Легенда о Сигурде и Гудрун - Толкин Джон Рональд Руэл (серия книг .txt) 📗
В своих комментариях к последней части первой «Песни» (с. 254) я упоминал о том, что отец полагал, будто фрагмент песни о Сигурде, известный под названием «Отрывок», который идет в Королевском кодексе сразу после лакуны, — это заключительная часть «древней, лаконичной песни, сосредоточенной главным образом на трагедии Брюнхильд». В лекционных конспектах отец использовал для этой песни название «Sigur?arkvi?a en forna» — «Древняя Песнь о Сигурде». В заметках к лекции о содержании лакуны он предполагал (вслед за знаменитым ученым Андреасом Хойслером), что песнь, по всей видимости, начиналась с прихода Сигурда в палаты Гьюки: его радушно приняли, он побратался с сыновьями конунга и женился на Гудрун. Все это, вероятно, излагалось вкратце и без каких бы то ни было отсылок к предшествующему знакомству Сигурда с Брюнхильд.Отец утверждал, что ключевые составляющие образа Брюнхильд в этой песни были таковы:
(1) Она — полумагический персонаж, заимствованный из легенды о валькирии.
(2) Она окружила себя стеной пламени и поклялась выйти замуж только за того героя, который проедет сквозь огонь, предполагая, что это будет Сигурд.
(3) Стену пламени действительно преодолевает Сигурд — но в обличии Гуннара. Брюнхильд связана клятвой. Она утешает себя мыслью о подвиге Гуннара.
(4) Ее покой нарушен и гордость смертельно уязвлена, когда она узнает, что сквозь пламя проехал Сигурд: в придачу ее обманом заставили нарушить клятву выйти замуж за героя, проскакавшего сквозь огонь.
(5) Ее месть принимает следующую форму: теперь она не может получить Сигурда, и значит, она его уничтожит (и тем самым смертельно ранит Гудрун, очевидный объект ее ненависти) и одновременно отомстит за себя Гуннару, вынудив его совершить страшное клятвопреступление. Так что, когда все закончится, Сигурд будет мертв, а она — готова за ним последовать, она сможет обернуться и сказать: «Сигурд не повинен ни в какой низости; ты один, Гуннар, покрыл себя стыдом» [таков финал «Отрывка», повторенный в строфах IX.67–69 «Песни»].
(6) Для этого она говорит вопиющую ложьпро себя и Сигурда. Она обвиняет его в нарушении клятвы, когда тот возлег с нею, проехав сквозь стену пламени. Это — ее единственный способ заставить Гуннара убить Сигурда [см. строфы IX.43, 46 и 49 «Песни»]. Позже она открывает правду [строфа 68, строки 5–8].
Вот почему добавление Аслауг отражается на повествовании столь пагубно — даже если она и была зачата на вершине горы, а не после того, как стена пламени была преодолена во второй раз (см. с. 251).
Думаю, мы может принять (писал отец) такую трактовку для песни, от которой остались всего-то 20 строф «Отрывка», и для одного из старейших стихотворных текстов традиции. Решение проблемы Брюнхильд-валькирии заключается не в допущении, что одна была смертной (Брюнхильд), а вторая — валькирией из более древнего «мифа», а позже они перепутались. Как мне кажется, дело в том, что валькирия — единственный значимый элемент истории, который в ней неизменно присутствует. [В отдельной заметке отец уточнял: «Брюнхильд никак не может быть мифологизированным “человеческим” персонажем (и с валькирией Сигрдривой ее путать не стоит). Она — “очеловеченная” валькирия».]
Однако существуют, по меньшей мере, две разные трактовки этого образа. Есть — пробуждение заколдованной Одином валькирии, спящей на вершине горы (возможно, это специфически скандинавская концепция и потому более поздняя, поскольку изначально сюжет скандинавским не является). И есть гордая принцесса, одураченная своей же собственной уловкой (когда сквозь огонь проехал Сигурд, но в обличии Гуннара), — этот сюжет более южный. То, что утраченная песнь, заканчивающаяся «Отрывком», представляет собою эту более древнюю «южную версию», по-видимому, подтверждается важной подробностью, в которой она совпадает с не-скандинавскими версиями, а именно: Сигурд был убит вне дома, в лесу, и к убийству был причастен Хёгни (в «Отрывке» Гудрун стоит в дверях дома, когда братья возвращаются назад).
Примечательно, что составитель Королевского кодекса счел нужным написать здесь отдельное пояснение, поскольку эта деталь явно озадачивала и его самого, и его современников (см. с. 258–259, комментарий к строфам 51–64). Он отмечает, что то же самое говорится в «Древней Песни о Гудрун» — в этом случае Сигурд был убит на тинге (месте совета); причем автор сознает, что такова «южная» версия («?y?vestur menn» — «немецкие мужи»). Вторая версия, согласно которой Сигурд был убит в постели в объятиях Гудрун, сообразно скандинавской тенденции к индивидуализации и к концентрации действия в пространстве и времени, отражена в сохранившейся «Краткой Песни о Сигурде» (см. с. 254); именно этой версии следуют (без комментариев) сага и «Песнь» (см. с. 258–259).
В своих заметках отец не рассматривал развитие сюжета о Сигурде и Брюнхильд в скандинавской традиции — в его противоречивых и взаимоисключающих вариантах, как видно по «Саге о Вёльсунгах». Но о том, какого мнения отец придерживался по ключевому вопросу, можно судить по случайному замечанию в другом тексте: отец считал, что «напиток забвения», поданный Сигурду, «придуман автором утраченной «Sigur?arkvi?a en meiri» [см. с. 254], чтобы разрешить трудности, связанные с предшествующей помолвкой Сигурда и Брюнхильд».
В заключение отец писал: «Таким образом, нам остается лишь выразить удивление, что автор саги, который решительно и не колеблясь делает выбор в пользу одной из противоречивых версий убийства Сигурда, не в состоянии остановиться на единообразной трактовке Брюнхильд. Поскольку принятие единой версии убийства наверняка подсказано художественными предпочтениями, будем справедливы к автору саги и предположим, что неясность и неопределенность положения Брюнхильд — это не показатель неумения. Автору требовалась целая совокупность мотивов и эмоций для главной трагедии — и во имя этого он был готов примириться с путаницей в предшествующих отношениях Брюнхильд и Сигурда. Иного выхода у него и не было: ведь каждая из теорий дополняла и обогащала ее мотивацию.
В саге ярость и горе Брюнхильд отчасти подсказаны гордостью: она вышла замуж не за величайшего из героев (именно поэтому она ненавидит Гудрун); и, кроме того, к замужеству ее вынудили обманом (и за это она ненавидит Гуннара и Сигурда). Ее клятва нарушена — она ненавидит сама себя. На самом деле она любит одного Сигурда: ее заветное желание не сбылось, она готова скорее убить того, кого любит, нежели разделить его с соперницей. Ее обручение с Сигурдом расторгнуто по вине обоих: вмешательством судьбы и магии. Из-за этого она негодует на Сигурда (и на себя) — и в любом случае не намерена долее жить в браке с Гуннаром. А за всем этим маячит Один, и его приговор, и бессмысленность ее обетов — ибо Один постановил ей выйти замуж. И сюда же неразрывно вплетена тема про?клятого золота.
Воистину запутанный клубок! И хотя создавался он главным образом как следствие случайности, сохранен он был, вероятно, в силу вкусовых предпочтений. Отчего бы это и не признать? Даже если мы не слишком погрешим против истины, сказав, что художник более талантливый взял бы все, что необходимо, от двух разных героинь-Брюнхильд и при этом не породил бы столько невразумительной и противоречивой невнятицы».
Ранние наброски «Новой Песни о Вёльсунгах»
Ранние черновики «Upphaf», то есть «Начала начал», не так просто проинтерпретировать. Существуют два варианта, явственно следующие один за другим; их я для вящего удобства буду называть текст A и текст B. Первый из них, текст A, под заголовком «Upphaf», содержит приблизительно столько же строф, как и конечный вариант, но не везде в той же последовательности; и формулировки варьируются на протяжении всего текста, пусть в большинстве случаев и незначительно. Первая строфа входит в число тех, что подверглись наибольшей переработке прежде, чем обрели окончательную форму:
