Герои, почитание героев и героическое в истории - Карлейль Томас (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT, FB2) 📗
Так сильный и решительный человек восстановил против себя всех людей, придерживающихся безжизненных формул и пустых логических выкладок. Он имел дерзость обратиться к непосредственному факту, самой действительности и спросить: будет ли она поддерживать его или нет? Любопытно, как он старался управлять Англиею, не отступая от конституционных обычаев, пытался составить парламент, который оказывал бы ему поддержку, но безуспешно. Его первый парламент представлял собою, так сказать, конвокацию нотаблей165. В каждом округе главные должностные лица из пуритан или священники указывали людей наиболее достойных, религиозных, пользовавшихся лучшей репутацией, влиянием и отличавшихся преданностью великому делу, и эти избранники собрались, чтобы начертать общий план действий. Они санкционировали то, что совершилось, и начертали, как умели, план дальнейших действий. Они были презрительно названы Бэрбоунским парламентом («кости да кожа» парламента) по имени одного из членов. Но последнего звали не Бэрбоун (Barebone), а Барбоун (Barbone), и это, по-видимому, был довольно хороший человек166. Пуританские нотабли собрались делать великое серьезное дело – удостовериться, насколько действительно было возможно осуществить в то время евангельский закон в Англии. Среди них были люди умные и выдающиеся. Большинство из них, я полагаю, отличалось глубоким благочестием. Но они потерпели, по-видимому, крушение в своих попытках реформировать Канцлерский суд! Они закрыли собрание, как не компетентное в подобных делах, и разошлись, передав свою власть снова в руки главноначальствующего генерала Кромвеля, предоставляя ему поступить, как он хочет и как может.
Что же станет делать он, лорд-генерал Кромвель, «главнокомандующий всех восставших и долженствующих восстать сил», ввиду такого беспримерного обстоятельства? Он видит, что он – единственный авторитет, имеющий еще силу в Англии, лишь он один своею личностью удерживает Англию от анархии. Таково было, несомненно, взаимное отношение между ним и Англиею в ту пору и при тех обстоятельствах. Что же он станет делать? После раздумья он решается принять созданное положение, решается формально и громогласно с подобающею торжественностью заявить: «Да, таково положение дела; я сделаю все, что могу!» – и поклясться в этом перед Богом и людьми. Протекторат, правительственный регламент – все это внешние формы, формы, какие только могли быть выработаны при данных условиях и которые были санкционированы судьями и администраторами, «советом из администраторов и влиятельных лиц в народе».
Принимая во внимание всю безвыходность положения, мы должны сказать, что Англия в ту пору действительно должна была выбрать между анархиею и кромвелевским протекторатом, что другого выхода для нее не было. Пуританская Англия могла признать и не признать протекторат; но, бесспорно, благодаря только ему она была спасена от самоубийства! Я убежден, что пуританское население, ворча, а скорее просто молчаливым образом, вполне одобрило столь несогласное с установленными порядками поведение Оливера. По крайней мере обе стороны действовали всегда согласно, и согласие их все более и более укреплялось до самого конца. Но в парламенте, где им приходилось сознательно формулировать свои отношения, так сказать, отчеканить их, они наталкивались на непреодолимые затруднения и никогда не знали хорошо, что им говорить!..
Собрался второй парламент Оливера, или, собственно, его первый очередной парламент, избранный согласно правилам, изложенным в правительственном регламенте, собрался и принялся за работу. Но вскоре он запутался в бесконечных вопросах о праве протектора, «узурпации» и т. п. и в первый же законный срок был распущен. Замечательна речь Кромвеля, произнесенная при закрытии этого парламента, равно как и его речь, обращенная при подобных же обстоятельствах к третьему парламенту. И в первом и во втором случае Кромвель жестоко нападает на педантизм и упорство народных представителей. Как грубы и хаотичны все эти его речи, но вместе с тем какой серьезностью дышат они. Вы сказали бы, что это говорит искренний, но беспомощный человек, не умеющий выражать словами воодушевляющей его великой, но неорганической мысли, а привыкший скорее проводить ее на деле. Вас поражает беспомощность в выражениях рядом с глубочайшими мыслями, прорывающимися какими-то взрывами.
Он много говорит о «порождениях провидения»: все эти перевороты, многочисленные победы и важные события представляют вовсе не заранее рассчитанные действия, комедиантские затеи людей – тот, кто думает так, слепец и богохульник! Он настаивает на этом неистовым, удушливым, точно серный газ, упорством и напряженностью. Он высказывает свои мысли, как умеет. Как будто какой-то Кромвель, очутившись среди мира, поверженного в беспросветный хаос, мог заранее все предвидеть в смутной, неимоверно громадной роли, выпавшей на его долю, и разыграть ее, подобно марионетке, которую заставляют проделывать посредством проволоки рассчитанные движения! Нет, говорит он, все пережитые нами события не могли быть предусмотрены ни одним человеком. Никто не мог сказать, что принесет завтрашний день. События эти были «порождениями Провидения». Перст Божий указывал нам, мы шли и достигли наконец лучезарной вершины победы, и дело Господа восторжествовало среди населяющих наш остров народов. И вот для вас представилась возможность собраться в парламент и сказать, каким образом все это должно быть организовано, превращено в разумную практику. Вы должны были своим мудрым советом облегчить дело. «Вы имели такой удобный случай, какого никогда не встречалось в парламентской жизни Англии». Дело шло о том, чтобы сделать закон Христа, правду и истину до известной степени законом нашей страны. А вы вместо этого занялись пустыми педантическими препирательствами о конституции, бесконечными каверзами и запросами относительно писаных законов, давших мне право быть здесь. Снова ввергли все дело в прежнее состояние хаоса, так как у меня нет никакого нотариального документа на право быть президентом среди вас, а только благоволение Господа, выведшего меня из водоворота борьбы и сражений! Этот удобный случай упущен теперь вами, и мы не знаем, когда он снова настанет. Вы следовали своей конституционной логике, и не закон Христа, а закон маммоны царит по-прежнему в нашей стране. «Пусть Господь будет судьею между вами и мною». Таковы его последние слова, обращенные к членам парламента: берите свои конституционные формулы, а я – свои неформулируемые сражения, планы, действия и поступки, и «пусть Господь будет судьею нам!».
Мы заметили уже выше, какую бесформенную, хаотическую груду представляют напечатанные речи Кромвеля. Большинство читателей видит в них преднамеренную двусмысленность и непонятность и находит, что лицемер с целью говорил темным, иезуитским языком, чтобы таким образом маскировать себя. Я не согласен с этим. Напротив, для меня речи Кромвеля были первым лучом, бросившим надлежащий свет на всю его фигуру, осветившим его внутренний мир. Согласитесь и поверьте, что он действительно хотел что-то сказать. Попытайтесь с добрым чувством к нему выяснить, что бы это такое могло быть. Вы найдете тогда действительную, настоящую речь, заваленную грудой бессвязных, грубых, неправильных выражений; действительное намерение в великом сердце этого человека, не умевшего отчеканивать своих мыслей! И вы увидите тогда в первый раз в нем человека, а не какую-то загадочную химеру, невозможный и невероятный для нас фантом. Истории и биографии Кромвеля, написанные поверхностными скептиками последующих поколений, людьми, которые не признавали и вообще не понимали глубоко верующего человека, в сущности, отличаются гораздо большей неясностью, чем все эти речи протектора. Они заводят вас прямо в беспросветные дебри мрака и пустой суеты. «Воспаленное воображение и зависть», – говорит сам лорд Кларендон, одни угрюмые причуды, теории и всякая дурь – вот что заставило медлительных, здравомыслящих и хладнокровных англичан бросить свои плуги и свои дела и с диким неистовством ринуться в непонятную борьбу с наилучшим из королей! Попробуйте, если можете, признать такое объяснение правильным. Скептик, пишущий о вере, может обладать большими талантами, но он окажется, во всяком случае, в положении ultra vires167, так же как слепец, излагающий законы оптики.
