Народные сказки и легенды - Музеус Иоганн Карл Август (бесплатная регистрация книга TXT) 📗

Много повидавший еврей был уже знаком с этим обычаем и указал нерешительному судье, долго колебавшемуся, принять его донос, или нет, на ценность пропажи. Ободренный золотой надеждой судья тотчас отдал приказ об аресте грабителя.

Стражники с копьями и палками окружили постоялый двор, схватили ни в чём не повинного парня и привели в ратушу, где уже собрались мудрые отцы города.

— Кто ты и откуда родом? — сурово спросил городской судья, когда ввели подсудимого.

Тот ответил чистосердечно и без всякого страха:

— Я честный человек, портной по профессии. Зовут меня Бенедиктом, родом я из Либенау, а здесь работаю подмастерьем.

— Не ты ли злодейски напал в лесу на этого еврея, жестоко избил его, связал и украл у него сумку?

— Этого еврея я никогда в глаза не видал, не избивал, не связывал и не брал у него сумки. Я честный ремесленник, а не разбойник с большой дороги.

— Чем ты можешь доказать свою честность?

— Цеховым свидетельством и незапятнанной совестью.

— Покажи своё свидетельство.

Бенедикт смело раскрыл мешок, так как хорошо знал, что в нём нет ничего, кроме принадлежащих ему благоприобретённых вещей. Но, что это…? Когда он вытряхивал свои пожитки, что-то зазвенело будто золото.

Стражники проворно разрыли вещи портного и из-под груды хлама достали, к великой радости еврея, похищенную у него тяжёлую сумку. Едва не лишившийся чувств от охватившего его ужаса парень стоял, словно поражённый громом. Бледный, с трясущимися губами и подгибающимися коленями, он не в силах был произнести ни слова. Грозное лицо судьи, его нахмуренный лоб не предвещали ничего хорошего.

— Ну что, злодей! — загремел он. — Ты и теперь осмелишься отпираться?

— Смилуйтесь, господин судья, — вскричал обвиняемый. — Клянусь всеми святыми Неба, я не виновен и не знаю, как сумка еврея попала в мой мешок. Бог тому свидетель!

— Ты уличён. Сумка у тебя в мешке — неопровержимое доказательство твоей вины. Окажи уважение Господу Богу и властям

и добровольно признайся, прежде чем придёт палач и выпытает у тебя правду.

Перепуганный Бенедикт продолжал настаивать на своей невиновности, но он взывал к глухим. Судья был уверен, что перед ним упрямый мошенник, который пытается во что бы то ни стало избежать петли.

Чтобы докопаться до истины, он пригласил страшного мастера Хеммерлинга. [80] Стальными аргументами своего красноречия ему надлежало помочь обвиняемому оказать уважение Богу и властям и, пренебрегая собственной шеей, во всём сознаться.

Бедняга окончательно потерял радостное спокойствие человека, совесть которого чиста, и весь дрожал, в ожидании предстоящих мучений. Когда палач приготовился поднять его на дыбу, Бенедикт понял, — после такого испытания он навсегда лишится возможности взяться за иглу. Чтобы не остаться на всю жизнь калекой, он решил разом покончить со всеми мучениями и сознался в преступлении, которого на самом деле никогда не совершал.

На этом, без лишних формальностей, уголовный процесс завершился. Подсудимый, по единодушному решению судьи и заседателей, был приговорён к повешению, и по заведённому аккуратной юстицией порядку, а также во избежание лишних издержек, приговор надлежало привести в исполнение ранним утром следующего дня.

Публика, привлечённая этим важным процессом, нашла решение мудрого магистрата справедливым, но никто не аплодировал судьям громче, чем «милосердный самаритянин», пробравшийся в зал суда и неустанно превозносивший любовь к справедливости отцов города Гиршберга. Да, да! Никто не принял такого горячего участия в деле портного, как этот друг людей, а им был никто иной, как сам приятель Рюбецаль, невидимой рукой подложивший сумку еврея в мешок оскорбившего его парня.

На другой день, рано утром, преобразившись в ворона, Рюбецаль поджидал у здания суда печальную процессию, которая должна была сопровождать жертву его мести на виселицу. У него уже разыгрался вороний аппетит. Ему не терпелось выклевать глаза осуждённому как только его казнят, но на этот раз ждал он напрасно.

Благочестивый монах, брат Граурок, имел своё, совсем иное, чем у многих теологов, представление о том, как на лобном месте обращать грешников на путь истинный, и всех преступников, которых готовил к смерти, ревностно старался насытить благоуханием святости. В невежественном Бенедикте он нашёл такого грубого, неотёсанного и беспутного парня, что ему казалось невозможным в тот короткий, оставшийся до исполнения приговора срок выкроить из него святого. Поэтому он попросил суд о трёхдневной отсрочке, которой наконец, не без большого труда и не без помощи угрозы отлучения от церкви, добился от богобоязненного магистрата.

Раздосадованный Рюбецаль вернулся в горы и там стал дожидаться часа, когда он сможет рассчитаться с обидчиком. В один из этих дней, прогуливаясь, как обычно, по лесу, он вдруг увидел под тенистым деревом девушку. Её голова устало поникла на грудь, и она поддерживала её белоснежной ручкой. На девушке было недорогое, но опрятное платье городского покроя.

Время от времени она вытирала катившиеся по щекам слёзы, и тяжкий вздох вырывался из её полной груди. Когда-то гном уже испытал на себе силу женских слёз, и сейчас они так растрогали его, что он впервые решил изменить своему правилу — травить и мучить всех детей Адама, что встретятся в этих горах на его пути. В нём проснулось чувство сострадания и даже ещё какое-то другое, светлое чувство, и ему захотелось утешить красавицу.

Приняв опять вид почтенного горожанина, он подошёл к девушке и ласково спросил:

— О чём ты грустишь, милая девушка, одна здесь, в глуши? Не скрывай от меня своё горе, — может быть, я смогу тебе помочь.

Девушка, глубоко погружённая в печальные мысли, вздрогнула, услышав его голос, и подняла голову. Ах какие тоскующие лазурные глаза взглянули на него! Их нежный мерцающий свет мог бы растопить даже стальное сердце. Две прозрачные слезы блестели в них, как алмазы. И это милое юное лицо выражало невыносимую боль, что придавало ему ещё большую прелесть. Увидев перед собой порядочного человека, девушка открыла пурпурный ротик и произнесла:

— Зачем вам знать о моём горе, добрый господин? Мне ничем уже нельзя помочь. Я несчастная убийца, погубила человека, которого люблю, и хочу искупить вину слезами и скорбью. Пусть моё сердце разорвётся от горя.

— Ты убийца? — изумился почтенный человек. — С таким небесным личиком ты носишь ад в сердце? Невозможно! Хотя, я знаю, люди способны на всякое зло и коварство, и всё же твои слова для меня загадка.

— Я вам объясню, если хотите, — печально ответила девушка.

— Говори.

— Был у меня друг детства — сын одной добродетельной вдовы, нашей соседки. Когда он вырос, то объявил меня своей избранницей. Он был такой милый и добрый, такой честный и правдивый, любил так искренне и нежно, что завладел моим сердцем, и я поклялась ему в вечной любви. Ах, я змея, отравила сердце любимого человека, заставила его забыть наставления честной матери, толкнула на преступление, за которое он поплатится жизнью!

— Ты? — воскликнул гном.

— Да, господин, я его убийца, из-за меня он стал разбойником на большой дороге и ограбил хитрого еврея. Его схватили, приговорили к повешению и… О горе! Завтра он умрёт!

— И в этом виновата ты? — спросил удивлённый Рюбецаль.

— Да, господин, на моей совести его загубленная жизнь.

— Как же всё это случилось?

— Он отправился в горы странствовать, и когда прощался со мной, то, обнимая, сказал: «Любимая, будь мне верна. Как только яблоня зацветёт в третий раз и ласточка в третий раз совьёт себе гнездо, я вернусь из странствия и возьму тебя в жёны». И я поклялась быть ему верной. Когда яблоня зацвела в третий раз и ласточка в третий раз свила гнездо, Бенедикт вернулся и, напомнив мне о моём обещании, предложил обвенчаться. Но я стала дразнить его, как это часто делают девушки с женихами, и всё говорила: «Не буду я твоей женой. У тебя ведь ни кола ни двора. Раздобудь сначала побольше блестящих монет, тогда и поговорим». Бедного Бенедикта очень огорчили мои слова. «Ах, Клара, — вздохнул он, и слёзы навернулись у него на глаза, — если у тебя на уме только деньги да вещи, значит ты не такая честная девушка, какой была прежде. Разве ты не согласилась быть моей невестой, когда клялась мне в верности? А что я тогда имел, кроме этих рук, которыми надеялся прокормить тебя? Откуда в тебе столько гордости и тщеславия? Ах, Клара, я всё понимаю, — богатый жених похитил у меня твоё сердце. Так-то ты вознаградила меня, неверная! Три года я жил в тоске и ожидании, считая каждый час до того дня, когда приведу тебя в дом как жену. Быстро и легко надежда и радость несли меня вперёд, пока я странствовал в горах, — теперь же ты пренебрегаешь мною!» Он просил, умолял, но я стояла на своём: «Моё сердце не отвергает тебя, Бенедикт! Я не навсегда отказываю тебе. Но сначала заведи хозяйство, да раздобудь денег, а потом приходи, и я охотно разделю с тобой мою постель». Так обольщала я бедного Бенедикта. «Хорошо, — недовольно сказал он, — если ты так хочешь, я пойду бродить по свету, буду просить, грабить, убивать и не вернусь раньше, чем заслужу тебя такой гнусной ценой. Будь счастлива, я ухожу, прощай!» Он ушёл от меня рассерженный. Добрый ангел-хранитель оставил его, и он сделал то, чего не должен был делать и к чему его сердце всегда питало отвращение.