Абхазские сказки и легенды - Хварцкия Игорь (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
Затаив в груди глубокую боль, бросил он насиженное гнездо, святые могилы предков, родимый кров, имущество, скот, нивы, орошенные его кровавым потом, бросил плоды трудов целых поколений предков, захватив только самое необходимое, и в людском потоке таких же, как и он, изгнанников помчался к морю…
Повсюду он видел следы гибели родного народа, запустение, разгром…
Бешено мчался людской поток…
Скорей… Скорей… Прочь!..
Рев буйволов, ржание коней, блеяние овец, вой и лай собак, плач женщин и детей, выстрелы, заунывные песни, в которых народ-изгнанник прощался с родными горами, проклятия, взрывы бешенства и злобы — все это висело в воздухе с утра до вечера.
А над всем этим хаосом и шумом царило одно, полное глубокого смысла, то, в чем сосредоточивались все помыслы, надежды, чаяния, жизнь — одно далекое и не совсем понятное, но таинственно-заманчивое, близкое и родное:
— В Стамбул!.. В Стамбул!..
Вот и море… Синее, далекое, необъятное море…
Вместе с другими ждет Хатажук желанного часа.
Ждет, когда наступит и его черед.
А кругом болезни, мор, горе. Гибнут дети, старики, женщины. Только молодежь без ропота, без стона выносит всю тяжесть невыносимых страданий.
Запыленные, оборванные, жалкие, бледные, с лихорадочно блестящими, глубоко впавшими глазами, они сидят по целым часам на зеленых скатах морского берега и ждут, не появятся ли высокие мачты кораблей падишаха или черные остовы урусских кочерм…
Ждет и Хатажук…
Ничто не выдает его душевных волнений.
Недаром он — истый горец, джигит, прославившийся в кровавых схватках с русскими, не раз заглядывавший в глаза смерти.
Спокоен Хатажук, как будто окаменел.
Томительно тянутся однообразные дни.
По вечерам, прежде чем лечь спать, Хатажук идет на лужайку, где пасутся кони, и молча гладит вороного красавца.
Мягкая улыбка появляется на суровом лице Хатажука. При виде друга взор невольно переносится в прошлое, и что-то неизъяснимо сладкое томит душу джигита.
Но вот пришел наконец час… Час последнего прощания с родиной.
Завтра кочерма должна увезти и Хатажука в благословенную страну великого падишаха. Но не радуется сердце Хатажука.
Как ни молил он, урусы не захотели исполнить его единственной просьбы… О коне была эта просьба…
Ничего не осталось у Хатажука, остался друг и товарищ — вороной конь…
— Нет, нельзя его взять с собой, нельзя… нет места… — непреклонно отвечали ему.
Стал Хатажук готовиться к отъезду.
А когда ночь распростерла крылья над землей, он подошел к коню и долго ласкал и трепал любимца.
Положил голову ему на шею и задумался.
Вспомнил он, как юношей выбрал в отцовском табуне жеребенка. Ласкал, холил, берег, растил верного друга.
И конь вышел на диво.
Тонконогий, стройный, с маленькой головой на гордой шее, цвета вороненой стали — он не знал равного себе в беге. Враги завидовали Хатажуку.
И кто знает, о ком больше гремела слава среди наездников: о джигите или о красавце коне.
Помнит, однажды уже совсем погибал Хатажук, враги настигали со всех сторон, и молитву предсмертную читал Хатажук, летел на коне и думал, что смерть близка… Вдруг — овраг.
Как стрела пронесся верный друг…
Хатажук невольно оглянулся и увидел, как падали настигавшие его враги в овраг вместе с конями…
Был счастлив Хатажук.
Из каких сражений, схваток, наездов вывез его невредимый верный товарищ… С ним слилась вся жизнь Хатажука, все, что было нежного в его душе, что будило воспоминания, трогало сердце сурового воина…
И теперь расстаться… В тяжелую минуту, когда потеряно все…
Горько стало Хатажуку, и глухо зарыдал он на шее друга…
В это утро Хатажук поднялся очень рано.
Долго чистил, мыл, скреб коня. Потом, когда конь обсох, оседлал его. Нарядился в лучшую черкеску, затянулся потуже ремнем, перекинул через плечо дедовское, с золотой насечкой, кремневое ружье и тихо поехал.
Глубоко в море клином вдавался мол.
По одну сторону мола находилось становище черкесов, по другую лагерь русских войск, наблюдавших за переселением горцев.
Посередине тянулось зеленое плато. На это плато и выехал Хатажук.
Скоро блестящий всадник в полном вооружении на лихом коне привлек общее внимание.
Пустив коня галопом, Хатажук выхватил ружье из мохнатого чехла и выстрелил.
Сизый дым поднялся к небу.
Люди высыпали из палаток, пораженные необычайным зрелищем.
Странный всадник горячил коня… Он останавливал его на всем скаку. Откидывался в сторону, назад, подымал на дыбы, с обнаженной шашкой обрушивался на невидимого врага и наносил ему страшные удары направо и налево. Бросал папаху, на скаку ловил ее, бросал опять на землю и подымал. Перескакивал с одного бока лошади на другой, Стрелял назад, вперед, в сторону, на всем скаку выхватывал и заряжал кремневку.
Все, что создало искусство наездника и отважного воина, — все это проделывал Хатажук с необыкновенным искусством, вызывая взрывы общего восторга.
Но трудно было сказать, кому принадлежала пальма первенства: коню или всаднику.
Потом Хатажук медленно подъехал к лагерю врагов, к столпившемуся народу.
Приветствовал и заговорил по-своему.
Перевели. Он предлагал купить коня. Конь добрый. Конь, которому цены нет… Он никогда не продал бы коня. Такого коня не продают, но он не может взять его с собой.
Кругом засмеялись. Кто-то предложил двадцать копеек.
Как тяжкая, ничем не заслуженная обида, прозвучал этот смех в его ушах.
Хатажуку казалось, что люди смеются над всем, что было дорогого, заветного в его жизни. Смеются, а он, гордый джигит, должен покорно переносить обиду.
Ему показалось, что наступило время, когда все, что он считал ценным, лишилось этой ценности.
И внезапно сама жизнь потеряла для него какую бы то ни было привлекательность…
Сжав до боли челюсти так, что заскрипели зубы, Хатажук молча отъехал в сторону.
Он уже ничего не видел и не слышал, какой-то туман заволок его сознание.
Поднял голову. Далеко в море вдавался мол, а там дальше синее небо сливалось с морем.
Необъятный синий простор.
Едва заметным движением колена повернул Хатажук коня к молу. Тихо, спокойным шагом поехал. Доехал почти до самого мола. Взмахнул плетью.
Вороной красавец изогнулся, бросился в море, поплыл вместе с всадником в открытый простор, туда, где на свободе ходили сердитые волны.
Плыл, а потом скрылся навеки в пучине морской.
«Кавказские курорты». Пятигорск, 1913, № 18, с. 4–5.
ЗАПИСКИ, МЕМУАРЫ…
Н. Колюбакин [69]
Картины и характеры Кавказа
Отрывок
Цебельда отдалась нам в руки в 1837 году с хорошо определенными условиями быта гражданского, а именно: с аристократиею не многочисленною, но сильною и со своими особенным судопроизводством. Княжеский дом Маршани, породненный с Дадианами и Шервашидзевыми, почти исключительно властвовал над народом; Эфендий был главным судьею, а алкоран — сводом законов, но часто пред самоуправством князей власть и приговоры духовенства оказывались бессильными.
Так — более ста лет существовала Цебельда, без больших переворотов извне и внутри, когда семейный раздор главнейшего дома причинил или ускорил покорение этого края, и вот как это случилось.
Лет тому двадцать пять вся восточная часть Цебельды, так называемое Дальское ущелье, или Дал, досталась по наследству четырем сыновьям князя Дударука Маршани: Хинкоросу, Баталбею, Шабату и Есшау. Недолго жили они в добром согласии. Младший из братьев Шабат, умный и отважный, но до крайности честолюбивый и алчный, стремился уничтожением братьев своих достичь первенство в народе.
