Народные сказки и легенды - Музеус Иоганн Карл Август (бесплатная регистрация книга TXT) 📗

— Что же вы ни к чему не притрагиваетесь? Отведайте что-нибудь перед неведомым испытанием, — ободрил его хозяин дома.

— Господин рыцарь, — отвечал Франц, — мой желудок полон ещё со вчерашнего ужина, зато пусты карманы, и я хотел бы их наполнить про запас, чтобы потом было чем утолить подступивший голод, — и он смело набил себе полные карманы, собрав всё, что было лучшего на столе.

Оседланную и взнузданную лошадь уже подвели к воротам, и Франц, заметив это, выпил на прощание стаканчик данцигского, ожидая, что сейчас последует развязка, — хозяин схватит его за шиворот и выпроводит по заведённому в этом доме обычаю. Но, как и при встрече, рыцарь дружески пожал ему руку и пожелал счастливого пути. Распахнулись ворота, Франц тронул поводья и, не раздумывая, выехал на своей вороной из замка, так что ни один волос не упал с его головы. Будто тяжёлый камень свалился у него с сердца, когда он почувствовал полную свободу и убедился, что шкура его цела. Одно только оставалось ему непонятным, почему хозяин замка не взыскал с него по счёту, достигшему, по его мнению, значительной суммы.

Франц проникся тёплым чувством к гостеприимному человеку, кулаков и палочных ударов которого он так боялся. Однако им овладело непреодолимое желание всё же узнать из первых уст, насколько справедлива молва о странных обычаях этого дома. Не долго думая, он повернул вороную и рысью поскакал назад.

Рыцарь ещё стоял у ворот замка и рассказывал слугам о лошадях, к которым питал особую страсть. Увидев возвращающегося гостя, он подумал, что тот не досчитался какой-нибудь вещи из своего багажа и недовольно покосился на слуг, — не их ли небрежность тому виной.

— Что заставило вас вернуться, молодой человек? — крикнул он. — Ведь вы так торопились.

— Ещё одно слово, почтенный рыцарь, — отвечал Франц. — Ходит злая молва, бросающая тень на ваше доброе имя. Рассказывают, будто ни один путник, которого в этом доме всегда ожидает хороший приём, не уходит от вас, не испытав на себе силу и крепость ваших кулаков. Я поверил этим бредням и поэтому не стеснялся в своих просьбах, стараясь получить сполна за будущие синяки. «Хозяин, — рассуждал я, — ничего не сделает для меня даром, и мне ничего не остаётся, как отплатить ему тем же. Но, к моему удивлению, вы дали мне уехать мирно, без побоев. Скажите, дорогой, есть ли какие-нибудь основания для таких слухов, или я должен наказать дрянного болтуна за его лживый язык?»

— Слух этот, пожалуй, имеет под собой почву, — возразил рыцарь. — Во всём, что говорит народ, всегда есть хоть зёрнышко правды. Послушайте же, как в действительности обстоит дело. По воле божьей, каждый проходящий мимо путник находит здесь приют и кусок хлеба. Я простой человек, старых немецких нравов и обычаев. Обо всём, что у меня на душе, говорю без обиняков и требую от гостей, чтобы и они были правдивы и искренни, наслаждались со мной тем, что есть в моём доме и свободно высказывали свои просьбы и пожелания. Но есть порода людей, которые досаждают своим кривлянием и раздражают угодливым подобострастием и низкопоклонством: говорят много, но витиевато и без всякого смысла, льстят на каждом шагу, а за обедом ломаются, как бабы на крестинах. Скажу им: «Угощайтесь!», — а они с реверансами берут из миски маленькую косточку, какую я не предложил бы и своей собаке. Говорю: «Ваше здоровье!», — а они, словно пренебрегая божьим даром, лишь смачивают губы, едва прикоснувшись к полному кубку. Что им не предложи, от всего отказываются, заставляя себя подолгу упрашивать. По нужде, если приспичит, и то без уговоров не сходят. Когда попадается такой невыносимый субъект, я не знаю, как себя с ним держать и в конце концов, потеряв терпение, хватаю его за шиворот и, как следует отколотив, выбрасываю за дверь. Это моё право хозяина, и так я поступаю со всяким, кто становится мне в тягость. Но люди вашего склада всегда желанные гости в моём доме. Вы, как настоящий бременец, прямо и откровенно говорите то, что думаете. Если на обратном пути будете проезжать мимо, милости прошу ко мне. А теперь — с богом!

В весёлом, радостном настроении Франц ехал в Антверпен. «Как было бы хорошо, — думал он, — если бы всюду меня принимали так же, как у рыцаря Эберхарда Бронкхорста»

При въезде в город, считавшийся королём фламандских городов, благоприятный ветер раздул паруса его надежд. На всех улицах царило богатство и изобилие. Казалось, нужда и бедность совсем изгнаны из этого известного деловой активностью города. «Судя по всему, — подумал он, — старые должники отца опять разбогатели, и им не составит труда рассчитаться со мной, как только я предъявлю им законные претензии».

Отдохнув после дороги, Франц собрал в гостинице, где он остановился, предварительные сведения о состоянии своих должников.

— Как поживает Петер Мартенс? — спросил он за обедом у соседей по столу. — Жив ли он, и продвигаются ли его дела?

— Петер Мартенс солидный человек, — ответил один из собеседников, — он ведёт экспедиционную торговлю и получает от неё большой доход.

— А Фабиан из Плюрса, всё также богат?

— О, этот заседает в Совете и не знает счёта своему богатству. Он получает солидную прибыль от своих шерстяных фабрик.

— А как дела у Джонатана Фришкера?

— Э, быть бы ему теперь богачом, если бы невеста императора Максимилиана [194] не ускользнула к французам. Джонатану были заказаны кружева для свадебных нарядов, но император отказался выкупить заказ, правда, после того как ему отказала невеста. Так что, если у вас есть возлюбленная, и вы хотели бы подарить ей кружева, то Джонатан уступит их вам за полцены.

— А торговый дом Бютеканта ещё держится, или пришёл в упадок?

— Несколько лет назад в его стропилах появились трещины, но испанские каравеллы [195] снова выправили и укрепили стены этого заведения.

Итак, у Франца появились сведения о некоторых купцах, к которым у него были претензии. Он узнал, что у большинства из них дела процветают, тогда как при жизни отца они находились на грани разорения, и для себя отметил: рассудительному банкроту нет цены там, где затевается новое дело. Франц не замедлил привести в порядок бумаги и официально предъявил должникам их старые долговые расписки. Но антверпенские купцы встречали молодого бременца точно так же, как купцы в немецких городах обычно встречают его земляков: они всюду оказывают им дружеский приём, однако, когда речь заходит о невыплаченных долгах, перед приезжими закрываются все двери и никто больше не изъявляет желания их у себя видеть. Антверпенцы ничего не хотели знать про старые долги. Одни утверждали, что кредитор, вовремя не предъявив к оплате счета, сам же и виноват; другие не могли вспомнить никакого Мельхиора из Бремена, — они подолгу рылись в своих расчётных книгах и не находили в долговой статье это незнакомое имя. Но были и те, кто предъявлял ему как наследнику встречный иск на большую сумму. Не прошло и трёх дней, как Франц угодил в долговую тюрьму, из которой не мог выйти, не выплатив всё до последнего геллера.

Перед молодым человеком, ещё недавно возлагавшим большие надежды на антверпенских покровителей своего счастья, открылась безрадостная перспектива. Прекрасные мыльные пузыри исчезли. Мучительная тоска овладела им, после того как у самого берега, посреди гавани, где он надеялся найти убежище от свирепого шторма, его судёнышко потерпело крушение. Любое воспоминание о Мете болью отзывалось в чувствительном сердце. Не было и тени надежды когда-либо снова всплыть на поверхность из пучины водоворота, куда погрузился Франц, пытаясь протянуть ей руку. Он сам нуждался в помощи, но, если бы даже ему и удалось высунуть из воды голову, то и Мета не смогла бы помочь терпящему бедствие и вытащить его на сушу. Его охватило немое отчаяние. Единственным желанием было умереть, чтобы разом покончить со всеми мучениями.

Франц и в самом деле попробовал было уморить себя голодом, но не всякий может, подобно Аттику Помпонию, [196] подчинить органы пищеварения собственной воле. Здоровый, крепкий желудок не так легко мирится с решением головы и сердца. Не испытывая никаких других желаний, кроме одного, — смерти, он два дня воздерживался от еды. Но им вдруг овладел мучительный голод, полностью укротивший его волю и взявший на себя руководство всеми поступками, которыми обычно управляет душа. Он приказывал руке взять из миски еду, рту принять пищу, челюстям прожевать её, а обычные процессы пищеварения выполнялись без приказаний, сами собой.