Опричнина. От Ивана Грозного до Путина - Винтер Дмитрий Францович (книги без регистрации полные версии TXT) 📗

Далее, Судебник 1550 г. кардинально пересмотрел принцип взимания платы «за бесчестье», действовавший со времен «Русской Правды». До сих пор княжескому дружиннику полагалась вдвое большая плата за «бесчестье», чем любому другому свободному человеку. Теперь размер платы определялся «доходом», за бесчестье «торговых и посадских середних» полагалась такая же плата, как и «боярскому человеку доброму», а за богатого купца («гость больший») – 50 рублей [132]. На первый взгляд тут противоречие с тем, что предлагал Пересветов: купец ценился в 10 раз дороже воина [133]. Но, во-первых, это было не совсем так: служилые за бесчестье получали не 5 рублей (столько полагалось посадским), а «согласно получаемому на службе доходу»; по крайней мере, так было в отношении детей боярских [134].

А во-вторых, это – противоречие европейское, а главное – оно не было непримиримым: за счет «ленивых богатинов» хватило бы средств на все! На примере протестантских стран видим мы, пишет А. Л. Янов, что именно благодаря секуляризации церковных земель найден был в них компромисс между разными элитами и институтами общества (между «воинниками» и «предбуржуазией». – Д. В.), позволивший им предотвратить воцарение самодержавного произвола. Но именно этого решающего компромисса между элитами как раз и старались не допустить в России иосифляне [135]. Но об этом – дальше, а пока вкратце проанализируем остальные реформы 1550-х гг.

Правительство Адашева – Сильвестра стремилось уменьшить число холопов, оно, например, запретило отдаваться в холопы «за рост» (т. е. за долги с процентами), отменило древнее правило о том, что поступавший в услужение к хозяину без «ряда» (договора) делался его холопом. Неоплатный должник после правежа отдавался кредитору «головою», но чтобы меньше было таких случаев, постановлено было давать на себя кабалу не более чем на 15 рублей. Кроме того, обо всякой «отдаче головой» «излюбленные» (выборные) судьи должны были делать особый доклад Государю.

Правительство стремилось уничтожить местничество, оно постановило, что «в полках князьям, воеводам и детям боярским ходити без мест, и в том отечеству их унижения нет». Только первый воевода Большого полка считался выше прочих. Впрочем, до конца эта реформа доведена не была: на следующий год правительство постановило, что устанавливается разница воевод между собою, «воевод государь прибирает, рассуждая отечество», то есть принимая во внимание службу их отцов. Видно, что люди с более широкими взглядами не могли сразу сладить с предрассудками, и после неудачи реформ 1550-х гг. местничество воцарилось опять во всей силе [136].

Но, возможно, самая важная реформа этого времени – это принятие статьи 98 Судебника 1550 г., которая прямо запрещала царю менять действующие законы и принимать новые без согласия «Всей земли», то есть Земского собора. А. Л. Янов сравнивает эту статью с Великой хартией вольностей в Англии (1215 г.) [137], однако здесь речь идет о большем: об ограничении монаршей власти не кучкой представителей высшей знати, но «всенародным множеством».

Внешнеполитический выбор: не «Ливония или Крым», а «национальная идея или химера»

В целом, как мы видим, в «либеральный» период правления Ивана Грозного была проделана большая работа по созданию предпосылок для перехода к современному европейскому государству. Как раз в это время, в XVI в., в ряде передовых стран Северной Европы начал формироваться такой же тип государственного устройства; в России, которая экономически относилась тогда, как мы видели, к передовым странам Европы, была несамодержавная монархия с Боярской думой и сословно-представительными учреждениями [138].

Так вот, все внешнеполитические достижения Ивана Грозного, которые у его поклонников принято записывать ему в актив, пришлись тоже на эти годы. В 1552 г. была завоевана Казань, в 1553–1557 гг. добровольно присоединились башкиры, в 1555 г. зависимость от Москвы тоже добровольно признало Сибирское ханство, в 1556 г. была взята Астрахань. Но всего этого было еще недостаточно.

А. Тюрин хвалит Ивана Грозного за то, что он «разрушил хищные рабовладельческие государства, мешавшие крестьянскому освоению огромных пространств. Он основал глубоко эшелонированную оборону южного пограничья, что позволило отнять у Дикого поля тысячи квадратных километров плодородной земли» [139]. Однако в том-то и дело, что до конца это благое начинание не было доведено, не была проведена ликвидация самого опасного из «хищных рабовладельческих государств, мешавших крестьянскому освоению» огромных пространств – Крымского ханства, и даже глубоко эшелонированную оборону против него первый царь создать не сумел…

А ведь перспектива в этом плане в середине 1550-х гг. была неплохая. Крымское ханство как раз в тот момент переживало тяжелый кризис: эпидемии, засухи, падеж скота следовали друг за другом несколько лет подряд; достаточно сказать, что на все ханство оставалось не более 10 000 лошадей (притом что крымское войско было почти полностью конным, а конному воину нужен как минимум один запасной конь). Так что совершенно не прав А. Бушков, когда обвиняет А. Адашева в измене на том основании, что тот «втравил царя в заведомо проигрышную войну с Крымом» [140].

То есть на первый взгляд с этим автором можно согласиться: за Крымом стояла могущественная Османская Империя, воевать с которой тогда было очень трудно. Однако отношения между турками и крымскими татарами, несмотря на вассалитет вторых по отношению к первым, были не такими уж дружественными. Мы в этом не раз еще убедимся, а пока вот пример из крымских походов Адашева: турки пропустили шедшее на Крым русское войско мимо Очакова [141].

Тем более что война с Крымом и после смещения и ликвидации Адашева никуда не делась: В. В. Пенской доказывает, что Ливонскую войну, в которой перевес долго был на стороне России, наша страна проиграла именно из-за того, что главной и после 1558 г. оставалась война с Крымом [142], если он преувеличивает, то в свете дальнейших событий очевидно: от крымской проблемы уходить было нельзя.

Что касается «виновника войны», то «втравил» нашу страну в нее не Адашев, а сам крымский хан: как раз накануне постигшей его владения череды стихийных бедствий, 3–4 июля 1555 г., крымчаки нанесли под г. Мценском, у Судьбищ, поражение русскому войску Ивана Большого Шереметева; этот последний, занимавший должность главного воеводы, был тяжело ранен, и от полного разгрома русских спас воевода Алексей Басманов, будущий видный опричник: по сигналу его труб 5–6 тысяч рассеявшихся было детей боярских, стрельцов и боевых холопов собрались и отразили хана, тот отступил [143]. Это означало войну между Россией и Крымским ханством. Впрочем, еще в 1552 г. крымский хан Девлет-Гирей пытался помочь Казани и напасть на Москву с юга, однако был отбит от Тулы [144].

Лето 1556 г. хан просидел в своем улусе, ожидая русского нападения и прося помощи у турок, но не получая ее. В итоге примерно в январе 1557 г. царь решил, что настало время поступить с Крымом так же, как с Казанью. На р. Псел (нынешняя Полтавская область Украины) был построен Псельский городок [145], который вполне можно сравнить с построенным в свое время напротив Казани Свияжском.