Агент. Моя жизнь в трех разведках - Штиллер Вернер (книги TXT) 📗

То, что мы называли оперативным режимом, то есть, комплекс политических, инфраструктурно — логистических и разведывательно — контрразведывательных условий в Федеративной республике, только осложняло мои планы. Славные годы открытой границы уже ушли в прошлое. Пожилые коллеги часто во время празднования дней рождений с ностальгическим сожалением рассказывали о прекрасных условиях работы в старые времена. Перед постройкой Стены можно было легко обучить ловкого молодого человека азам разведывательной работы и, купив ему билет на городскую электричку, просто отправить на Запад. «Беженцев из республики» было пруд пруди, и агенты ГУР среди них никак не выделялись. Даже если кто‑то из переселившихся таким путем навсегда пропадал из виду на Западе, все равно достаточно было тех, кто давал о себе знать и даже делал потрясающую карьеру в качестве агента. Мои собственные НС «Шпербер» («Ястреб») в Париже и «Штурм» в Мюнхене, как и вся резидентура «Хартманн», управлявшая, как минимум, шестью хорошо размещенными источниками, среди прочего, в ядерном исследовательском центре в Карлсруэ и в Институте аэробиологии в Графшафте в Зауэрланде, были прекрасными примерами успешного использования такого метода. Но 13 августа 1961 года положило конец этому старому беззаботному варианту создания агентурных сетей. Теперь нужно было искать новые пути. Мои коллеги заполучили личные данные немцев, эмигрировавших в дальнее зарубежье или — еще лучше — умерших там. Потом в ГУР прекрасные мастера по изготовлению фальшивых документов создавали «двойника», который по всем данным совпадал с эмигрантом, и он вдруг «возвращался» в ФРГ из какой‑то далекой страны. Казалось, философский камень снова найден. Но под влиянием студенческих волнений 1968 года в Западной Германии в начале 1970–х годов образовалась террористическая группировка «Фракция Красной армии» (РАФ), которая действовала очень конспиративно и использовала практически те же методы, что и ГУР. Органы контрразведки и правопорядка ФРГ, то есть, ведомства по охране конституции и полиция, получили новые задачи и соответственно подготовились к их выполнению. Прошло не так много времени, и им удалось реконструировать внедрение террористов и агентов через их обратную связь с заграницей. В ходе так называемой операции «Обратная связь» одним махом были разоблачены десятки агентов МГБ. Электронная обработка баз данных тоже нашла себе применение в этой области, и так называемый «сетевой розыск» стал логическим ее продолжением. До этого времени наши НС отправлялись в командировки частично с фальшивыми западногерманскими паспортами и с западноберлинскими удостоверениями личности с вымышленными данными. Но после того как на Западе сравнили данные о регистрации жилья, счетах за воду и электричество, и первые посланцы ГУР были арестованы в местах их деятельности, этой практике пришел конец. С того времени за документами должна была стоять реальная основа, действительно существующий человек, что, разумеется, подразумевало риск того, что двойник мог столкнуться со всеми неприятностями реального лица и должен был прекрасно знать мельчайшие детали его биографии. Контрольные опросы становились все более целенаправленными и подробными. Я сам в этой связи отправлял моих восточногерманских НС из аэропорта Берлин — Шёнефельд сначала в Вену, Копенгаген или Хельсинки, чтобы они только после этого летели дальше в ФРГ, тогда контроль был не таким строгим. Но такими обходными путями пользовались и многие мои коллеги, что привело к тому, что на определенные рейсы образовывались действительно большие очереди, ведь, в конце концов, не все пассажиры, летевшие из Берлина в Вену, были агентами ГУР.

Летом 1975 года моей жене пообещали предоставить путевку в санаторий в Бад — Эльстере в саксонском Фогтланде. Наш брак к этому времени, как мне казалось, был в полном порядке, хотя я сравнительно редко бывал дома, что, конечно, сердило мою жену, и время от времени приводило к конфликтам. Но такая ситуация была в большинстве семей в нашем многоэтажном «чекистском» доме, у других жен тоже была схожая судьба. По вечерам я редко приходил домой раньше семи часов вечера, и выходные тоже часто становились жертвами служебной необходимости. Сразу после ее отъезда я стал владельцем новенькой «Шкоды», на которую сменил мой старенький «Трабант». («Трабант» я продал за половину цены одному нетерпеливому человеку, не желавшему ждать десять лет в очереди на получение автомобиля.) В качестве служебной машины у меня был «Вартбург», которым я тоже время от времени пользовался в личных целях, но своя машина — это ведь своя машина, а в ГДР она особо ценилась. Чтобы сделать своей жене сюрприз, я отвез нашу дочку к родственникам и отправился в Бад — Эльстер. И там я не на шутку удивился, увидев мою половину, прогуливавшуюся рука об руку с каким‑то мужчиной. Сначала меня это шокировало, но, с другой стороны, как я подумал, в этом не было ничего по — настоящему катастрофического. Я решил не показываться ей на глаза и поехать дальше, умолчав пока об увиденном. Разведчиков учат собирать информацию и ждать момента, когда ее можно будет использовать с наибольшей эффективностью. Кроме того, я всегда считал, что лояльность — это не улица с односторонним движением, и у меня тоже уже были интрижки на стороне. Но этот случай спонтанно породил в моей голове новую идею: а если попробовать завязать контакт с Западом через женщину?

За прошедшие месяцы я проигрывал в уме разные сценарии, но все безуспешно. Среди них были и письмо через Венгрию на домашний адрес президента БНД с применением самодельных симпатических чернил, и использование дядюшки моей жены, венгра, не любившего коммунизм и иногда выезжавшего на Запад, и попытка завязать беседу с кем‑то из американских солдат, которые по условиям статуса города Берлина могли свободно перемещаться между его секторами. Но у всех этих идей был один недостаток. Если мое письмо и попадет по правильному адресу, как я смогу получить ответ, если с самого начала не сообщу им свои личные данные?

Во время одной из моих поездок на поезде в южные районные центры ГДР я оказался в одном двухместном купе с католическим священником. Мне взбрело в голову попросить его о возможном посредничестве. Я задел в разговоре с ним несколько политических тем, но священник не стал поддерживать разговор. Я решился на стремительную атаку и сходу придумал волнующую семейную историю о том, какую трагическую роль сыграла в ней Берлинская Стена, после чего перешел к вопросу, не сможет ли церковь помочь мне с установлением контакта. Мужчина долго и пристально смотрел на меня и ответил, что ему очень жаль, но церковь не может вмешиваться в политику и вызывать тем самым раздражение властей. Когда я позднее — конечно, с другим антуражем, рассказал об этой беседе в Отделе ХХ окружного управления МГБ в Дрездене, там не на шутку удивились позиции священника. У них там наверняка был другой опыт общения с церковью и некоторые очень хорошие контакты с католическими священниками. После моих дополнительных расспросов я узнал, что далеко не все становились помощниками МГБ совершенно добровольно. Рука священника под рубашкой причетника, или рука причетника под сутаной клирика наверняка в том или ином случае являлись «элементом убеждения».

После того, как все эти попытки ни к чему не привели, я начал искать контакт с подходящей женщиной, которая так же не испытывала бы симпатий к государству Хонеккера, как и я, и располагала бы при этом родственными связями на Западе. Для нас в МГБ любые родственные контакты в западном направлении были строжайше запрещены.

Как почти повсюду в мире, у славных мужей в ГДР тоже были любовницы (обычно на работе), а у их верных жен — друзья для определенных часов. Нехватка других приключений и возможностей развеяться, состояние «запертости» в маленьком восточном мире сделали супружеские измены чем‑то вроде национального спорта. Свобода в сфере смены партнеров не только требовалась, но и часто предоставлялась. По крайней мере, в этой области люди хотели и могли быть свободными. Только сотрудникам МГБ нельзя было заниматься этим любимым национальным спортом всей ГДР. Они должны были оставаться образцами высокой морали. Если о подобных делишках сотрудников низшего звена становилось известно начальству, это, как правило, грозило им партийным взысканием и переводом на малоинтересную работу, вроде наружного наблюдения или почтового контроля. На верхних этажах такие факты старались скрывать, или же приходилось — если скрывать больше не получалось — вносить полную ясность во взаимоотношения. Маркус Вольф, например, официально развелся со своей первой женой Эмми Штенцель и вскоре представил свою супругу номер два, которую даже брал с собой в служебные командировки (об этом позже). В восьмидесятых годах за ней последовала и жена номер три, что, скорее всего, послужило одной из причин его ухода с поста заместителя Мильке в 1986 году.