Капитализм и шизофрения. Книга 2. Тысяча плато - Делез Жиль (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗

Исчисляющее Число, то есть автономная арифметическая организация, не предполагает ни высшей степени абстракции, ни самых больших количеств. Он отсылает только к условиям возможности, каковым является номадизм, и к условиям исполнения, каковым является машина войны. Именно в государственных армиях ставится проблема обработки больших количеств в отношении других материй, но машина войны оперирует малыми количествами, кои она исследует, используя исчисляющие числа. Действительно, эти числа появляются, как только мы распределяем нечто в пространстве, вместо того чтобы делить пространство или распределять само пространство. Число становится субъектом. Независимость числа в отношении пространства является не результатом абстракции, а результатом конкретной природы гладкого пространства, которое оккупируется, не становясь при этом исчислимым. Число является уже не средством счета или измерения, а средством перемещения — именно само число перемещается в гладком пространстве. Несомненно, у гладкого пространства есть своя геометрия; но это, как мы увидели, малая оперативная геометрия, геометрия черты. А именно, число тем более независимо от пространства, чем более пространство независимо от метрики. Геометрия — такая, как в королевской науке — имеет мало значения в машине войны (она имеет значение только в Государственных армиях и для оседлых укреплений, но она же ведет генералов к суровым поражениям)^[525]. Число становится принципом каждый раз, когда оно занимает гладкое пространство и разворачивается в нем как субъект, вместо того чтобы измерять рифленое пространство. Число — это подвижный оккупант, нечто подвижное в гладком пространстве в противоположность геометрии неподвижного в рифленом пространстве. Номадическая числовая единица — это блуждающий огонь, а не палатка, все еще слишком неподвижная: «Огонь главенствует над юртой». Исчисляющее число более не подчиняется метрическим определениям или геометрическим измерениям, оно обладает только динамическим отношением с географическими направлениями — это направленное число, а не размерностное или метрическое. Номадическая организация является неразложимо арифметической и направленной; повсюду количества, десятки и сотни, и повсюду направления, правое и левое: числовой управитель — это также управитель правого или левого.^[526] Исчисляющее число является ритмичным, а не гармоничным. Оно не связано с темпом или мерой: оно существует в Государственных армиях только ради дисциплины и парада, когда мы идем в ногу, маршируем в темпе; но автономная числовая организация находит свой смысл в другом месте каждый раз, когда нужно установить порядок перемещения по степи, в пустыне — там, где родство лесных обитателей и фигуры Государства утрачивают свою уместность. «Он припустил беспорядочным шагом, шум от которого воспроизводил естественные шумы пустыни. Ничто в его передвижении не поведает червю, что здесь движется человек. Так глубоко был заложен в Лито подобный способ ходьбы, что ему не надо было и следить за собой. Ноги шли сами по себе, не допуская никакой размеренности и ритмичности».^[527] С машиной войны и в кочевом существовании число перестает быть числом, а становится Шифром, и именно в этом звании оно конституирует «телесный дух» и изобретает тайну с ее последствиями (стратегией, шпионажем, хитростью, засадой, дипломатией и т. д.).

Исчисляющее, подвижное, автономное, направленное, ритмическое, шифрованное число — машина войны как необходимое следствие номадической организации (Моисей извлекает из этого опыт со всем, что из него вытекает). Некоторые сегодня слишком поспешно критикуют такую цифровую организацию, разоблачая ее военное или даже концентрационное общество, где люди являются только лишь детерриторизованными «числами». Но это ложь. Ужас ради ужаса, цифровая организация людей конечно же не более жестока, чем организация родства или Государства. Рассматривать людей наподобие чисел по необходимости не хуже, чем считать их деревьями, которые мы подрезаем, или геометрическими фигурами, которые мы вырезаем и моделируем. Более того, использование числа как цифры, как статистического элемента принадлежит исчисляемому числу Государства, а не исчисляющему числу. И мир концентрационного лагеря действует как через родство и территории, так и через нумерацию. Такой вопрос — это не вопрос о хорошем и дурном, а о специфике. Специфика числовой организации исходит из номадического способа существования и функции-машины войны. Исчисляющее число противостоит, одновременно, и наследственным кодам, и сверхкодированию Государства. Арифметическая композиция, с одной стороны, отбирает, извлекает из родства элементы, которые войдут в номадизм и машину войны; с другой стороны, она направляет их против аппарата Государства, противопоставляя машину и существование Государственным аппаратам, расчерчивая детерриторизацию, каковая пересекает, одновременно, наследственные территориальности и территории или детерриториальность Государства.

Первая характеристика исчисляющего — номадического или военного — числа состоит в том, что оно всегда комплексное, то есть артикулированное. Каждый раз комплекс чисел. Именно по этой причине оно никоим образом не предполагает больших однородных количеств — таких, как государственные числа или исчисляемое число, — но, скорее, производит свой результат-эффект безграничности благодаря собственной тонкой артикулированности, то есть благодаря своему распределению разнородностей в свободном пространстве. Даже государственные армии, когда имеют дело с большими числами, не отказываются от этого принципа (несмотря на господство десятичного «основания»). Римский легион — это число, артикулируемое числами так, что сегменты становятся подвижными, а геометрические фигуры — неустойчивыми, трансформируемыми. И сложное или артикулированное число составляет не только людей, но и по необходимости оружие, зверей и транспортные средства. Базовая арифметическая единица — это, таким образом, единица сборки: например, человек-лошадь-седло, 111, согласно формуле, которая обеспечила триумф скифов; и эта формула усложняется в той степени, в какой определенное «вооружение» собирает или артикулирует несколько людей и зверей, как в случае колесницы с двумя лошадями и двумя людьми — один, чтобы править, а другой, чтобы метать, 212 = 1; или в случае знаменитого двуручного щита гоплитской^[528] реформы, который спаивает вместе человеческие цепи. Какой бы малой ни была «единица», она артикулирована. Исчисляющее число всегда покоится на нескольких основаниях сразу. Также необходимо принять в расчет и внешние арифметические отношения, все еще содержащиеся в числе, кои выражают пропорцию между членами родства или племени, роль резервов и запасов, обеспечение людей, вещей и зверей. Логистика — это искусство таких внешних отношений, которые принадлежат машине войны не меньше, чем внутренние отношения стратегии, то есть композиции сражающихся единств в отношении друг друга. Обе вместе они конституируют науку артикуляции военных чисел. Любая сборка включает такой стратегический аспект и такой логистический аспект.

Но исчисляющее число имеет вторую, более тайную характеристику. Повсюду машина войны представляет любопытный процесс арифметической репликации или удвоения, как если бы она действовала вдоль двух неравных и несимметричных серий. С одной стороны, действительно, кланы или племена численно организованы и перегруппированы; числовая композиция накладывается на родство, чтобы обеспечить преобладание нового принципа. Но, с другой стороны, люди, одновременно, извлекаются из каждого родства, чтобы сформировать особое числовое тело. Как если бы новая числовая композиция тела — родства не могла преуспеть без устанавливания присущего ей исчисляемого тела. Мы полагаем, что это не случайный феномен, а существенная компонента машины войны, некая необходимая операция, которая обуславливает автономию числа — нужно, чтобы число тел имело, в качестве своего коррелята, тело числа; нужно, чтобы число раздвоилось согласно двум дополнительным операциям. Ибо социальное тело преобразуется в числовую форму только тогда, когда число формирует особое тело. Когда Чингисхан создает свою великую композицию степи, он численно организует родство и бойцов в каждом роду, наделяя их цифрами и предводителями (десятки и десятники, сотни и сотники, тысячи и тысячники). А также он извлекает из каждого арифметизированного родства малое число людей, предназначенных составить его личную охрану, то есть динамичную формацию штаб-квартиры, комиссаров, посланцев и дипломатов («antrustions»^[529]). Одного не бывает без другого — удвоенная детерриторизация, в коей второе обладает большим могуществом. Когда Моисей создает свою великую композицию пустыни, — где он с необходимостью подвергается номадическому влиянию больше, чем влиянию Яхве, — он производит перепись и численно организует каждое племя; но он также предписывает закон, согласно которому перворожденные в каждом племени, на данный момент, принадлежат по праву Яхве; и так как эти перворожденные явно еще слишком малы, то их роль в Числе будет переносится на особое племя, племя Левитов, которое производит тело Числа или специальную охрану ковчега; и поскольку Левиты не так многочисленны, как новые перворожденные во всех племенах в целом, то такие избыточные перворожденные должны будут выкупаться племенами под видом выплаченного налога (то, что возвращает нас к фундаментальному аспекту логистики). Машина войны не могла бы функционировать без такой двойной серии — нужно, одновременно, чтобы цифровая композиция сменила наследственную организацию, а также, чтобы она предотвратила территориальную организацию Государства. Власть в машине войны определяется как раз согласно этой двойной серии — власть больше не зависит от сегментов и центров, от вероятного резонанса центров и сверхкодирования сегментов, но она зависит от таких внутренних отношений к Числу, независящих от количества. Отсюда вытекает также напряжение или борьба за власть — между племенами и Левитами Моисея, между «нойонами» и «antrustions» Чингисхана. Это не просто протест со стороны родства, желающего вновь обрести свою прежнюю автономию, это и не прообраз борьбы за контроль над аппаратом Государства — это напряжение, присущее машине войны, ее особой власти и специфическим ограничениям, налагаемым на власть «предводителя».