатроны, отбились ими от немецких танков. Но перед этим немцы нанесли мощный артудар по скоплению техники перед высотами. Я, когда вечером возвращался с высоты назад, неприятно удивился, сколько там было побито нашей техники и людей…
