История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович (полная версия книги .txt) 📗

славянофилы, представляемые Аксаковым, и практичные правительственные

националисты, возглавлявшиеся Катковым. Иван Аксаков (1823–1886), сын

великого мемуариста, был последним представителем старого

идеалистического славянофильства сороковых годов. Он был блестящим и

смелым публицистом, имевшим огромное политическое влияние, в особенности

во время турецкого кризиса 1876–1878 годов. Но творцом идей он не был.

Катков (1818–1888) же и того меньше. Это был красноречивый и твердый в

своей позиции журналист, и его сила воли и точность целей нередко заставляли

правительство проводить более твердую политику, чем она была бы без

32

катковской поддержки. Но он был цепным псом реакции, а не ее философом.

Титул этот скорее заслуживал знаменитый Победоносцев (1827–1907), обер-

прокурор Синода в течение тридцати лет, имевший огромное политическое

влияние на Александра III и, в первые годы царствования, также и на Николая

II. Но его консерватизм был чисто негативный, происходивший из

глубочайшего неверия в какие бы то ни было реформы; продукт скептицизма,

не верящего в возможность рационального улучшения. В глубине души он был

нигилистом, считавшим, что существующий строй не хуже всякого другого и

что лучше поддерживать его всеми возможными средствами, нежели пускаться

в сомнительные эксперименты.

Но среди тех, кто был не так тесно связан с правительством и политикой,

были люди, защищавшие традиционные основы русского государства и Церкви

по другим, более достойным причинам. Из старых славянофилов,

романтических идеалистов, веривших во врожденное, Богом данное

превосходство русской нации и в великую ответственность, которую несет

Россия за этот опасный дар Провиденья, последним был Аксаков.

Славянофильство более позднего периода, более демократичное и менее

избирательное, потеряло с Григорьевым (1822–1861) и Достоевским своих

крупнейших лидеров. Оставался Страхов (1828–1896), философ и критик,

союзник Достоевского в журнализме, без особого восторга относившийся к

своему великому партнеру; из всех, кто знавал Достоевского, только Страхову

удалось на мгновение с ужасом заглянуть в «инфернальную, подпольную» душу

творца Ставрогина. Мы не будем разбирать философские труды Страхова, да и

как критик он был не особо крупной величиной. Но он был центром

антирадикального идеализма в 80-е гг., главным связующим звеном между

славянофилами и мистическим возрождением последнего десятилетия XIX

века. Его биография для истории литературы значительнее, чем его участие в

литературном процессе. Он был сотрудником Достоевского, близким другом

Толстого и литературным крестным отцом самого крупного писателя

мистического возрождения – Розанова.

Другая интересная фигура – Николай Данилевский (1822–1885), создатель

научного славянофильства. По образованию он был естествоиспытатель,

большую часть жизни провел, борясь с филоксерой в своем крымском имении,

и подвел под свой национализм биологическую базу. Его книга Россия и Европа

(1869) развивает теорию индивидуальных, взаимонепроницаемых цивилизаций.

Он видел в России и в славянстве зародыши новой цивилизации, которой

суждено заменить западную. Он не считал Россию в каком бы то ни было

отношении выше Запада, он просто считал, что она другая и долг России

оставаться самой собой, – не потому, что тогда она будет лучше и святее, чем

Запад, а потому, что, не будучи Западом, она, подражая Западу, станет только

несовершенной обезьяной, а не истинным участником западной цивилизации*.

--------------------------

*Нет сомнения, что книга Данилевского в немецком переводе была источником

идей Освальда Шпенглера, чья книга Закат Европы произвела сенсацию в

Германии.

Идеи Н. Данилевского оказали большое влияние на Константина

Леонтьева, единственного действительно гениального консервативного

философа того времени.

33

7. КОНСТАНТИН ЛЕОНТЬЕВ

Константин Николаевич Леонтьев родился в 1831 г. в родительском имении

Кудиново (близ Калуги). В своих воспоминаниях он оставил нам яркий портрет

матери, оказавшей на него в детстве большое влияние, и глубокую

привязанность к которой он сохранил на всю жизнь. В свое время он поступил

в гимназию, потом в Московский университет, где изучал медицину. Попал под

влияние тогдашней «человеколюбивой» литературы и стал горячим

поклонником Тургенева. Под влиянием этой литературы он написал в 1851 г.

пьесу, полную болезненного самоанализа. Он отнес ее к Тургеневу, которому

пьеса понравилась, так что по его совету ее даже приняли в журнал. Однако

цензура ее запретила. Тургенев продолжал покровительствовать Леонтьеву и

некоторое время считал его самым многообещающим молодым писателем после

Толстого (чье Детство появилось в 1852 г.). В 1854 г., когда разразилась

Крымская война, Леонтьев был на последнем курсе; студентам-медикам

последнего курса было разрешено, если они отправятся на фронт, получить

диплом, не заканчивая учения. Леонтьев пошел добровольцем в Крымскую

армию в качестве хирурга. Он работал в основном в госпиталях, работал много,

потому что страстно любил свою работу. Примерно в это время он разработал

свою парадоксальную теорию эстетического имморализма, иногда

принимавшую странные формы; так он рассказывает в своих прекрасных

воспоминаниях, что поощрял мародерство в казацком полку, к которому был

прикомандирован. Но сам он оставался щепетильно честным. Он принадлежал

к тем немногим нестроевым в Крымской армии, которые имели возможность

обогатиться, – но этой возможностью не воспользовались.

Когда война закончилась, он вернулся в Москву без гроша. Он продолжал

практиковать как врач и опубликовал в 1861–1862 гг. два романа, не имевших

успеха. Это не великие произведения, но они замечательны яростным напором,

с которым он вызывающе и открыто высказывал свой эстетический

имморализм. «Все хорошо, если красиво и сильно, а будь то святость или

разврат, реакционность или революционность – не имеет значения». «Великая

нация велика и в добре и в зле». Этот странный имморалистский пафос лучше

всего виден в очень примечательном рассказе Супружеская исповедь, в котором

пожилой супруг поощряет измены своей молоденькой жены, не с позиции

«женских прав» в стиле Жорж Санд, а потому, что хочет, чтобы она жила

полной, прекрасной жизнью, полной страсти, восторга и страдания. Все эти

вещи прошли тогда незамеченными. Он же в это время потянулся к

славянофилам из-за их уважения и любви к оригинальности русской жизни;

моральный же их идеализм оставался ему совершенно чуждым.

В 1861 г. он женился на необразованной крым ской гречанке. Прожить

литературой оказалось невозможно, и он стал искать для себя подходящее

место. В 1863 г. его назначили секретарем и переводчиком в русское

консульство в Кандии. Там он оставался недолго: вскоре его пришлось оттуда

перевести за то, что он избил хлыстом французского вице-консула. Это, однако,

не помешало его карьере. Он очень быстро продвигался вверх и в 1869 г.

получил важный и независимый пост консула в Янине (в Эпире). Нельзя

сказать, что все это время он вел себя примерно. Героем его был Алкивиад, и

он старался жить «полной и прекрасной жизнью» по его образцу. Тратил много

денег и не вылезал из любовных связей, о которых исправно докладывал своей

жене. Ей это не слишком нравилось, и, вероятно, его откровения стали

причиной ее душевной болезни. В 1869 г. она заболела психически и так и не

выздоровела. Это был первый удар. В 1871 г. последовал второй: умерла его