Американский снайпер - Кайл Крис (книги онлайн полностью TXT) 📗
Мы оставались на базе три или четыре дня, непрерывно ворча и пребывая в самом поганом расположении духа. Затем, наконец, нас прикомандировали к морской пехоте, наступавшей в направлении Насирии. Мы вернулись на войну.
Близ насирии
Насирия – город на берегу реки Евфрат в Южном Ираке, примерно в 125 милях (200 км) к северо-западу от Кувейта. Сам город был взят морской пехотой еще 31 марта, но боевые действия в его окрестностях продолжались еще довольно долго, поскольку небольшие группы иракских солдат и фидаинов [51] продолжали сопротивление и нападения на американцев. Именно близ Насирии в первые дни иракской кампании попала в плен Джессика Линч [52].
Некоторые историки считают, что сопротивление, оказанное морским пехотинцам в этом районе, было самым ожесточенным за всю войну, и сравнивают эти бои с кровопролитными боями, происходившими во Вьетнаме и, позднее, в эль-Фаллудже [53]. Помимо собственно города, морская пехота заняла аэродром Джалиба, несколько мостов через Евфрат, дороги и пригороды, взятие которых было необходимо для обеспечения безопасного пути в Багдад на ранних стадиях развития кампании. Уже тогда они начали встречать фанатичное сопротивление, которое стало типичным после падения Багдада.
Мы играли в этих событиях очень небольшую роль. Нам пришлось поучаствовать в нескольких сражениях, но основную их тяжесть вынесли на себе морские пехотинцы. Я не могу рассказывать об этих событиях, потому что это то же самое, как описывать пейзаж, глядя через соломинку.
Если вам приходится иметь дело с армейскими частями и Корпусом морской пехоты, вы сразу чувствуете разницу. Армейцы – серьезные ребята, но их боевые качества сильно зависят от конкретной воинской части. Некоторые подразделения превосходны, в них служат отважные первоклассные солдаты. Есть абсолютно ужасные; большинство где-то посередине.
По своему опыту скажу, что морские пехотинцы все хороши, без оговорок. Они готовы сражаться не на жизнь, а на смерть. Каждый из них мечтает оказаться в бою и убивать врагов. Это действительно крутые парни.
Нас выбросили в пустыне глубокой ночью. С рампы транспортного вертолета съехали два трехместных DPV. На сей раз почва оказалась достаточно твердой для того, чтобы никто не увяз.
Мы были в тылу наступающих американских частей, никакого противника поблизости не было. Мы двинулись через пустыню и ехали до тех пор, пока не добрались до базового лагеря войск США. Отдохнув несколько часов, мы отправились на разведку в интересах продвигающихся вперед частей Корпуса морской пехоты.
Пустыня вовсе не была безлюдной. Хотя дикие места занимают большие пространства, тут и там разбросаны городки и маленькие селения. Города мы старались обходить, ограничиваясь наблюдением с большой дистанции. Наша работа заключалась в том, чтобы определить дислокацию вражеских опорных пунктов и радировать об этом командованию морпехов, чтобы те могли определить, следует ли атаковать их или же обойти. Поэтому мы часто останавливались на гребнях холмов для внимательного изучения окрестностей.
За весь день случился только один примечательный контакт. Мы вышли на окраину города. Видимо, мы чересчур приблизились, потому что попали под обстрел. Я ответил очередью из крупнокалиберного пулемета, а затем, когда мы развернулись, чтобы унести свои задницы, добавил из «шестидесятого».
В тот день мы проехали сотни миль. В конце дня мы прилегли ненадолго отдохнуть, и снова тронулись, едва настала ночь. Когда по нам начали стрелять, пришел новый приказ. Командующий операцией отзывал нас назад и выслал за нами вертолет.
Вы, вероятно, полагаете, что нам как раз и нужно было вызвать на себя огонь противника, чтобы выявить его огневые точки. Возможно, вы думаете, что раз мы приблизились к противнику настолько близко, что он начал стрелять, значит, нам удалось обнаружить значительные вражеские силы. Не исключено, что вы считаете наши действия правильными.
Может, и так. Но наш командир считал иначе. Он хотел, чтобы мы оставались необнаруженными. Он не хотел никаких потерь, даже несмотря на то, что их ценой мы бы успешно выполнили задачу. И я должен отметить, что, несмотря на обстрел, мы не потеряли ни одного человека.
Мы очень разозлились. Мы целую неделю ждали этой разведки. У нас было полно горючего, воды, еды, и мы точно знали, где и как пополнить запасы в случае необходимости. Черт, да мы могли доехать до самого Багдада, который все еще оставался в руках иракцев.
Удрученные, мы вернулись на базу.
Это не было концом войны для нас, но это был плохой знак относительно того, что ждет нас впереди.
Вы должны понять: ни один «морской котик» умирать не хочет. Смысл войны, как сказал Паттон, не в том, чтобы умереть за свою родину, а в том, чтобы сукин сын с той стороны умер за свою. Но еще мы хотим сражаться.
Отчасти это личное. Примерно как у спортсменов: спортсмен хочет участвовать в большой игре, хочет состязаться на площадке или на ринге. Отчасти (по большей части, я считаю) это патриотизм.
Это одна из тех вещей, которые невозможно объяснить словами. Но, может быть, это поможет меня понять:
Вскоре после описанных выше событий мы оказались участниками изматывающего огневого боя. Десятеро наших провели почти сорок восемь часов на третьем этаже старого заброшенного кирпичного здания, не снимая индивидуальной бронезащиты в более чем стоградусную жару [54]. Пули влетали практически непрерывно, разбивая стены вокруг нас. Небольшие перерывы мы делали только, чтобы перезарядить оружие.
Наконец, когда взошло солнце, звуки стрельбы и ударов пуль о кирпич прекратились. Бой закончился. Стало устрашающе тихо.
Когда на выручку к нам пришли морские пехотинцы, их взору открылась следующая картина: все десятеро лежали, привалившись к стенам, или прямо на полу. Некоторые перевязывали раны, другие просто «впитывали» ситуацию.
Один из морпехов снаружи здания водрузил над позицией американский флаг. Кто-то играл национальный гимн – понятия не имею, откуда взялась музыка – но это было так символично и так глубоко запало в душу, что осталось навсегда одним из самых сильных моих воспоминаний.
Все бойцы встали, подошли к окнам и отдали честь. Слова гимна эхом звучали в каждом из нас, в то время как мы смотрели на звездно-полосатый флаг, развевающийся в буквальном смысле слова в первых солнечных лучах [55]. Напоминание о том, за что мы сражаемся, прибавило слезы к струйкам лившегося с нас пота и крови.
Я в буквальном смысле слова жил в «стране свободы» и «доме храбрецов» [56]. Это не пустые слова для меня. Я чувствую это в моем сердце. Я чувствую это в моей груди. Даже если гимн исполняется во время спортивных соревнований, а кто-то болтает, или не снимает головной убор, меня это злит. Я не один, чтобы молчать об этом, во всяком случае.
Для меня и для других «морских котиков», с которыми я был, необходимость находиться в самой гуще боя естественным образом проистекала из патриотизма. Как часть, подобная нашей, может сражаться, во многом зависит от командования, в том числе от непосредственного руководителя операции. Офицеры SEAL очень разные. Есть хорошие, есть плохие. А некоторые просто котята.
Да, они могут быть суровыми с виду, но для того чтобы быть хорошим лидером, нужно нечто большее. Методы, которые использует лидер, цели, которые он ставит – все это определяет крепость духа его подчиненных.
Наше верховное командование хотело обеспечить стопроцентный успех при нулевых потерях. Звучит восхитительно – кто не хочет достичь успеха и кто хочет испытывать боль? Но с войной это несовместимо и нереально. Если ваша цель – стопроцентный успех при нулевых потерях, вам придется ограничиться очень небольшим числом проводимых операций. Вы не должны идти ни на какой риск.
