Странствия Персилеса и Сихизмунды - Де Сервантес Сааведра Мигель (читать книги полностью TXT) 📗

При этих словах юноша с намазанным колесной мазью лицом поднял голову, сдвинул на затылок рваную шляпу, закрывавшую все его грязное и некрасивое, как показалось Констансе, лицо, и, взяв у нее коробку консервов, промолвил:

— Спаси вас Христос, сеньора!

Тут он снова нахлобучил шляпу, снова сделался мрачен и, забившись в угол, стал ждать смерти.

Странники перекинулись еще несколькими словами с конвойными, а затем пути их разошлись.

Спустя несколько дней прекрасные наши странники достигли селения морисков в королевстве Валенсийском, расположенном примерно в одной миле от моря. И здесь постоялый двор им не занадобился, оттого что каждый дом здесь гостеприимно распахивал перед ними свои двери. Удостоверившись в том, Антоньо сказал:

— Я не понимаю, отчего про них идет худая молва, да они святые люди!

— Христа встречали в Иерусалиме с пальмовыми ветвями те самые люди, которые несколько дней спустя его распяли, — возразил Периандр. — Ну, авось, бог даст, как говорят, все обойдется. Давайте воспользуемся гостеприимством вон того доброго старика, что зазывает нас к себе в дом.

И точно: старый мориск почти силком тащил их за рукав к себе и по всем признакам готовился принять их не как мориск, а по-христиански. Прислужить им вышла его дочка, одетая по-мавритански и до того красивая, что даже самые обворожительные христианки почли бы за счастье оказаться похожими на нее: ведь природа, распределяя свои щедроты, так же может осчастливить дикарок Скифии, как и жительниц Толедо. Коротко говоря, эта самая красавица мавританка, взяв Констансу и Ауристелу за руки, отвела их в одну из комнат нижнего этажа и там, не выпуская их рук, боязливо огляделась по сторонам и, удостоверившись, что никто их не подслушивает, и только после этого успокоившись, на ломаном испанском языке заговорила:

— Ах, сеньоры! Вы попались так же точно, как кроткие, бесхитростные овечки попадаются под нож мясника. Вы видели этого старика, которого мне стыдно назвать своим отцом, видели, как он перед вами расстилался? Так знайте же, что у него одна цель — быть вашим палачом. Нынче ночью шестнадцать судов, принадлежащих берберийским корсарам, должны принять на борт, если так можно выразиться, оптовый груз — всех жителей нашего селения со всем их имуществом, чтобы им потом не за чем было возвращаться. Эти несчастные воображают, будто в Берберии они ублажат свое тело и спасут свои души, а того не возьмут в толк, что мориски туда уже целыми селами переселялись и так-то после тужили, так-то жаловались на горькую свою судьбу! Берберийские мавры говорят, что там у них рай земной, вот здешние мориски и летят туда, как бабочки на огонь своего несчастья. Если же вы не хотите, чтобы и вас постигло несчастье, если вы не хотите утратить свободу, которую вы всосали с молоком матери, то бегите из этого дома и укройтесь в церкви: там вы найдете себе покровителя в лице священника — ведь только он, да еще писарь у нас в селе чистокровные христиане. Найдете вы там и моего дядю, хадрака [51] Харифа — он мавр только по названию, а по делам своим он христианин. Скажите, что вас к нему направила Рафала, тогда он поверит и укроет вас. Поймите, это не шутка, иначе вы дорого заплатите за свое разуверение: ведь самый худший вид обмана — это когда он рассеивается слишком поздно.

Испуганное выражение лица Рафалы, жесты, какими она сопровождала свою речь, — все это произвело на Ауристелу и Констансу сильное впечатление, и, поверив Рафале, они ответили ей изъявлениями своей признательности. Затем они позвали Периандра и Антоньо, рассказали им обо всем и без всякого благовидного предлога забрали свои пожитки и ушли. Бартоломе хотелось отдохнуть, а не кочевать с места на место — такое непостоянство ему не улыбалось, однако он вынужден был подчиниться своим господам.

В церкви путников встретили с распростертыми объятиями священник и Хариф, путники же сообщили им о своем разговоре с Рафалой.

— Вот уже несколько дней, сеньоры, мы со страхом ожидаем прибытия берберийских судов, — сообщил священник. — Они частенько к нам сюда заглядывают, но на сей раз запаздывают, и вот это-то обстоятельство меня и тревожит. Пожалуйте, дети мои: колокольня у нас тут надежная, и вполне надежны окованные железом двери храма — нужно уж очень постараться, чтобы они обрушились или же сгорели.

— О, если б очи мои, прежде чем закрыться навеки, увидели нашу землю свободной от этих колючек, от этого сорняка! — воскликнул тут Хариф. — Скорей бы настало время, которое предсказывал мой дед, понимавший толк в астрологии, — время, когда христианская религия будет царить в Испании безраздельно! Ведь Испания — это же единственный уголок на земле, где нашла себе пристанище истинная истина Христова и где ее свято чтут! Я мориск, сеньоры, как мне ни неприятно в этом сознаться, однако же это не помешало мне стать христианином, ибо господь посылает дар божественной благодати всем своим верным рабам: вы лучше меня знаете, что он повелевает солнцу восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ну так вот: дедушка мой предсказывал, что в недалеком будущем в Испании воцарится король династии австрийской [52] и в душе его созреет многотрудное решение изгнать отсюда морисков, — так сбрасывают змею, которая, вползя за пазуху, впилась в тело, так отделяют плевелы от пшеницы, так выпалывают и выкидывают из поля вон худую траву. Ей, гряди, счастливый юноша, мудрый король, и приведи в исполнение твердый указ об изгнании, и пусть тебя не пугает мысль, что земля эта пребудет пустынной и безлюдной и что не следует так поступать с людьми, которые были на этой земле крещены. Сколько бы ни были значительны опасения, благие последствия великого этого дела их рассеют; будущее покажет, — и очень даже скоро, — что чистокровные христиане, которые на этой земле поселятся, так ее возделают, что она станет давать урожай куда более обильный. Пусть у владельцев этих земель будет не так много покорных вассалов, но зато это будут католики, под охраною которых на дорогах прекратится разбой, которые восстановят порядок, и люди перестанут дрожать за свое имущество — никто его у них уже не отнимет.

Заперев двери и завалив их скамьями, все поднялись на колокольню, а затем втащили наверх приставную лестницу. Священник взял с собою запасные дары. Мужчины вооружились камнями, зарядили два мушкета, слуга Бартоломе, оставив у дверей храма пустую и голую тележку, заперся вместе со своими господами, и все они, начеку, настороже и наготове, стали ждать приступа, о возможности коего их предуведомила дочь мориска. Наконец священник определил по звездам, что полночь миновала, и, охватив взглядом морской простор, при ярком свете луны, на которую не набегала ни одна тучка, заметил турецкие суда. Тогда он схватил веревки и столь поспешно и с такой силой ударил в колокола, что все окрест задрожало, и, услышав набат, сбежалась береговая охрана и рассыпалась по побережью, однако все ее проворство не помешало турецким судам подойти к берегу и произвести высадку. Только этого и ждавшие местные жители, захватив с собой самые лучшие и самые дорогие свои вещи, вышли навстречу туркам, а турки по сему случаю подняли радостный вой и крик и затрубили в трубы: музыка то была хотя и военная, однако ж веселая; затем мориски подожгли селение и попытались поджечь двери храма — они не собирались туда проникнуть, им просто хотелось попортить храм; обломали колеса тележки, вследствие чего Бартоломе ожидала участь вьючного животного; свалили каменный крест у въезда в селение и при этом громко взывали к Магомету, в довершение же всего трусливые эти негодяи, у коих нет ни стыда, ни совести, передались туркам. Но они и в море, как говорится, еще не вышли, а уже почувствовали, что эта перемена в жизни грозит им нищетой и обрекает на бесчестье их жен и дочерей.

Антоньо и Периандр палили из мушкетов и иногда попадали в цель, Бартоломе бросал камни — и все норовил угодить в тех, кто стоял возле его тележки, Хариф стрелял из лука. Но не столь часто летели с колокольни камни и стрелы, сколь часты были слезы, струившиеся из очей Ауристелы и Констансы, которые, глядя на ковчежец с дарами, молили бога спасти их от страшной беды и не допустить, чтобы сгорел храм, а храм между тем так и не загорелся — и не каким-либо чудом, а просто потому, что двери были окованы железом и потому, что огонь был нежаркий.