Алхимия - Канселье Эжен (читать книги онлайн TXT) 📗
Чуть позже отверстая чаша, в которой находится всё та же наша зола (cendres, пепел), но уже в преображённом виде, отдаёт чудесный плод алхимику, охваченному всецелым озарением. Об этом же иносказательно говорит Сирано Бержерак, констатируя распад своего творения:
«Его не было… вместо него повсюду было Небо… я не знаю, какое невидимое препятствие отталкивает мою руку, когда я ея протягиваю… мне пришло в голову, что, поднявшись, я бы очутился на небесной тверди, той самой, которую иные Философы и некие Астрономы почитают воистину твёрдой».
Он присоединяет свой голос ко всем добрым Мастерам с их стародедовским советом следовать в нашем скорее Божественном, нежели человеческом, делании, за Естеством таким образом, чтобы художник беспрекословно подчинялся незыблемым законам и знал, что нарушать или пытаться обойти их ему воспрещено:
«Я был ведóм только Естеством, которое не рассуждает».
XLVIII. Драгоценнейший Дар Божий (фигура V)
Гниение произошло, тела разрушились, превратившись в более светлую массу, густой пласт которой распространяется в черноте, заполнившей скляницу (matras, матку).
Текст к Фигуре V. Голова Ворона, прозрачная чернота. То, что проявляется по нижнюю сторону материи, есть не что иное, как вещь, составленная из пара, духов, огня. Эта чёрная земля, желтизна и грязь (bourbeuse), принадлежащая феям, находится под водой и под пеплом (cendre, золой), и она порождает червей.
В единении человека и естества, часто нами подчёркиваемом, ни знание, ни вдохновение, ни интуицию, ни тем более веру нельзя восполнить рассудочной деятельностью:
«Этот жар моей воли не только укрепляет моё тело, но и направляет его к той желанной вещи, которую я так жажду объять».
Но именно такая пылкость послужила для Савиньёна драгоценным предостережением, ибо она зачастую приводила исследователя к неудаче, если ему — увы! — не хватало мудрости и спокойствия удерживать свои порывы: «Præcipitatio a diabolo», торопливость от диавола.
В ходе философского делания важно ни в коем случае не открывать реторту — иначе, из-за необратимой потери компоста будет утеряно всё, в том числе затраченное время и деньги. «Судьба (Fortune), врагиня Естества (Nature), коварно заставила меня, — сетуя, предупреждает Бержерак будущих искателей, — положить мою руку на хрустальные своды. О, горе! Грохот потряс мой слух, грохот икосаэдра, разбитого по моей собственной вине на мелкие куски!»
* * *
Сирано, мудрый адепт сухого пути, благосклонно относится и к подробно описанному различными авторами долгому пути, заявляя, что хотя в этом случае утомительная (fastidieuse)[168] варка длится целых двадцать два месяца, «по окончании ея счастливый художник попадает на равнину вечного Дня». И ничто, по мнению нашего философа, так с самого начала не мешает пробуждению Воображения (l'Imagination), как Память (Memoire), которая, согласно Сирано, у него общая с сойками, попугаями, сороками, скворцами и коноплянками, то есть с педантами, тем самым Сирано даёт понять, сколь бесплодны и убоги школьные программы.
Превыше потоков, орошающих Солнечную Империю, потоков Памяти и Суждения (Jugement), есть поток Воображения, из которого можно пригоршнями черпать сверкающую и летучую жидкость:
«При более внимательном исследовании, — уточняет наш философ, — я обратил внимание на текущее по руслу питьевое золото, пенящееся елеем талька»[169].
Среди загадочных производных Великого Делания — недозрелое золото (l’or immûr) и живое серебро (l'argent vif, ртуть), совершенный союз которых образует Русалку или Сирену (Sirène): Σείρ, Seir или Сир, Царь[170], Солнце и Ενη, Ene, новая или молодая Луна. Вместе с Кампанеллой добравшись до благословенного порта, наш вдохновенный наблюдатель следит за ожесточённой битвой этих едино-противоположных начал, дающих в водах равноденствия рождение легендарному двойному существу:
«Рыба, питаемая ими, из рода прилипал, сирен и саламандр».
Пять источников, отождествляемых с пятью чувствами и символизирующих несовершенные металлы, соединяются в три потока: Воображения, Памяти и Суждения, то есть в три великих начала серы, соли и меркурия; эти потоки впадают в Озеро, место обитания Нимфы Мира. Сон хаоса первого порядка (chaos primordial) веет над этой тяжёлой и спокойной водой, заполняющей «чёрную впадину пещеры», возле которой Сирано задремал, братски увещеваемый своим спутником:
«Спите же, спите, я оставляю вас; ваши сновидения воистину совершенны, и когда-нибудь вы будете чувствовать себя счастливым от одного воспоминания о том, что с вами происходило».
«Воистину, — внезапно пробудившись, заключает наш сновидец, — я испытываю немыслимое уважение к тем Философам, которых все зовут мечтателями, а невежды осмеивают».
Как и все великие Адепты, Савиньён де Сирано Бержерак именно в «Краю Философов» видел свой самый прекрасный сон. Царский путь алхимии неотменимо пересекает чудесные области чарующей сказки.
«Путь этот, — уверяет нас Сирано, сколь благодатен, столь и одинок, идя по нему, дышишь вольным и тонким воздухом, питающим душу и дающим силы управлять своими страстями».
XLIX. Фронтиспис Musæum Hermeticum
Союз четырёх стихий, считающийся невозможным. Попарно они образуют равносторонние треугольники — огня и воды, вершиной кверху, и воздуха и земли, вершиной книзу. Взаимное наложение этих фигур образует печать Соломона, иероглифическое изображение Философского Камня.
Килиани, уснувший под огромным дубом, сумел, однако, успешнее сопротивляться ядовитому воздействию сулемы (bichlorure de mercure, двухлорида ртути), чем Сирано бревну, упавшему с кровли дворца герцога Арпажонского. Не будь этой плачевной случайности, сколько совершил бы Философ, продлись его жизнь ещё на десяток лет! Нельзя забывать, что смерть его наступила в тридцать пять лет, именно в том возрасте, когда наиболее одарённые умы начинают осознавать себя и только набирают силу…
* * *
Следуя за Савиньёном де Сирано Бержераком, мы входили в мир сколь ослепительный, столь и знакомый, открывшийся ему, а следом за ним и всем нам, словно по мановению волшебной палочки. Отдавшись двойному попечению времени и пространства, мы, быть может, слишком быстро совершили наше необычное путешествие, и залпом, не насладившись вкусом, выпили знаменитое молоко птиц. К этому, превратившемуся в пословицу выражению, которым греки изображали вещь редкую или преизобильную, мы, если Богу будет угодно, ещё вернёмся, и непременно под сенью Креста, чтобы порассуждать о сём более подробно при тихом свете наших светильников в покое одиноких ночей.
Подобно тому, как гравюра на фронтисписе Musæum Hermeticum открывает врата земли, войдя в которые, услышим тайные хоры светил небесных, чья мелодия выражает союз четырёх стихий земных, мы открываем и Великое Делание Философов, «сотворённое одним из могущественнейших духов Солнца», Делание, к котором чрез непрестанное почитание четвёртого измерения правит Согласие (Harmonic) в его абсолютной полноте.
«Оно доказывает, что все вещи истинны и объясняет способ физического слияния противостоящих друг другу истин…»
И вот мы втроём, вместе с Савиньёном де Сирано Бержераком и будущим читателем, вновь и вновь поднимаемся в небесные страны Солнца и Луны Философов, дабы утолить жажду, припав к источнику юности, к фонтану влюблённых в вечное Ведение.
