А. А. Прокоп (СИ) - Прокофьев Андрей Александрович (бесплатная регистрация книга TXT) 📗

— Я готов на всё Соня. Не сомневайся во мне, иначе это убьет меня быстрее, чем то, что подкрадывается из далека.

— Оно не так далеко, и они не оставят тебя.

Слова Сони пробежали по коже Степана холодком. Он на какое-то время замер на месте.

— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил он у Сони, когда в очередной раз их глаза встретились, задержав собою целую минуту, которая не желая того уже напоминала вечность.

— Сделать можно Степа и сделать необходимо. Я тебе мало чем смогу в этом помочь, но у тебя есть желание. Я вижу, что есть, и хоть страх старается подчинить тебя себе, но я знаю, что ты справишься. Запомни главное, пока шашка не окажется в могиле рядом с костями Резникова и Выдыша, держи её в руках и держи крепко. Не оставляй её рядом даже ни на секунду.

Тревога — звучала голосом Сони. Степану казалось, что её слова живут сами по себе, зависают в воздухе, делают паузу, затем оседают вниз, уступая место новым, а она смотрит на него так, чтобы он впитал в себя каждое её слово, ничего не пропустил, ничего не забыл.

— Шашку нужно захоронить в могиле Резникова. Но где его могила? — испуганно, испытывая крайнее напряжение, сдавливающее всё внутри, спросил Степан и несколько раз обернулся, боясь, что кто-нибудь сможет их услышать.

— Я знаю только одно Степан. Резников захоронен неподалёку от Ярового — сказала Соня, наблюдая насколько сейчас тяжело Степану.

От этого и она чувствовала учащенное сердцебиение, прилив жара к щекам.

— Но Соня, там много места, очень много места — произнёс Степан, стараясь хоть что-нибудь увидеть в её глазах.

— Шашка нам поможет.

— Она приведет меня на место, как в сказке?

— Нет, Степан, она подскажет и сделает — это сейчас. Она чувствует, что ты хочешь. Сними с неё тряпицу и возьми в руки.

Степан подчинился. Исполнил всё слово в слово.

— Поднеси её к губам, поцелуй её сталь.

Соленый привкус проник внутрь, застыл на языке и губах. Сдавило горло, начала кружиться голова.

— Не бойся — услышал он голос Сони, только голос находился уже где-то в отдалении и звучал лишь тихим шепотом.

Ангельское было в нём, плохо доступное, и от того жутко приятное. Степан закрыл глаза, сильнее прижался к металлу, который помимо привкуса крови начал сильно нагреваться, отдавать своё тепло, распространять его по всему телу Степана. У него начали гореть огнём руки, ноги, сильно закружилась голова. Степан открыл глаза…

…— Не бойся — снова шепотом прозвучал голос Сони.

Степан сидел на траве. Над головой висела ночь, а рядом сидела она и держала его, как маленького ребенка за руку.

— Не пойму, что со мной? — с тяжестью произнёс он.

— Ранение, обычное ранение. Ты ещё слишком слаб — шептала Соня, и только сейчас Степан увидел, что они не одни.

Появились из темноты уже знакомые лица. Подпоручик уселся рядом с ним и Соней. Кондратьев в небольшом отдалении, а старичок священник продолжал стоять на ногах, держа в руке лампу. Он видимо убавил огонь, потому что лампа горела очень тускло, еле-еле освещая в полуметре от себя.

— Ничего прапорщик в рай и таким сгодишься — пошутил молодой подпоручик.

— Я в рай не попаду, точно знаю — угрюмо низко произнёс Кондратьев.

Ему никто не ответил, и он продолжил ещё тише.

— С детства всё мечтал об ангелах с облаками. Матушка моя говорила: — «Всему своё время, но нужно быть заранее готовым. В делах твоих будет твоя готовность». Молодой я правильно жил, да и затем. Батюшка мой всё испортил — напрочь испортил. Жил у нас поблизости один сумасшедший генерал, иначе не скажешь. Батюшка у меня священник был, очень строгих правил. Не терпел ничего, что с его позицией в противовес входило. Крут был на руку и на слово. Боялся я его сильно. Хорошо матушка моя доброго нрава была. Специально богом послана она мне была, чтобы имелся всё же этот самый противовес.

— Так как он испортил всё — тихо спросил подпоручик, его голос впервые был серьёзен и даже как-то подавлен.

— Генерала звали Евгений, а имени отчества не помню. Однажды подарил он батюшке шашку свою. Батюшка рад был безмерно, а я не понимал ничего. Зачем священнику орудие убийства? Но зачем?

— «Возьми Федор ещё себе оружия. Изгоняй им бесовскую смуту, что плодится всё больше и больше на земле нашей, а я устал, совсем она меня с ума свела» — рассказывал гордо мой батюшка слова генерала Евгения.

Изменился с тех пор батюшка. Плохо у нас в доме стало. Мрачно как-то, подавленно совсем, вроде, как темень сплошная опустилась, что сказать лишний раз и то нельзя, а генерал тот — Евгений повесился в том же году на входе в свой барский дом. Как сейчас помню его худосочную фигуру с посиневшим лицом.

Батюшка нас хотя и не трогал, но в себя он ушёл окончательно, здесь война с японцем подоспела на порог. Он добровольно уехал — духовные основы солдатикам разъяснять. Матушка тогда сильно переживала, молилась неустанно. Мне казалось, что творит она молитву, и днём, и ночью. Время летело — вернулся батюшка. Я взрослой жизнью уже зажил, там и эта война, проклятая с германцем пришла. Батюшка снова в путь собрался. Только с этой войны он уже не вернулся. Убили его солдаты. Этой же шашкой и изрубили.

— А ты откуда знаешь? — спросил подпоручик.

Остальные сохраняли молчание. Сбоку от Степана прямо за подпоручиком издавала свои звуки припозднившаяся мышь. Священник устав стоять, присел на землю. От неё шел холод, но сейчас никто не обращал на это внимания.

— Сон мне был. Не поверите, но я поверил и сейчас уверен в этом — Кондратьев, закончил рассказ.

— Пить хочется — произнёс он же через несколько секунд.

— Действительно воды бы напиться — поддержал Кондратьева Степан.

— Родник здесь рядом. Метров двести пройти ещё нужно — сказал старичок священник.

— Где мы Соня?

— На озере, совсем рядом вода — ответил Степану, вместо Сони священник.

— Напиться бы — повторил своё Кондратьев.

— Лучше родник — произнёс священник.

Кондратьев не стал возражать. Подпоручик видимо не удовлетворился рассказом Кондратьева, поэтому вернул того к прежней теме.

— Батюшка — батюшкой, а ты сам. Тебе в рай дорога своя.

— Сон видел, как его кромсают на части. Он руками закрывается, орёт, как смертельно раненый зверь. Лица солдат безумием объяты. Красные щеки, ещё краснее глаза. Плохо мне было, тяжело. Он же отец мне, какой бы ни был, но отец. Да и не было чего-то ужасного. Просто неласковый он был, недушевный. Решился я мстить, но не сразу. События вот эти подоспели, кинулся с головой, казалось дело отцовское — дело святое.

— А сейчас? — спросила Соня.

— Сейчас не знаю. Уже месяца два, как не знаю, и дело не в том, что бьют нас, и в хвост, и в гриву. Внутри что-то сломалось. Дети снятся каждую ночь. Плохо мне, ещё тяжелее чем было. Думал приму смерть. Плакать хотелось — слёз нет.

— Далеко дом твой солдатик? — спросил священник.

— Далеко, возле города Оренбурга.

— Добирайся домой, не сомневайся. Бог не выдаст — свинья не съест — сказал священник.

— Не съест, но тяжело будет — добавила Соня.

От озера же сильно тянуло влажной прохладой. Стало неуютно, чувствовался холодок.

— Нужно идти — произнёс Степан.

Разочарование слишком мягкое слово. Слишком легкое — невесомое. Степан почувствовал, куда более неприятное, пробирающее до самого основания, и выходящее в обратном направлении через его глаза, уши, рот. Выразить он ничего не мог, объяснить самому себе тоже.

Сони не было рядом, и вся неуютная, в этот момент, комната подсказывала, что Сони нет, и если бы не смятое одеяло, не пустая бутылка, то Степан мог бы подумать, что их встреча была очередным видением его помутневшей головы.

— «Озеро возле Ярового, но там, то где»? — думал он, закуривая сигарету.

Рука тряслась. Взгляд то и дело тянулся, то к окну, то к двери. Чувство, что сейчас Резников не будет медлить, стучало в висках. Сливалось с не менее тяжелым — «Сони — нет». Дым от сигареты пополз вверх. Сердце стучало куда-то вниз. — «Держи её в руках, не оставляй даже рядом с собой» — вспоминал он.