Рассуждения о религии, природе и разуме - Шейнман-Топштейн Сесиль Яковлевна (мир бесплатных книг TXT) 📗

Таким образом, всякое всеобщее предложение — это сокращенный путь ума, который не может ни видеть, ни объять все частные вещи [одного рода] и объять их одной-единственной идеей.

Отсюда происходит, что идея эта бывает смутной и не дает никакого представления: ведь целью ее не является ничто реальное.

Итак, ни одна универсальная идея не дает представления.

Я полагаю, что у бога вообще нет универсальной идеи. Его безграничное понимание точно охватывает все частности одновременно и не нуждается в том, чтобы производить извлечения и сокращения. Впрочем, он и не может иметь идеи, которая не дает представления ни о чем реальном. А ведь всеобщая, универсальная идея не может давать представления ни о чем реальном и, следовательно, ни о чем вообще.

Животные имеют только частные идеи, дающие представления, но совсем не могут иметь идей, которые убеждают. Таким образом, их ум может объять лишь то, что он видит.

У людей есть идеи, дающие представления, и идеи, которые убеждают. Таким образом, они могут объять очень многое; но они не могут объять это ясно. Большая или меньшая ясность понимания может дать понятие о бесконечном ряде существ, соответственно занимающих в этом смысле место между богом и животными. Человек — одно из этих промежуточных существ.

Две крайности, как правило, сходятся между собой; и бог и животные имеют идеи, дающие только представление, правда совершенно различным образом.

Итак, вы видите, что универсальные идеи вовсе не более совершенны, чем частные: как раз наоборот.

Обычно идеи, дающие о чем-нибудь представление, называют идеями воображения; те же, что убеждают, носят название идей чистого разума.

Очень верно, что идеи воображения образуются в уме таким образом, что он при этом находится в бездействии и, как кажется, отражает их наподобие зеркала; что касается идей чистого разума, то они возникают в нем благодаря определенному действию нашего ума, который, устав от восприятия большого количества частных идей, начинает предполагать, что все они одинаковы.

Но я не считаю, будто в природе чистого разума заложено, чтобы его идеи не давали никаких представлений. Иначе что сказали бы мы о природе разума бога?

Согласно обычному порядку природы, всем идеям чистого разума предшествуют идеи воображения.

Невозможно иметь идеи, которые убеждают, если им не предшествуют идеи (относящиеся к вещам того же рода), которые дают представление.

Ведь в противном случае мы бы не знали, что означают идеи, которые нас убеждают. Хотя я не видел четырех либо пяти цветов, у меня все-таки может быть идея, убеждающая меня, что может существовать бесконечное число других тонов, представления о которых я не имел. Но чтобы обосновать эту общую идею чистого разума, мне достаточно иметь несколько частных идей тонов — идей воображения.

Однако если я от рождения слеп и никогда ни одна идея не дала мне представления ни о каком цвете, то никакая идея не может меня убедить, будто цвета вообще существуют.

Итак, любая идея чистого разума основана на идеях, дающих представление.

Итак, всякая универсальная идея основана на идеях частных.

Итак, мне немыслимо иметь всеобщую идею относительно вещи, по поводу которой я совсем не имел частных идей.

Наконец, немыслимо, чтобы у меня были врожденные идеи аксиом, ибо это идеи всеобщие.

Само собой понятно, что только опыт даст мне относящиеся сюда идеи.

Иначе нужно было бы, чтобы бог, вложивший в наш ум [понятие о том], что целое больше своей части, одновременно вложил бы туда идею о некоем целом и некоей части, о числе и линии и т. д. Ибо без этой частной идеи универсальная идея, не дающая никакого представления, непостижима.

Когда мне говорят слово беф [177] мне совсем непонятное, я составляю себе тем не менее идею, которую я обнаруживаю в своем уме, когда я того желаю.

Идея эта не дает мне представления ни о чем реальном, кроме звука беф. Это идея всего только одного слова.

Если мне скажут, что беф означает «дом», я, воспринимая звук беф, увижу в уме дом.

Эта идея дает представление и является идеей какой-то вещи.

Таким образом, звуку беф могут соответствовать две идеи: идея слова и идея вещи.

Если предположить, что я знаю еврейский язык и мне говорят беф, первая идея, какая при этом у меня возникает, это идея слова: ведь она неотделима от своей материи; в то же самое мгновение я воспринимаю идею вещи. Если я начинаю изучать еврейский язык, то немедленно вслед за идеей, даваемой мне словом беф, ум мой переходит к идее дома, как если бы он хотел сопоставить между собой обе эти идеи и посмотреть, всегда ли идея вещи соответствует идее слова. Если то, в чем меня убеждают, верно для идеи слова беф, то это верно и для идеи дома.

Когда я уже хорошо знаю язык и при этом имел неоднократный внутренний опыт, гласящий, что идея слова всегда соответствует идее вещи, я начинаю приобретать привычку прекращать свою мысль на идее слова, не переходя больше к идее вещи.

Ибо заметьте: идею вещи нелегко воспринять, воспринять же идею слова — ничего не стоит.

Я ощущаю, что ум мой проделывает известную работу, когда я хочу представить себе дом, но я не ощущаю никакого труда, когда внутренне произношу про себя беф.

Итак, познакомившись с равнозначностью идей слов и идей вещей, наш ум, поскольку идеи слов легче воспринимаются, привыкает впредь оперировать только идеями слов, исключая те случаи, когда, если в том есть нужда, он подменяет их идеями вещей.

Ибо равнозначность идей слов и идей вещей бывает не настолько безупречна, чтобы не вводить нас иногда в заблуждение.

Например, я вполне способен внушить вам положение, что человек, упершийся пятками в стену, может дотронуться руками до земли.

Почему я могу вас на этом поймать? Да потому, что вы воспринимаете только идеи слов, не замечая между ними явного противоречия.

Но если вы перейдете к идее вещей, если вы представите себе то, что я вам говорю, вы увидите, насколько невозможно, чтобы человек, упирающийся пятками в стену, мог коснуться земли руками.

Как мне кажется, сказанного достаточно для того, чтобы понять разницу между идеями слов и идеями вещей. Разница эта является причиной, по которой

1) размышляя, мы в уме разговариваем;

2) сколь глубоко бы мы внутренне ни размышляли, каждый размышляет на своем языке;

3) умозаключения, делаемые различными народами по поводу одних и тех же вещей, равнозначны, ибо, хотя они были сделаны на основе различных идей слов, эти различные идеи были затем подменены идеями вещей, которые однозначны;

4) когда мне говорят об армии в тридцать тысяч человек, я понимаю это, не воспринимая какую-либо точную идею множества собранных воедино и вооруженных людей;

5) но если я не верю, что армия в тридцать тысяч человек может находиться в данном месте, я воспринимаю точную идею вещи, дабы лучше ее понять;

6) глухонемые люди имеют более живой ум, чем все остальные, ибо они не имеют никаких идей слов, которые, сберегая усилия ума, делают его в то же время более медлительным и хладнокровным, чем в том случае, если бы он оперировал идеями самих вещей;

7) живопись требует более живого ума, чем философия, ибо всегда имеет дело с идеями вещей, философия же чаще всего имеет дело с идеями слов: при этом равнозначность или неравнозначность этих идей бывает определена идеями вещей, которые должны были предшествовать идеям слов, и потому умозаключение выводится на основании почти одних только идей слов. Однако поскольку философия придает большое значение сравнениям идей, то, чтобы они не оставались пустыми словами, она требует большей точности и утонченности ума, чем живопись.