История о царице утра и о Сулеймане, повелителе духов - де Нерваль Жерар (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
Великий Сулайман тщетно пытался скрыть свое смятение под беззаботной и насмешливой улыбкой, когда явились люди и доложили, что удалось наконец отыскать скульптора Адонирама.
Вскоре раздались приветственные крики толпы, и на пороге храма появился Адонирам.
Юный Бенони сопровождал своего друга и учителя, который уверенно шагал вперед; глаза его пламенели, чело хмурилось, одежда и волосы были в беспорядке, и выглядел он как художник, которого внезапно оторвали от трудов в самом разгаре вдохновения. Ни малейшая искра любопытства не смягчала благородные и мужественные черты этого человека; величием веяло от всего его облика, и не столько высокий рост и горделивая осанка были тому причиной, сколько смелое, суровое и властное выражение его прекрасного лица.
Он остановился в нескольких шагах от Балкиды, держась непринужденно и с достоинством, без фамильярности и без надменности, и, встретив его пронзительный, подобный стреле орлиный взгляд, она ощутила странную робость.
Однако царица быстро справилась со своим невольным замешательством; мелькнувшая на миг мысль об уделе этого ремесленника, который стоял перед ней с засученными рукавами и открытой грудью, напомнила ей, кто она такая; она улыбнулась собственному смущению, почти довольная тем, что вдруг почувствовала себя столь молодой, и соблаговолила заговорить с мастером.
Он ответил ей, и голос его поразил царицу, как отголосок давнего мимолетного воспоминания, а между тем она не знала этого человека и никогда его не встречала.
Такова сила гения, такова красота его души – сердца людей устремляются к нему и прирастают накрепко, не в силах оторваться. Речи Адонирама заставили царицу савеян позабыть все окружающее. Одну за другой мастер показывал ей постройки будущего храма, и она шла за ним, сама не понимая, что за сила ведет ее, а царь и придворные следовали по пятам за божественной царицей.
Она без устали расспрашивала Адонирама о его творениях, о его родине и происхождении…
– Госпожа, – отвечал он с некоторым замешательством, не сводя с нее проникающего в самую душу взора, – я повидал немало стран; моя родина повсюду, где светит солнце; первые мои годы протекли на склонах Ливана, откуда виден далеко внизу раскинувшийся в долине Дамаск. Это край высоких гор и грозных скал, усеянный развалинами; природа изваяла эти горы, а люди довершили ее труд.
– Но не в этом же пустынном краю, – заметила царица, – учатся секретам мастерства, которым вы владеете в совершенстве.
– Там, на просторе, пробуждается мысль и вырывается на свободу воображение; там, размышляя, учишься постигать. Моим первым учителем было одиночество; потом, в моих путешествиях, его уроки не раз пригодились мне. Я обратил взоры к прошлому, я смотрел на памятники былых времен и бежал общества людей…
– Но почему, мастер?
– Я никогда не любил быть среди себе подобных… я чувствовал себя одиноким.
Эти возвышенные и печальные слова глубоко тронули царицу; она опустила глаза и погрузилась в задумчивость.
– Видите ли, – продолжал Адонирам, – нет моей большой заслуги в том, что я владею мастерством, ибо учение далось мне без труда. Все мои статуи я нашел там, в пустынях; я лишь старался передать чувства, которые испытал при виде этих забытых развалин и величественных и устрашающих образов древних богов.
– Сколько уже раз, – вдруг перебил его Сулайман с резкостью, какой царица до сих пор за ним не замечала, – сколько уже раз, мастер, мне приходилось бороться с вашим чрезмерно пылким преклонением перед языческими божествами, дабы не допустить идолопоклонства. Держите ваши мысли при себе, чтобы ни бронза, ни камень ничего не говорили о них вашему царю.
Адонирам молча склонил голову, пряча полную горечи улыбку.
– Государь, – вмешалась царица, желая утешить Адонирама, – я думаю, что мысль мастера выше соображений, которые могут смутить совесть левитов… Душа художника подсказывает ему, что все прекрасное славит Бога, и он ищет прекрасное, обожествляя его с наивной пылкостью.
– Да и откуда мне знать, – снова заговорил Адонирам, – чем они были для людей в те далекие времена, эти забытые боги, увековеченные в камне гениями прошлого? И кого это может волновать? Сулайман, царь царей, потребовал от меня чуда, и мне достаточно было вспомнить, что предки человечества оставили нам немало чудес.
– Если ваше творение прекрасно и возвышенно, – с горячностью добавила царица, – оно будет праведным, а коль скоро оно праведно, потомки станут подражать вам.
– Великая царица, поистине великая, ваш ум не уступает вашей красоте.
– Но эти развалины, – поспешила перебить его Балкида, – их действительно так много на склонах Ливана?
– Целые города погребены там под саваном песка, который ветры то вздымают, то вновь обрушивают на горы; есть там и подземелья, вряд ли созданные руками человеческими; о них знаю я один… Я тогда трудился лишь для птиц небесных, и только звезды по ночам видели мою работу; я брел куда глаза глядят, делал наброски прямо на скалах и тут же высекал фигуры. Однажды… Но не злоупотребляю ли я терпением высочайших слушателей?
– О нет, ваш рассказ так увлекателен.
– Скала качнулась под ударами моего молотка, и долото ушло глубоко в недра горы; земля гулко загудела под моими ногами: подо мной была пустота. Вооружившись рычагом, я сдвинул каменную глыбу; передо мной открылся вход в пещеру, и я устремился туда. Пещера была выбита в цельном камне; свод поддерживали огромные столбы, украшенные причудливой резьбой, а над ними пересекались ажурные арки. И в этом каменном лесу со всех сторон стояли и улыбались во мраке вот уже миллионы лет несметные легионы всевозможных колоссов; при виде их голова моя закружилась, и благоговейный ужас объял меня. Там были человеческие фигуры, жившие некогда в нашем мире, диковинные звери, давно исчезнувшие с лица земли: самое богатое воображение даже во сне, в бреду не могло бы представить такого великолепия!.. Я прожил там месяцы, а может быть, и годы в обществе этих призраков прошлого, вопрошая их; там я учился моему искусству среди чудес, созданных забытым гением.
– Молва об этих безымянных творениях дошла и до нас, – задумчиво произнес Сулайман, – говорят, что там, в этих проклятых землях сохранились развалины нечестивого города, сгинувшего под водами потопа – остатки греховной Енохии… построенной родом исполинов, потомков Тувала… это был город сынов Каина. Будь проклято их кощунственное искусство, порождение тьмы! Наш новый храм будет пронизан солнечным светом; линии его просты и чисты, план четок и строен; пусть даже стиль обители, которую я возвожу для Всевышнего, передает истинность и чистоту нашей веры. Такова наша воля, такова воля Адонаи, так повелел Он моему отцу.
– О царь! – пылко воскликнул Адонирам. – В целом я следовал твоим планам, Бог убедится в твоем послушании, но сверх того я хотел поразить мир твоим величием.
– Ты ловкий человек, искусный в речах, но тебе не удастся ввести во искушение твоего государя. Ведь именно для этого ты отлил чудовищ, внушающих восхищение и трепет, изваял гигантских идолов, нарушив все каноны нашей веры. Но берегись! Сила Адонаи со мной; Он не потерпит надругательства и мощью своей испепелит Ваала!
– Будьте милостивы, о царь, – мягко вступилась царица Савская, – к мастеру, что возводит памятник вашей славы. Идут века, и судьба человеческая не стоит на месте по воле Создателя. Разве не повелевает Он нам искать все более полного воплощения Его творений? Неужели мы должны вечно повторять застывшие в холодной неподвижности статуи египтян, наполовину погруженные в гранитные саркофаги, составляющие с ними одно целое, неужели гений должен быть рабом, закованным в камень? О великий царь, преклонение перед рутиной не опаснее ли отрицания канонов?
Задетый возражением, но покоренный пленительной улыбкой царицы, Сулайман не мешал ей более расточать хвалы художнику, которым он сам в душе восхищался, хоть и не без некоторой досады; а тот, обычно равнодушный к лести, внимал ее речам с каким-то новым для себя восторгом.
