Жак-фаталист и его Хозяин - Дидро Дени (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗

И вот оба они уезжают из епископского подворья, останавливаются у Гудсона и келейно приступают к расследованию. Вскоре им удается составить такой длинный список прегрешений, что его хватило бы для заключения in pace [46] пятидесяти монахов. Пребывание там обоих официалов тянулось долго, но действовали они так ловко, что ничего не вышло наружу. Гудсон, несмотря на всю свою предусмотрительность, был близок к гибели, о которой ничего не подозревал. Тем не менее недостаточное уважение, оказанное ему приезжими, тайна их появления, их приходы и уходы, то вместе, то порознь, частые совещания с другими монахами, лица, которых они навещали и которые навещали их, возбудили в нем сомнения. Он стал следить за ними и лично, и через других; вскоре их миссия стала для него очевидной. Нисколько не смутившись, он старательно занялся изысканием способа не столько избежать угрожавшей ему беды, сколько навлечь беду на головы обоих официалов; и вот удивительная уловка, к которой он прибегнул.

Незадолго перед тем он совратил молодую девушку, которую укрывал в маленькой квартире Сен-Медарского квартала. Явившись туда, он обратился к ней со следующей речью:

«Дитя мое, все обнаружено, мы погибли; не пройдет и недели, как вас заточат, а что будет со мной, право, не знаю. Не отчаивайтесь, не печальтесь; поборите свою тревогу. Выслушайте меня и сделайте то, что я вам скажу, сделайте это как следует, а я позабочусь об остальном. Завтра я уезжаю за город. Во время моего отсутствия сходите к двум монахам, которых я вам назову. (И он назвал ей обоих официалов.) Попросите разрешения переговорить с ними тайно. Придя к ним, бросьтесь на колени, молите о помощи, взывайте к чувству справедливости, просите их содействия перед генералом, на которого они, как вам известно, имеют большое влияние, плачьте, рыдайте, рвите на себе волосы, расскажите им всю нашу историю, и расскажите таким образом, чтобы вызвать в них жалость к вам и отвращение ко мне».

«Как, сударь! Рассказать им?..»

«Да, вы расскажете, кто вы, из какой семьи, как я совратил вас на исповеди, как похитил у родителей и скрыл в этом доме. Вы скажете, что, отняв у вас честь и введя вас в грех, я бросил вас в нищете и вы не знаете, как быть дальше».

«Помилуйте, отец мой…»

«Исполните то, что я вам сказал, и то, что мне остается еще сказать, или приготовьтесь к своей и моей гибели. Эти двое монахов не преминут отнестись к вам с сочувствием, заверить вас в своем содействии и попросить второго свидания, на которое вы должны дать согласие. Они осведомятся о вас и о ваших родных, а так как вы расскажете им одну только правду, то у них не возникнет никаких подозрений. После первого и второго свидания я сообщу вам, как надо поступить на третьем. Постарайтесь только хорошо сыграть свою роль».

Все произошло так, как задумал Гудсон. Он предпринял вторую поездку. Официалы известили об этом молодую девушку; она снова зашла в обитель. Они попросили ее повторить свою печальную историю. Пока она рассказывала ее одному, другой записывал в записной книжке. Они сожалели о ее судьбе, сообщали ей о горе ее родителей, которое было далеко не притворным, и обещали полную безопасность ей и быструю кару соблазнителю, но при условии, что она подпишет свое разоблачение. Это, казалось, возмутило ее; они стали настаивать, и она согласилась. Оставалось только установить день и час для составления показания, что требовало подходящего времени и места… «Здесь невозможно: приор может вернуться и меня заметить…» Девушка и официалы расстались, предоставив друг другу время, чтобы уладить эти детали.

В тот же день Гудсон узнал обо всем, что случилось. Он был в восторге: близится момент его торжества; скоро он покажет этим молокососам, с кем они имеют дело!

«Возьмите перо, – сказал он девушке, – и назначьте им свидание в месте, которое я укажу. Я уверен, что они найдут его подходящим. Это – приличный дом, и занимающая его женщина пользуется среди соседей и жильцов наилучшей репутацией».

Женщина эта, однако, принадлежала к числу тех тайных интриганок, притворяющихся святошами, которые втираются в самые достойные семьи, прибегают к елейному, сердечному, вкрадчивому тону и обманывают доверие матерей и дочерей, чтобы сбить их с пути добродетели. Гудсон пользовался ею для этой цели, она была его сводней. Посвятил ли он ее в свою тайну или нет – сказать не могу.

Действительно, оба посланца генерала согласились на свидание. И вот они в обществе молодой девушки. Посредница удаляется. Приступают к составлению нужного им акта, как вдруг в доме поднимается страшный шум.

«Вы к кому, господа?»

«К тетке Симон» (так звали сводню).

«Вот ее дверь».

Раздается сильный стук.

«Отвечать мне?» – спрашивает девушка монахов.

«Отвечайте».

«Отворить?»

«Отворите!..»

Последнее приказание произнес полицейский надзиратель, состоявший в дружеских отношениях с Гудсоном, ибо кого только приор не знал! Он открыл надзирателю все про козни официалов и продиктовал ему его роль.

«Ого! – сказал полицейский, входя. – Два монаха наедине с девицей! Недурненькая!..»

Молодая девушка была так непристойно одета, что невозможно было усомниться в ее ремесле и в том, какие дела свели ее с монахами, из которых старшему не было и тридцати лет. Те же клялись в своей невиновности. Надзиратель ухмылялся, взяв за подбородок девушку, бросившуюся к его ногам и молившую о пощаде.

«Мы в приличном доме», – заявили монахи.

«Да, да – в приличном», – отвечал надзиратель.

«Мы пришли по важному делу».

«Знаем мы, за какими важными делами сюда ходят. А вы что скажете, мадемуазель?»

«Сударь, они говорят истинную правду».

Тем не менее надзиратель принялся тоже составлять дознание, и так как в его протоколе было приведено только простое и голое изложение фактов, то монахам пришлось подписать его. Спускаясь вниз, они увидели жильцов, высыпавших на площадки лестниц перед квартирами, большое скопление народа перед домом, экипаж и стражников, которые усадили их в коляску под глухой гул проклятий и гиканья. Монахи прикрыли лица плащами и впали в отчаяние; вероломный же надзиратель воскликнул:

«Ах, отцы мои, зачем было посещать такие места и этих тварей? Впрочем, дело пустяковое; полиция приказала мне передать вас в руки вашего настоятеля, а он человек любезный и снисходительный; он не станет придавать этому делу больше значения, чем оно заслуживает. Не думаю, чтобы в ваших обителях поступали так же, как у жестоких капуцинов. Вот если бы вам пришлось отвечать перед ними, я бы вас пожалел».

Во время этой речи надзирателя экипаж подвигался к монастырю; толпа росла, окружала его, бежала перед ним и за ним во весь опор. В одном месте раздавалось: «Что такое?» – в другом: «Это монахи…» – «Что они натворили?» – «Их застали у девчонок…» – «Премонстранты у девчонок?!!» – «Ну да; они идут по стопам кармелитов и францисканцев».

И вот они приехали. Надзиратель выходит из экипажа, стучит раз, стучит два, стучит три; наконец ему отпирают. Докладывают Гудсону, который заставляет прождать себя добрых полчаса, чтоб раздуть скандал вовсю. В конце концов он является. Надзиратель шепчет ему на ухо; делает вид, будто заступается за монахов, а Гудсон будто сурово отклоняет его ходатайство; затем приор со строгим лицом твердо говорит ему:

«В моей обители нет развратных монахов; эти люди – приезжие и мне неизвестны; быть может, это переодетые негодяи; поступайте с ними как вам угодно».

После этих слов двери за ним захлопываются; надзиратель возвращается в экипаж и объявляет беднягам, которые сидят в нем ни живы ни мертвы:

«Я сделал что мог; никогда бы не подумал, что отец Гудсон так суров. И зачем только черт носит вас к шлюхам!»

«Если та, у которой вы нас застали, принадлежит к их числу, то мы отправились к ней не для распутства».

«Ха-ха-ха! И это вы рассказываете старому надзирателю, отцы мои! Кто вы такие?»