Штольня в Совьих Горах - Добкевич Корнелия (лучшие книги .txt) 📗
Взял ее пан легонько, за кончики пальцев. В ту же минуту почувствовала Кася, что рука у шлахтича мокрая и холодная. А когда повел он плечом — показалось Касе, что из рукава красного жупана вода потекла. «А, это мне только кажется!» — подумала дивчина и лукаво улыбнулась кавалеру. И он ей ответил улыбкой.
Шум тростника на ветру, стрекотание кузнечиков, да плеск воды на реке в такую пленительную и милую для Касиного уха музыку сплелись, что дивчина, неведомо почему, очень ловко и легко начала танец придворный, которого раньше и не знала вовсе. И при том кланялась шляхтичу в красном жупане так, будто она графиня рациборская или иная богачка-помещица из округи.
Рад этому был нарядный шляхтич: то и дело усы свои от удовольствия подкручивал. А были они у него длинные и настолько темные, что стебли сухие или водоросли напоминали.
— А, это мне только кажется! — сама себе шепнула Кася и поправила венок на голове, чтобы еще красивее шляхтичу показаться.
Потом плясали они сельские танцы, а когда начал шляхтич притоптывать ногой, то весь мост задрожал и как-то трещать по-особенному стал.
«Что это мой кавалер так странно топочет?» — подумала Кася. Улучила момент, когда склонилась в танце, да и глянула вниз. И увидела диво неслыханное: на одной ноге у кавалера был сапог из желтого сафьяна, а вторая нога… копытом конским оказалась!
«Чудной какой-то человек этот, только видать богатый очень, иначе откуда бы у него такой красивый красный жупан?» — думала Кася. А шляхтич голову в собольей шапке пред нею склонял, будто пред королевою какой.
Заметила тут Кася и серьгу золотую, что у него на правом ухе висела. Ни один юноша — ни в их округе, ни даже в самом Ополе — такого украшения не носил. «Дак что ж? — Кася подумала. — У панов всегда какие-нибудь причуды! Один парик носит, как тот граф из Стрелец, а другой — серьгу в ухе, словно девица…»
А шляхтич тем временем так хитро затанцевал, что привел Касю на то самое место посреди моста, где последняя буря поручни сломала.
— Прошу тебя на ужин ко мне во дворец, девушка! — милым голосом сказал он и Касю под руку взял.
— А где этот дворец, ваша милость? — спросила Кася, и дрожь по ней прошла, как только он к ней прикоснулся: ледяным холодом от шляхтича повеяло.
— Там мои владения! — ответил он и рукой на пучину речную показал.
Глянула туда Кася, а там, под мостом, лишь река плещется и над водой желтые ирисы неподвижно стоят. Да еще лягушки в камышах квакают…
— Боже мой! Так ты — Утопец? — не своим голосом закричала Кася и, не помня себя от страха, бежать отсюда кинулась.
— Стой! Стой! Стой, девушка! — шляхтич в красном жупане крепко за платье Касино ухватился. — Нам хорошо там будет в иле, на дне речном… Сегодня же на тебе женюсь!.. Останься! — заговорил шляхтич, а руки его, с темными пальцами, на которых перепонка была, крепко платье Касино держали.
— Утопец! Спасите, люди добрые! — кричала Кася, но голос ее заглушала упоительная и прелестная музыка, которая всё еще со стороны тростника и из глубины речной звучала.
— Спасите! Татусь, на помощь!
Из последних сил рванулась перепуганная дивчина, из рук шляхтича в красном жупане освободилась. Как лань она по мосту к дому помчалась. Гнался за нею Утопец, громко копытом по настилу топоча.
— Стой! Подожди! — звал неожиданный кавалер Касин.
Протянув руку как можно дальше, ухватил он девушку за косы. На счастье Каси были это не собственные ее косы, а из льняной кудели сплетенные. Потому и остались они в руках Утопца вместе с венком и лентами шелковыми. Увидел это Утопец, возопил дико и с досады изо всей силы ударил копытом в мост. А льняные косы с венцом швырнул в пучину речную и сам следом нырнул туда, будто рыба — только круги по воде пошли. И музыки уже не слышно стало, словно все музыканты под водою сокрылись…
Убежала Кася от Утопца. Быть может свет его напугал — как раз в это время из корчмы на дорогу толпой парни и челядники богатеев вышли, чтобы факелами светить запоздавшим гостям, которые на ночь в колясках приехали, а груженые возы за собой вели.
Без памяти, едва дыша, Кася до дверей хаты добралась. Стеная и плача, вбежала в дом, где Ендрих еще сети чинил при свете лучины.
— Татусь! Утопец за мной гонится! Спрячьте меня, тато!
Тут, к ногам отцовским припав, слезами заливаясь, поведала Кася о встрече своей со шляхтичем в красном жупане.
— Не хочу замуж за Утопца! — рыдаючи закончила она. — Хочу остаться дома, с вами, татусь. На жнива ходить, клевер сечь для моих козочек, хлеб печь, масло сбивать… Ой, всё я сделаю! Не дайте меня на дно утащить, тато!.. Люди говорят, что ежели Утопцу какая девушка понравится, то приходит за нею! По его велению даже река русло свое меняет, дома заливает и людей утаскивает, которые воле Утопца противятся… Ой, доля моя, несчастная доля! Вот она, кара мне за своевольство, за леность мою!
— Тихо, Касенька! Не плачь! Ты же у отца под крылом, и никто в хате моей ничего тебе злого не причинит! Вытри слезы, дочушка, сядь к отцу поближе… Надо прогнать отсюда Утопца, тотчас же прогнать, а то если хоть раз показался он на мосту, то завсегда будет там людей пугать.
— А как вы это сделаете, татусь? — спросила Кася, с тревогой на двери поглядывая.
— Увидишь, дочка! А теперь стели-ка себе постель на лавке, поближе к печи, да и спи спокойно. Не придет за тобой Утопец, не бойся…
Отерла слезы Кася и постелила себе кожух на лавке. А под голову подушечку сунула и под нею пучок травы, что сбирала в ночь на Ивана-Купалу, спрятала: злую беду отгонять.
Раз и другой на отца поглядела: любопытно ей было, для чего он из коробка берестяного большие иглы и нитки суровые достает?
— Что это вы делать хотите, тато? — спросила тихо, но ответа уже не слышала: сон ее крепкий одолел.
А тем временем пошел Ендрих в чулан и собрал по сундукам всю старую одежду Касину. Была там и юбка — «мазелонка» из шелка темного, с пришитым к нему корсажиком, и накидка, и фартучек. Зашил Ендрих платье у рукавов и у шеи накрепко, потом всё это соломой и стружками березовыми понабивал.
вполголоса шептал Ендрих, ножиком отрезая нитку. Потом и юбку сеном набил, чтобы попышнее была, да и зашил всё старательно снизу.
тихонько напевал корзинщик, старательно расправляя складки на «мазелонке».
С этими словами застегнул он корсажак на платье, а потом еще и фартучек у талии прикрепил.
Теперь лежала перед ним на скамье большая и потешная кукла — вроде той Мажаны, которую в воскресенье вербное топят в пруду либо в речке, под веселые песни и шутки, по старинному обычаю сельскому.
так напевал Ендрих уже за порогом, когда вышел потихоньку из хаты, неся в руках куклу свою — «Касю».
Так вот он и пел себе, и разговаривал с нею, как с настоящей дочкой. Не оглядываясь назад, направился Ендрих к реке. Долго искал он там среди тростника венок Касин с приделанными к нему косами из льняной кудели, пока не нашел его в самой гуще камыша — измокший весь и в песке вывалянный. Обрадовался, схватил венок, ополоскал его в воде и привязал к безголовой кукле, напевая при этом, как обычно девушки хлопцам поют:
