Штольня в Совьих Горах - Добкевич Корнелия (лучшие книги .txt) 📗
В большом ящике, что стоял у порога кузницы, увидел Якуб десятки уже готовых копий — блестящих, хорошо откованных.
Радость охватила кузнеца. Хотел было подбежать к маленьким своим помощникам и от чистого сердца поблагодарить их, однако остановился сразу и присел возле хаты, вдали от места работы гномов — чтобы не мешать им. Припомнилось Якубу всё, что говорили среди кузнецкого сословия об этих маленьких человечках. Кузнец работает днем, а гном помогает ему ночью. Не любит он, если человек станет возле него и глазеет — сердится тогда, бросает инструмент, уходит и больше уже не возвращается. Никакой платы гном не принимает, ибо помогает человеку не как наемник, но только как товарищ и собрат по ремеслу.
Решил поэтому Якуб незаметно поставить на пороге кузницы жбан пива: гномы так же, как и люди кузнечного ремесла, за работой любят гасить жажду пивом. Тут же, рядом со жбаном, поставил миску, накрошил в нее хлеба свежего и сыра. Но делал всё тихо и незаметно, чтобы не всполошить занятых работой человечков.
А гномы старались вовсю — не отдыхали ни минутки до того часа, пока в курятнике Прокши не пропел в третий раз его пестренький голосистый петушок. Якуб тихонько вернулся в хату, а маленькие кузнецы неведомо каким образом спрятали под землю свои горны и дымарки, да и сами куда-то исчезли. Остались только сложенные в сарае за кузницей груды копий, которые они выковали ночью для рыцаря Лабендзя.
Дивился Якуб прекрасной работе гномов и не жалел им ни питья, ни мёда, которые налил в мисочки и жбаны, порасставив их по разным углам своего хозяйства. Лабендзь тоже был доволен отличными копьями и перекованным мечом: прислал Якубу полный кошелек серебра.
Теперь снова каждый день дымила труба в Якубовой кузнице, и голубоватая полоса дыма, поднимавшаяся над лесом, возвещала людям, что Прокша не спит до полудня, а усердно в кузнице трудится. Каждое утро находил Якуб в ящиках приготовленные ночью гномами железные слитки, а под стеной на дворе — кучу свежевыженного древесного угля, которого ему на весь день работы хватало.
Рыцарь Лабендзь и окрестные мужики всё больше привозили Якубу заказов на кузнечную работу, а платили, как кто мог — кто деньгами, а иные разным припасом домашним. Хорошо теперь стало Прокше — был у него в хате и холст на рубахи, хватало и муки на калачи и лепешки. Каждый день ел он теперь жирную кашу, досыта пил мёд и пиво. Известно: если кому-либо из кузнецов помогала громада этих маленьких, но очень трудолюбивых человечков, то всё шло у него как по маслу — что в замыслах своих, то и в работе.
Прознала о больших достатках Якубовых одна вдовушка красивая и так дело повела, что влюбился в нее кузнец и замуж хотел ту вдову взять.
— Однако, пока дело до свадьбы дойдет у нас с тобой, Якуб, — однажды сказала вдова, — приеду я к тебе с соседками своими и полный порядок в твоем холостяцком хозяйстве наведу!
— Добро, Кася, приезжай! — ответил Прокша. — Приезжай и делай, что сочтешь нужным.
На следующий день, чуть рассвело, явились к Прокше три бабы — все с большими метлами. Радушно принял их Якуб, пшеничных клёцок наварил целый горшок, а когда позавтракали все, ушел к себе в кузницу. Кася в алом платке на голове и в большом переднике быстро начала уборку.
— А ну, пошел вон отсюда, блошиная чума! — закричала она на Гацека и метлой его огрела. — Ступай в лес, дармоед, не то я тебе уши длинные пообрываю!
Устрашенный пёсик, поджав хвост, кинулся сломя голову в лопухи, а оттуда в лес умчался. В душе своей собачьей поклялся Гацек никогда в жизни на глаза страшной бабе не показываться. Услышав сердитые крики вдовы, Прокша выглянул из кузницы, но хотя и понял, что зря обидела она пёсика — не вступился за Гацека. Влюблен был в Касю и не захотел с нею ссориться.
— Бах… бах… ба-бах! — била Кася палкой по кожухам Якуба: пыль выбивала. Да так, что насмерть всполошенные куры со двора, кудахтая испуганно, во все стороны разлетелись. А тем временем обе соседки Касины сени мести начали. Выдвинули из угла бочку и, громко проклиная ее тяжесть, выкатили на двор. А Кася, вытряхнув кожухи и сермягу, схватила метлу и давай так мести, что пыль столбом пошла. Но вместе с мусором и постол старый из угла вымела. Схватив его сильной рукой, вдова швырнула постол в кусты за воротами, а соседки ее туда же закинули мисочки с кашей и мёдом.
Разбуженный всем этим шумом и грохотом, маленький человечек так сильно испугался, что выскочил из своего жилища еще до того, как постол в траву упал.
— Мышь! Мышь! — закричала Кася.
— Жаба! Жаба! — завопили соседки и кинулись за гномом: едва не затоптали его ногами.
Потеряв в бегстве свой коричневый колпак и сапожки из кожи ужика, босой и перепуганный, гном спрятался в самом темном месте леса и, припав к земле, в листья сухие зарылся. Решил нынче же ночью отыскать любимое свое жилье — старый постол — и вместе со своими товарищами перебраться в безопасное место, подальше от беды. Горько плакал маленький человечек от обиды — за всё старание и помощь кузнецу, вот как низко и подло с ним обошлись!
Тем временем три бабы весь дом перетряхнули и повыбросили всё, что им ненужным показалось.
А Прокша всё время в кузнице за работой провел и ни разу в дом не заглянул, чтобы будущей хозяйке ни в чем не мешать. Зато вечером некому уже было вызывать трудолюбивых гномов в кузницу — не запылал ни один костер, не задымил ни один горн. Бессовестно выгнали маленького человечка из дома Прокши. Прослышав об этой подлости, стали все гномы обходить стороной кузницу Якубову.
Остановилась работа. Снова никого не мог себе в помощь найти Прокша. Опустели бочки и мешки в амбаре. Не стало в доме достатка, и вдова всё дальше стала оттягивать день своей свадьбы с кузнецом. Напрасно Якуб ходил к ней и раз, и другой, чтобы о свадьбе условиться. Каждый раз соседки говорили ему, что уехала она к своим родным, далеко — под самый Вроцлав. В третий же раз ему и вовсе дверей не открыли. А в четвертый — сказали, чтобы возвращался к себе, по добру, по здорову: Кася-де кольцами с пекарем обменялась и женой его во Вроцлаве остается.
Так и жил теперь Прокша один — без друзей и без помощи. И почувствовал, что с каждым днем покидают его силы. Навестил его только дед — странствующий нищий. Да и тот с недоброй вестью:
— Ох, Якуб! — с печалью великой сказал он. — Опять на Сьлёнжей горе, в замке Лабендзевом, немцы проклятые вертятся. Уговаривают рыцаря, чтобы им кузницу и хозяйство твое продал, а тебя отправил… Беда, Якуб, беда!
Заплакал горько кузнец. А не найдя способа из беды выйти, от боли и тоски захворал тяжело. Лежал в избе на полатях, слабый и беспомощный. В кузницу и не заглядывал вовсе — даже легкой работы не мог теперь осилить.
Шли дни в забвении полном и в голоде. Но вот однажды вечером услышал Якуб царапанье у двери. Кое-как вышел в сени, открыл дверь и видит: Гацек домой вернулся. Худой и вылинявший весь, но по-прежнему хозяину своему преданный.
— Гацусь!.. Ой, Гацусь мой! — взволнованно закричал кузнец и к себе верного пса прижал.
Как же стыдно было ему, что такого верного друга позволил избить и из дома своего выгнать! И как радовался он, что вернулся Гацек!
Хоть и слаб после болезни был Прокша, однако поднял пёсика и в дом его внес. А потом поставил на место будку его, которую недобрые бабы выбросили, поправил ее и свежим сеном выстелил. И Гацек снова, по-давнему, зажил во дворе, по-давнему начал свои забавы песьи, да гоньбу по лесу устраивать. Снова на дороге между пихтами лай его веселый раздавался — то он белку на дерево загонял, то старого одинокого кабана из болотца выгонял, и тот, подняв на хребте щетину черную, в лес убегал.
Так и шло, пока далеко в лесу, в зарослях, снова отыскал Гацек старый постол, выгреб его из-под листьев и опять в сени притащил.
Заметил это гном — он как раз близко находился: спасал мотылька, который в сеть к пауку попал. Не пожелал человечек расставаться со своим жилищем, что так по душе ему пришлось, а потому и пошел следом за пёсиком. К своей радости увидел, что опять затащил Гацек старый постол в сени и положил его в темный угол, на старое место. Но боялся гном сразу поселиться там: а вдруг новое изгнание? Обошел весь дом, прислушался — нет ли бабьего визга? Не нашел никого, кроме хозяина, что лежал на полатях больной и печальный. Укрывшись в лопухах, переждал гном до вечера. Нет, злых баб не видать нигде. Маленький человечек решил, что надолго они исчезли отсюда, и поселился опять в хате Прокши, в старом постоле.
