Хроники длинноволосых королей - Автор неизвестен (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗

«Аттила после убийства брата своего [30] возжелал разорить земли и многие соседние народы силой заставил идти на войну, только готы отказались выступить, ибо они соблюдали мир с римлянами. Когда он, перейдя Рейн, наижесточайшим образом разорил многие галльские города, тут же и нашим, и готам стало ясно, что, объединив войска, они должны вместе дать отпор ярости горделивого недруга. В это время готами правил король Торисмод. И патриций Аэций благодаря своей предусмотрительности нарочно призвал на помощь как готов, о чем мы уже упоминали, так и франков, которые в это время занимали окрестности Рейна. У франков не было королей, и они довольствовались вождями. Так он сразу же собрал отовсюду воинов и против неравного числа наших противников выступил. И состоялось сражение в пяти милях от Труа, в месте под названием Мавриканская «равнина» в Шампани. В этом сражении с обеих сторон погибло неисчислимое множество воинов [31], считают, что гунны в этом сражении были им побеждены, ибо, потеряв военную добычу, которую они захватили ранее, они возвратились в свои края. В этом сражении погиб Теодор, король готов, и его место наследовал Торисмод, его первородный сын. Аэций из хитрости сделал так: посоветовал франкам возвратиться в свои края, дабы, пока отсутствуют мужчины, Аттила не захватил их поселения; а Торисмоду посоветовал возвратиться в свои королевские владения и утвердиться там в славе полученного сана, дабы, опереженный братьями, он не потерял этого. Итак, оставшись один на поле битвы, всю добычу и неприятельское вооружение он отдал своему войску». [32]

Вопрос о том, каким временем датировать содержание копенгагенского кодекса, ставился несколько раз. Пометы на полях копенгагенской рукописи под 452 годом сообщают о том, что «Аквилея и Милан, а также некоторые другие города были повержены Аттилой» и «Торисмод, король готов, после смерти своего отца войной покорил аланов», о чем также сообщает и Григорий Турский. Составитель копенгагенского продолжения опирается в своем труде в основном на италийские источники и «Хронику» Исидора, однако к роли франков в Каталаунской битве проявляет неожиданный интерес. Видимо, в VII веке точка зрения Григория Турского на события, происшедшие в 451 году, получила широкое распространение. Иордан не упоминает, что Аэций обманул франков, турский епископ отмечает это событие. Не исключено, что копенгагенское продолжение было составлено где-то на севере Италии, в одном из монастырей, который поддерживал тесные связи с франкскими королевствами. В этой хронике также содержится упоминание о битве на Каталаунских полях: «Патриций Аэций вместе с королем готов Теодорихом вступил в сражение с Аттилой, королем гуннов, в Труа на Мавриканской „равнине“. Там неизвестно, кем был убит Теодорих, а также Ландарих, родственник Аттилы. Трупов же неисчислимое множество» [33]. О битве упоминают также византийские авторы, например Иоанн Малала [34], однако его сообщение очень кратко и рассказывает о нападении объединенных войск готского короля Теодориха и сенатора Аэция на Аттилу, когда тот разбивал лагерь на берегу Дуная (sic!). В качестве своего источника Иоанн ссылается на Приска Панийского.

Фредегар, составляя рассказ о битве, происшедшей на Каталаунских полях, также опирался на «Историю франков» [35]. В отличие от Григория Турского, уделяющего большое внимание биографии Аэция и битве на Каталаунских полях [36], Фредегар построил свой рассказ по новеллистической схеме. Во-первых, Аэцию приходится действовать не столько мечом, сколь хитростью. Именно поэтому произошла симметризация мотива. Считается, что полководец нанес в союзе с готами и франками поражение гуннам, но Фредегар освобождает римские войска от участия в битве и предоставляет Аэцию роль «третьего радующегося», И готы, и гунны платят Аэцию в качестве выкупа одинаковые суммы. Во-вторых, Фредегар реабилитирует франков, которые не были обмануты хитростью полководца, но оставались с ним до конца, преследуя гуннов. Видимо, они принимали участие в ночном сражении, когда Аэций приказал разложить костры вокруг лагеря гуннов. В-третьих, если Григорий Турский особо подчеркивает роль жены Аэция, чьи молитвы заставили небо позаботиться о ее муже, то у Фредегара полководец добывает победу благодаря своей мудрости и поступку, во многом напоминающему стремление шакала Димны стравить две стороны друг с другом, прикидываясь доброжелательным советником. Композиция известия построена на редупликации совета, который Аэций дал Торисмоду: не продолжать битву, пытаясь разгромить гуннов, а возвратиться в свои владения и занять трон отца [37]. У Григория Турского эти слова Аэция представлены несколько иначе: «Скорее возвращайся домой, а не то из-за происков брата потеряешь отцовское царство» [38]. Фредегар использует формулировку, предложенную Григорием, но редуплицирует этот мотив. Предпосылку для подобной редупликации можно обнаружить в тексте Йордана, сообщающего, что посреди ночи Аэций оторвался от своих и блуждал какое-то время среди врагов [39]. У Фредегара известие о случайности перерастает во встречу между Аттилой и Аэцием.

Все числа в рассказе представляются значительно завышенными [40]. Не исключено, что описание битвы было включено в его сочинение из-за истории с золотым блюдом, украшенным драгоценными камнями, — главным сокровищем, которым обладали готы. Во времена короля Дагоберта это произведение искусства было оценено в двести тысяч солидов — огромную сумму. Для сравнения можно указать, что с лангобардов по повелению Гунтрамна и Хильдеберта взималась ежегодная дань в размере двенадцати тысяч солидов, а чтобы откупиться от этой дани, король Агилульф истратил тридцать девять тысяч: по тысяче каждому из майордомов и тридцать шесть тысяч самому королю Хлотарю II [41]. Неудивительно, что готское сокровище волновало воображение людей на протяжении нескольких столетий (описания ювелирных изделий очень редко встречаются в источниках) и так почиталось самими владельцами, поэтому они предпочли отдать сказочный выкуп, только бы не расстаться с ним. Блюдо было ценно как уникальная вещь, поскольку приведенная стоимость — пятьдесят ливров — равнялась всего шестнадцати килограммам золота (Элевтерий заключил с лангобардами договор о ежегодных выплатах с римлян в размере пятисот фунтов, то есть в десять раз больше). Вполне возможно, что Фредегар мог слышать историю о блюде, ставшем символом Каталаунских трофеев [42], от одного из послов, побывавших в Испании, и это вдохновило его воображение.

Не исключен и другой вариант. Блюдом мог заинтересоваться святой Элигий, придворный ювелир короля Дагоберта, получивший в награду за свои труды сан епископа. Произведения Элигия, украшавшие церковь аббатства Сен-Дени, подробно описаны в анонимном сочинении «Деяния Дагоберта I, короля франков» [43], составленном между 800 и 830 годами. В церкви, являвшейся одновременно и усыпальницей королей, был помещен огромный алтарный крест, сделанный из чистого золота и украшенный драгоценными камнями. Кроме того, Элигий украсил стены, арки и колонны, одев все здание в золотые одежды, расшитые жемчугами. Ювелиру удавалось так вставить камни в золотую оправу, что они начинали излучать необычное сияние. Королевский мастер, занимавшийся еще и чеканкой монеты, мог рассказать автору хроники об удивительном блюде, украшенном драгоценными камнями и хранящемся в готской сокровищнице. Данное предположение косвенно подтверждается следующим фактом. Деньги, полученные Дагобертом от готов в качестве компенсации за блюдо, также пошли на украшение церкви Сен-Дени [44]. Следовательно, Элигий, отвечавший за все ювелирные и отделочные работы в храме, был осведомлен о сумме выкупа и ценности самого блюда.