Капитализм и шизофрения. Книга 2. Тысяча плато - Делез Жиль (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗

Самые замечательные страницы Воррингера — те, где он противопоставляет абстрактное органическому. Органическое указывает не на что-то, что можно было бы представить, а прежде всего на форму представления и даже на чувство, объединяющее представление с субъектом (Einfuhlung^[684]). «Внутри художественного произведения разворачиваются формальные процессы, соответствующие органическим естественным тенденциям в человеке». Но как раз не может быть прямолинейного и геометрического, которые противопоставляются в этом смысле органическому. Греческая органическая линия, подчиняющая себе объем или пространственность, принимающая эстафету от египетской геометрической линии, которая сводит их к плану. Органическое, с его симметрией и контуром, его внешним и внутренним, все еще относится к прямолинейным координатам рифленого пространства. Органическое тело продолжается по прямым линиям, присоединяющим его к удаленному. Отсюда примат человека, или лица, ибо человек является такой формой самого выражения и, одновременно, высшим организмом и отношением всего организма к метрическому пространству вообще. Напротив, абстрактное начинается только с того, что Воррингер представляет как «готическое» перевоплощение. Именно об этой кочевой линии он говорит: она — механическая, но свободного и вращающегося действия; она — неорганическая, но, однако, живая, а живая именно потому, что неорганическая. Она отличается как от геометрического, так и от органического. Она возвышает «механические» отношения до интуиции. Головы (даже человеческая голова, не являющаяся более лицом) разворачиваются и свертываются лентами в непрерывном процессе; рты улиткообразно задираются вверх. Волосы, одежда… Эта неистовая линия вариации — в виде ленты, спирали, зигзага, S — освобождает мощь жизни, которую человек спрямляет, организмы сажают на цепь, а материя выражает теперь как черту, поток или порыв, кои ее пересекают. Если все является живым, то не потому, что все является органическим и организованным, но напротив, потому, что организм — это изменение направления жизни. Короче, напряженная неорганическая зародышевая жизнь, мощная жизнь без органов, Тело, еще более живое потому, что не обладает органами, — вот все то, что проходит между организмами («как только разбиваются естественные межевые границы органической активности, пределов больше нет»…). Довольно часто хочется отметить что-то вроде двойственности в номадическом искусстве — между декоративной абстрактной линией и животными мотивами; или, более тонко, между скоростью, с какой линия собирает и сметает выразительные черты, и медленностью или застывшим характером животной материи, также пересекаемой. Между линией ускользания без начала и конца и почти неподвижным кружением на себе. Но в конечном счете все согласны, что речь идет об одной и той же воле, об одном и том же становлении.^[685] И не потому, что абстрактное порождает — случайно или по ассоциации — органические мотивы. А как раз потому, что чистая животность переживается как нечто неорганическое или сверхорганическое, она и может столь хорошо комбинироваться с абстракцией, и даже комбинировать медленность или неповоротливость материи с чрезвычайной скоростью линии, каковая является только духовной. Такая медленность — часть того же мира, что и чрезвычайная скорость: отношения скорости и медленности между элементами, в любом случае превосходящие движение органической формы и детерминацию органов. Линия избегает геометрии благодаря ускользающей подвижности в то самое время, когда жизнь порывает с органическим благодаря локальной и вращающейся турбулентности. Именно такая жизненная сила, присущая Абстракции, расчерчивает гладкое пространство. Абстрактная линия — аффект гладкого пространства, так же как органическое представление было чувством, управляющим в рифленом пространстве. Тогда различия гаптическое — оптическое, близкое — удаленное должны подчиняться различию между абстрактной линией и органической линией, дабы обнаружить свой принцип в общем противопоставлении пространств. А абстрактная линия не может быть определена как геометрическая и прямолинейная. Отсюда вытекает вопрос: что мы должны называть абстрактным в современном искусстве? Линия в вариабельном направлении, которая не очерчивает никакого контура и не ограничивает никакой формы…^[686]

Не размножайте модели. Действительно, мы знаем, что есть много других моделей — игровая модель, где игры сталкивались бы согласно типу их пространства и где у теории игр не одни и те же принципы (например, гладкое пространство го и рифленое пространство шахмат); или же ноологическая модель, касающаяся не содержания мысли (идеология), а формы, способа, модуса или функции мысли согласно ментальному пространству, каковое она расчерчивает с точки зрения всеобщей теории мысли, мышления о мысли. И так далее. Более того, следовало бы принять в расчет еще и другие пространства — дырчатое пространство и то, как оно по-разному коммуницирует с гладким и рифленым пространствами. Но что нас интересует, так это переходы и комбинации — в процедурах рифления и разглаживания. Каким образом пространство не перестает быть рифленым под воздействием работающих в нем сил; и как в ходе своего рифления оно развивает другие силы и порождает новые гладкие пространства. Даже самый рифленый город выделяет гладкие пространства — жить в городе в качестве кочевника или троглодита. Иногда достаточно движений, скорости или медлительности, чтобы реконструировать гладкое пространство. И конечно же гладкие пространства освобождаются не сами по себе. Но именно в них борьба изменяется и смещается, а жизнь восстанавливает свои ставки, встречается лицом к лицу с новыми препятствиями, изобретает новые шаги, модифицирует противников. Никогда не верьте, что для нашего спасения достаточно гладкого пространства.

Заключение

Компьютерный Эйнштейн

C

Страты, стратификация

Страты — феномены сгущения на Теле земли, молекулярные и молярные одновременно: аккумуляции, коагуляции, осаждения, складывания. Они суть Пояса, Клешни или Артикуляции. Кратко и традиционно мы различаем три главные страты — физико-химическую, органическую и антропоморфическую (или «аллопластическую»). Каждая страта, или артикуляция, состоят из закодированных сред и сформированных субстанций. На самом деле формы и субстанции, коды и среды не различаются. Они — абстрактные компоненты любой артикуляции.

Страта явно представляет крайне разные формы и субстанции, разнообразные коды и среды. Следовательно, она обладает, одновременно, как разными формальными Типами организации, так и различными субстанциальными Модусами развития, которые делят ее на парастраты и эпистраты — например, деления органической страты. Эпистраты и парастраты, подразделяющие страту, сами могут рассматриваться как страты (так что список никогда не исчерпывается). Тем не менее некая страта обладает единством композиции, несмотря на ее разнообразие в организации и развитии. Единство композиции касается формальных черт, общих для всех форм или кодов страты, и субстанциальных элементов, материалов, общих для всех своих субстанций или сред.

Страты чрезвычайно подвижны. Одна страта всегда способна служить в качестве субстраты для другой или сталкиваться с другой стратой, независимо от любого эволюционного порядка. И главным образом, между двумя стратами или между двумя делениями страт имеются феномены интерстрат — транскодирования, переходы между средами и смешивания. Ритмы отсылают к таким интерстратовым движениям, являющимся также действиями стратификации. Стратификация подобна творению мира из хаоса, непрерывному, возобновляемому творению. И страты конституируют Божью кару. Классический художник подобен Богу, он создает мир, организуя формы и субстанции, коды, среды и ритмы.