Евреи в НКВД СССР. 1936–1938 гг. Опыт биографического словаря - Золотарёв Вадим (книги онлайн полные версии .txt) 📗
Аналогичную картину мы наблюдаем и при изучении списков личного состава органов партийной и государственной власти в столице Белоруссии – Минске. Так, на 1941 г. в БССР евреи занимали руководящие посты: секретарь ЦК КП(б) Белоруссии Григорий Эйдинов, заведующий отделом ЦК КП(б) Белоруссии Абрам Озирский, заведующий военным отделом ЦК ЛКСМ Белоруссии – Эпштейн, заместитель председателя СНК БССР – Исаак Черный, наркомы – Исаак Курган, Исаак Кунин, Яков Каган, председатель Радиокомитета БССР – Моисей Екельчик, начальник республиканского Управления трудовых ресурсов – Моисей Хасин, заместитель прокурора БССР – Гинзбург, заведующие отделами ЦК КП(б) Белоруссии – Абрам Глозман, Самуил Гласов, Исаак Юдасин [141].
Таким образом, можем констатировать, что к началу Великой Отечественной войны евреи сохранили свое положение в системе государственного управления, но оно было ограничено той пропорцией, которую они занимали в общей численности населения Советского Союза. В конце 1930-х гг. евреи продолжали играть значительную роль в государственной, социальной и культурной жизни страны, несмотря на «антисемитизм» Сталина.
Работая с архивными документами, авторы многократно сталкивались с фактами, опровергающими версию о т. н. «еврейском (сионистском) заговоре» в государственном аппарате Советского Союза. Так, к примеру, сотрудники 5-го (Особого) отдела ГУГБ НКВД СССР под руководством еврея И. М. Леплевского (в его прямом подчинении находилось немало евреев-чекистов, вспомним только самого известного следователя – «колуна» 3. У. Ушакова-Ушомирского) собрали и реализовали оперативные материалы на 300 командиров из высшего командного состава РККА, таких же, как и чекисты-следователи, – евреев по национальности.
Ушаков и другие следователи ОО ГУГБ НКВД СССР, в том числе и еврейского происхождения, требовали от подследственных признательных показаний так, чтобы они были написаны «кровью и мозгом» [142]. Следователи-«колуны», такие как М. А. Листенгурт, 3. У. Ушаков-Ушомирский, В. С. Агас и др., были способны за короткое время получить от арестованных показания такого рода, какие давал, к примеру, бывший начальник Разведуправления РККА С. П. Урицкий. В своем заявлении заместителю начальника ОО ГУГБ НКВД СССР Агасу он так характеризовал свое состояние: «Последние дни я плох, у меня бывают обморочные состояния, кровавая рвота, мне трудно думать, если можно дайте мне один день перерыва, вызовите меня – я Вам доложу, а потом всё до конца напишу. Я хочу превратиться в такого арестованного, который помогает власти. Я хочу заслужить милость Советской власти» [143].
В тяжелом моральном состоянии пребывал после допросов и бывший начальник Управления по начальствующему составу РККА Б. М. Фельдман, написавший 31 мая 1937 г. своему следователю Ушакову заявление следующего характера: «Я хочу через Вас или т. Леплевского передать Народному комиссару внутренних дел Союза ССР тов. Ежову, что я готов, если нужно для Красной Армии, выступить перед кем угодно и где угодно и рассказать всё, что я знаю о военном заговоре… Вы не ошиблись, определив на первом же допросе, что Фельдман не закоренелый враг, а человек, над коим стоит поработать, потрудиться, чтобы он раскаялся и помог следствию ударить по заговору…» [144].
И такие следователи были не только в Особом отделе, но и в других отделах ГУГБ НКВД СССР. Вспомним хотя бы таких «специалистов по допросам», как Шварцман, Родос, Луховицкий. Все они явно подпадают под характеристику, данную российским исследователем В. Н. Хаустовым уже упомянутому выше Ушакову-Ушомирскому «…циничный карьерист, отличавшийся тем, что выбивал из арестованных любые нужные „признания"». У них не было никаких национальных барьеров, дескать «людей своего круга, своей нации мы не трогаем», для них все арестованные были «врагами народа» с которыми не было надобности разводить сантименты.
Всё это позволяет сделать вывод о том, что высокий процент евреев в руководстве ВЧК-ОГПУ-НКВД не может служить доказательством существования какого-то особенного «сионистского заговора» среди чекистского сообщества. Преступления евреев-чекистов, совершенные ими в годы «Большого террора», были ничуть не хуже и не лучше того, что делалось их нееврейскими коллегами.
Об отсутствии «еврейского заговора» в ОГПУ-НКВД свидетельствовало и внутреннее противостояние, существовавшее в чекистском ведомстве в конце 1920 – середине 1930-х гг. По логике сторонников идеи о наличии «сионистского заговора» в органах ОГПУ-НКВД СССР, евреи-чекисты должны были сплотиться в многочисленный еврейский клан, силе которого было трудно противостоять иным чекистским группировкам. Однако никакого отдельного еврейского чекистского клана не существовало, а наоборот, многие руководящие чекисты, евреи по национальности, влились в существующие интернациональные по своей сути чекистские «неформальные» группировки.
По утверждению российского исследователя А. А. Папчинского, в системе ОГПУ-НКВД СССР с середины 1920-х гг. шел процесс формирования таких «неформальных групп» чекистов, связанных между собой внутренними кланово-клиентарными отношениями. Основной целью этих группировок являлось получение, сохранение и усиление своих позиций в чекистских властных структурах.
Можно скептически относиться к наличию подобных неформальных группировок (кланов) внутри Наркомата внутренних дел и его региональных управлений. Однако следует понимать, что долго работающие в органах ВЧК-ОГПУ-НКВД чекисты притерлись друг к другу, установили достаточно прочные контакты между собой, и следствием этого стало образование клановых групп вокруг чекистов первой величины. Последние, переходя с одного места службы на другое, перетаскивали за собой преданные и верные им кадры. Участники этих группировок подчинялись не только высшей власти в лице Сталина, Политбюро или руководства Наркомата, но и своим патронам, в прямом подчинении которых они находились.
Данный процесс шел не по национальному признаку, а по совместной служебной деятельности в том или ином регионе страны, а также по приоритету преданности тому или иному лидеру (клиентарность). Принадлежность к чекистскому клану (в просторечии – «обойме») позволяла рассчитывать на значительное продвижение по служебной лестнице, улучшение материального и социального положения.
О существовании подобных отношений в партийном аппарате страны говорил и Сталин на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) (1937 г.). В своем выступлении он заявил: «Люди подбираются иногда не по политическому и деловому принципу, а с точки зрения личного знакомства, личной преданности, приятельских отношений, вообще по признакам обывательского характера, по признакам, которым не должно быть места в нашей практике».
К середине 1930-х гг. можно выделить следующие клановые группировки в чекистском ведомстве. Это «ягодинская» группировка, во главе которой стоял Г. Г. Ягода, «северокавказская» (лидер – бывший полпред ОГПУ по СКК Е. Г. Евдокимов, замененный в дальнейшем М. П. Фриновским), «украинская» (лидер – В. А. Балицкий), «ленинградская» (Л. М. Заковский), «московская» (С. Ф. Реденс).
В каждой из перечисленных группировок мы встречаем чекистов, евреев по национальности. В северокавказском «клане» это В. М. Курский, Я. М. Вейншток, М. С. Алехин, А. М. Минаев-Цикановский, И. Я. Дагин, Я. А. Дейч, П. Г. Рудь, С. Н. Миронов (Король) и др., в «украинском» – С. С. Мазо, И. М. Блат, М. К. Александровский, Я. В. Письменный, А. Б. Розанов, Б. В. Козельский и др., в «ленинградской» – М. А. Волков-Вайнер, Н. Е. Шапиро-Дайховский, Я. Е. Перельмутер, Н. А. Фидельман и др., в «московском» – П. Ш. Симановский, А. А. Арнольдов-Кессельман. В ягодинский «клан» входили К. В. Паукер, Л. Г. Миронов, М. И. Гай, А. Я. Лурье, И. М. Островский, 3. И. Волович, М. С. Погребинский и др. [145]
