Военная контрразведка от «Смерша» до контртеррористических операций - Ефимов Николай Николаевич (книги хорошего качества TXT) 📗

— Как с ними тогда поступили?

— Допросил и, как было приказано, доставил в штаб армии. Но тут целое приключение вышло. Мне выделили трехосную полуторку со счетверенным зенитным пулеметом, пятерых солдат. Передал задержанных и протоколы допроса в особый отдел армии, сразу же возвращаться мне не советовали: мол, не стоит на ночь глядя. Утром уточнил обстановку, мне сообщили, что полк стоит на прежнем месте в районе хутора Трудовой — туда мы и отправились. Когда же подъехали к хутору, то увидели, что он занят немцами. Что делать? Командую водителю, тот — по газам. Пока немцы разобрались, мы пулей промчались по главной и единственной улице. Вслед нам ударили из миномета, не попали.

— Действительно приключение!

— Нет, это было только его начало, потому как следующий населенный пункт Ивановка тоже был занят противником. Мы оказались в «мешке». Обочины заминированы, а бросить машину и пешком выбираться — не дело. Решили идти на прорыв. Я дал команду подготовить установку к стрельбе по наземным целям, рассадил соответствующим образом автоматчиков — и мы промчались через Ивановку на полном ходу с ураганным огнем.

— Для вас это был первый бой?

— Конечно же нет… Еще в августе на Днепре, когда мы занимали оборону в районе населенного пункта Балки, был получен приказ любой ценой задержать продвижение противника. Ежедневно шли исключительно тяжелые бои, наши позиции непрерывно атаковали танки, самоходки, артиллерия, пехота. В конце концов мы выдохлись, противник обнаглел, и в один прекрасный день немцы подошли к нашим позициям вплотную, началась рукопашная. «Ну что ж, Саша, теперь настала наша очередь», — сказал мне комиссар полка Слесаренко. Он поднял Боевое Знамя полка — и нас всех как ветром вынесло из окопов, была такая драка, что трудно себе представить. Все перемешалось! Дрались чем могли — винтовками, автоматами, сапогами, кулаками, душили друг друга, били головой о камни. Наконец немцы не выдержали, побежали, а мы их преследовали километров, наверное, 6–7. Причем они бежали, мы — за ними и не стреляли, вот что интересно! Стремились догнать и доколотить. Но потом они выдвинули танки и нас немножко отрезвили. Как видите, мы и в 41-м году не всегда драпали.

— Известно, что командир в бою — впереди, «на лихом коне»; комиссар — в массах; а где во время боя находился особист?

— Он всегда находился вместе с войсками, там, где была оперативная необходимость в его присутствии. Вообще его место там, где его подразделения, и если полк участвовал в бою, оперативный работник не мог просто наблюдать за этим. Кроме контрразведывательного обеспечения войск, он при необходимости еще непосредственно участвовал и в боях. Как свидетельствует опыт, чаще всего оперативный работник находился рядом с командиром полка.

— Была ли в том польза в оперативном плане?

— Так поэтому, кстати, наши оперативные работники и пользовались большим уважением и авторитетом среди личного состава! Офицеры и рядовые часто сами приходили с информацией, которая была полезной в оперативном плане. Это как раз подчеркивает необходимость того, чтобы оперативный работник был в гуще личного состава, который воюет, и чтобы он сам, если надо, воевал с оружием в руках…

— Но, извините, не получалось ли это работой напоказ — в ваших, скажу так, ведомственных интересах? Мол, видите, какой у вас особист отважный? Или участие оперативного сотрудника в бою имело какое-то особое значение — не просто «лишний штык»?

— Поверьте, что наши работники обычно играли большую цементирующую роль — например, по предотвращению паники, когда попадало подразделение в окружение. Ведь паника — самое опасное, самое неуправляемое поведение, которое может привести к тяжелым последствиям. Оперативные работники — это бойцы.

— Это когда они в боевых порядках. А так, думаю, вам все же следовало переигрывать противника интеллектуально.

— Всякое бывало. В ноябре 41-го, когда готовились к наступлению на Ростов-на-Дону, нам для усиления артиллерийского и пулеметного огня придали бронепоезд. Через свои оперативные связи мы узнали, что туда проник немецкий агент, который склоняет личный состав к измене, чтобы вывести бронепоезд и сдаться немцам. Ну, задержали мы его. В комендантском взводе был домик, туда его ко мне и привели. Дело было вечером, темно уже. Солдат-автоматчик за дверью дежурил, а я за столом сидел, допрашивал. Во всем признавшись, он неожиданно бросился в соседнюю комнату, где спали бойцы комендантского взвода. Во мне вдруг пробудилась какая-то необыкновенная сила. Я тоже сорвался с места, выхватил маузер и так с ходу в живот пистолетом ему ударил, что он тут же выронил автомат, которым уже успел завладеть. Это мне на всю последующую войну, на всю жизнь запомнилось: с врагом надо быть бдительным.

— Агентуры немецкой тогда много было?

— Много. Но только качество подготовки агентов разнилось. Хотя вообще у них подготовка не очень хорошая была. Немцы на скорую руку создали целую сеть школ, формировали свою агентуру из числа изменников, предателей, пленных. Готовили их месяц-полтора, а потом забрасывали с ограниченными задачами: для разложения Красной армии, внедрения в боевые части, получения информации и, конечно, для совершения диверсий. Это было особенно опасно. Но началось это не в 41-м, а значительно позже — ими уже «Смерш» занимался…

— Кстати, чем была вызвана реорганизация органов военной контрразведки, переподчинение их Наркомату обороны?

— Переподчинение в первую очередь подняло ответственность командиров всех степеней за борьбу со шпионажем. Они приняли меры для усиления режима секретности и стали более активно оказывать помощь оперативным работникам — в частности, с привлечением войск для проведения оперативных мероприятий. Образовалось более конкретное сотрудничество с оперативными работниками. Так что это было полезное дело.

— Александр Иванович, вы тогда в какой должности были?

— С начала и до конца действия «Смерша» я был начальником особого отдела 47-й гвардейской стрелковой дивизии.

— А командиры армейские после переподчинения на вас не пытались влиять, давить?

— Нет, это сложно было бы. Хотя был у меня один такой случай, когда командир дивизии Рахимов, человек недалекий, попытался освободить арестованных. Хотел лично, от своего имени доставить их в штаб армии — мол, задержал шпионов своими силами. В общем, выслужиться хотел!

— Не получилось?

— Я пошел к нему и потребовал, чтобы он немедленно отменил свой приказ. А то он уже и автоматчиков прислал, чтобы забрать арестованных. Я сказал, что выставлю своих автоматчиков и доложу Чуйкову о его неправомерных действиях. Так что крупный был тогда разговор, и он отменил-таки свое решение.

— «Смерш» выполнял те же самые задачи, что и особые отделы раньше?

— Особое внимание теперь было сосредоточено на оперативном контрразведывательном обеспечении наступательных действий войск. В первую очередь — на обеспечении ликвидации диверсионно-разведывательных групп.

— А как, кстати, отразилось создание «Смерша» на противнике? И отразилось ли вообще?

— Еще как отразилось! Создание «Смерша» значительно сузило вербовочную базу противника. Изменники Родины и дезертиры на вербовку стали идти с еще большей неохотой…

— Почему?

— Что такое «Смерш»? «Смерть шпионам!», и этот лозунг претворялся в жизнь. Раньше такого открытого призыва не было, а теперь попасть в руки «Смерша» для гитлеровских агентов значило идти на верную смерть.

— Расстрел на месте — без суда и следствия?

— Нет, их уничтожали исключительно в законном порядке. Так что теперь немцам пришлось подбирать агентуру только из числа скомпрометированных, тех, которые принимали участие в карательных операциях, у кого руки в крови были. Таким образом был нанесен серьезный удар по абверу. Не только сузилась вербовочная база, но и началось разложение в разведшколах, из агентуры, которая была заброшена, многие пришли с повинной, а часть просто перестала действовать — сами себя законсервировали, чтобы мы их не уничтожили как шпионов и чтобы немцы их не наказали.