Европейская новелла Возрождения - Саккетти Франко (электронные книги без регистрации txt) 📗
Священник ответствовал, что все сие верно, что в том состоит его долг и что он не только согласен помочь им, но не пожалеет ради этого своих сил. И то была чистейшая правда, ибо был он по натуре своей человеком не только обязательным, но и услужливым. Затем, поколебавшись немного, священник молвил:
— Возможно, дело сие таково, что труды мои не окажутся напрасными. Сведите меня с ним. — Но тут же добавил: — Если это не опасно.
— Пресвятая Мария! — воскликнул брат Маттео. — О, я вас понял. Вы хотите спросить, не буйный ли он.
— Ты же знаешь, — сказал священник, — в таком состоянии человек может не посмотреть не то что на священника, а и на отца родного. Ведь ему все представляется совсем в ином свете, чем есть на самом деле.
— Святой отец, я вас понял. Вы совершенно правы, задавая мне подобный вопрос. Но, как я вам уже говорил, брат наш скорее тронутый, чем одержимый. Со стороны вы даже не заметите, что он свихнулся. Будь он буйным, мы ни на что бы больше не надеялись и не старались попусту, ибо никто или почти никто из буйных никогда не исцелялся. О нашем же брате можно сказать, что он скорее немного сбился с пути, чем пропал безвозвратно. Поэтому нам очень хотелось бы, чтобы наша матушка ни о чем не узнала. И поскольку мы не потеряли надежду на его исцеление, мы к вам и обратились со своей бедой.
— Коли так, — ответствовал священник, — мне надобно на него взглянуть и сделать все от меня зависящее. Помочь человеку в подобном состоянии — долг каждого. Я понимаю, что здоровье вашей матери, как вы сказали, подвергается сильной опасности, и постараюсь, если возможно, избавить ее от огорчений.
После чего брат Маттео отвел священника к себе домой и проводил его в комнату, где находился Грассо.
Грассо сидел, погруженный в свои мысли. Увидев рясу, он встал.
— Добрый вечер, Маттео, — сказал свящепник.
— Добрый вечер и всего вам доброго, — ответил Грассо.
— Вот и ладно. — Священнику показалось, что тот совершенно здоров; он взял Грассо за руку и продолжал: — Маттео, я пришел немного побыть с тобой.
Подвинув к себе скамейку, он уселся у очага подле Грассо. Обнаружив, что тот не порывается настаивать на том, что он — Грассо, священник усмотрел в сем добрый признак и жестами показал приведшим его, что пока все идет хорошо. Он кивнул братьям, прося их покинуть комнату, и повел такие речи:
— Тебе, должно быть, известно, Маттео, что я — священник твоего прихода и твой духовник. Наш долг по возможности поддерживать и дух и плоть наших прихожан. Так вот, я прослышал кой о чем, что меня весьма огорчило; говорят, на днях тебя посадили в тюрьму за долги. Мне хочется, чтобы ты уразумел: в такого рода вещах нет ничего необычного, не ты первый, не ты и последний, и не надо воспринимать это как нечто из ряда вон выходящее. В нашей жизни каждый день приносит такого рода неприятности, иногда меньшие, а порой и гораздо большие. К ним следует всегда быть готовым и проявлять терпение. Говорю тебе сие потому, что, как я слышал, твоя беда повергла тебя в такое уныние, что ты повредился в рассудке. Мужественные люди так не поступают. Там, где это необходимо, они прикрывают себя щитом терпения и провидения, и сие — мудро. А ты дуришь. Мне, между прочим, говорили, что ты заявляешь, будто ты уже не Маттео и что тебе во что бы то ни стало желательно называться другим человеком, по имени Грассо, который занимается резьбою по дереву. Такое упрямство делает тебя в глазах людей посмешищем и приносит тебе мало чести. Право же, ты заслуживаешь суровых порицаний за то, что принимаешь столь близко к сердцу такие пустячные неприятности и выходишь по этой причине из себя. И все из-за каких-то несчастных шести флоринов! Ну мыслимое ли это дело? К тому же долг твой только что заплатили. Дорогой мой Маттео, — продолжал священник, пожимая ему руки, — мне не хотелось бы, чтобы ты и дальше вел себя подобным образом; потому я прошу тебя ради моей любви к тебе (а также ради твоей чести и доброго имени твоих близких, которые показались мне людьми почтенными) — обещай, что ты выкинешь из головы все эти глупые фантазии и станешь заниматься своими делами, как то делают люди порядочные и мало-мальски здравомыслящие. Положись во всем на бога. Ибо кто возлагает на него надежду, надеется не напрасно. Так ты сохранишь честь и сделаешь благо себе, твоим братьям, всем вашим доброхотам, а также и мне. Полно! Или в самом деле такой уж великий мастер сей Грассо, что тебе угодно быть скорее им, нежели самим собой? Или он такой уж богач? Какая тебе от сего выгода? Ведь если даже предположить, что он человек очень достойный и достаточно богатый (хотя, как меня уверяли, ты по способностям своим стоишь чуть ниже его), то, назвавшись им, ты все равно не приобретешь ни его талантов, ни его богатства, буде таковое у него действительно имеется. Послушайся меня, потому как я даю тебе добрый совет. Увы! Если, среди всего прочего, ты накличешь на себя такого рода дурную славу, ты рискуешь, что к тебе станут вечно цепляться мальчишки и весь остаток жизни тебя будут презирать и чураться. Ничего ты на этом не выгадаешь. Обещаю заступиться за тебя перед братьями и уговорить их любить тебя и всегда помогать как доброму брату. Ну же, Маттео, не будь растяпой, стань мужчиной и позабудь обо всей этой ерунде. Что тебе до Грассо? Послушайся меня, я даю тебе добрый совет.
Говоря это, священник ласково глядел Грассо в лицо. Тот же, слыша, с какой любовью он его убеждает и какие хорошие слова находит, вовсе перестал сомневаться в том, что он — Маттео, и тут же ответил, что готов, по возможности, исполнить все, о чем ему говорит священник, и обещает впредь прилагать всяческие усилия, дабы не пытаться более внушать другим людям, как он делал до сих пор, будто он — Грассо, если только он опять не обернется в Грассо; однако он просит священника об одной милости: ему хотелось бы немного потолковать с этим самым Грассо; он считает, что, коли он поговорит с ним, ему будет легче избавиться от своего наваждения; если же он с ним не встретится и не потолкует, то он очень сомневается, удастся ли ему сдержать данное слово.
В ответ священник усмехнулся и сказал:
— Дорогой мой Маттео, все это противоречит твоим же интересам, и я вижу, что ты все еще не образумился. Что значит: «если только я опять не обернусь в Грассо»? Не понимаю, для чего тебе беседовать с Грассо? Какие у тебя с ним дела? Ведь чем больше ты станешь говорить об этом и чем больше людей проведает о твоем несчастье, тем будет хуже.
Он столько всякого наговорил Грассо, что убедил того в том, что ему лучше помалкивать; тем не менее Грассо согласился с ним скрепя сердце.
Выйдя из комнаты, священник рассказал братьям, как он уговаривал Грассо, что тот ему отвечал и как под конец, хоть и с большим трудом, согласился его послушаться. К сему священник добавил, что, конечно, он не слишком красноречив и не знает, так ли он говорил, как требовалось, но сделал он все, что мог. Один из братьев сунул ему в руку порядочную мзду, дабы у него не возникло никаких подозрений, поблагодарил за труды и попросил молить бога о ниспослании им здоровья. Священник зажал деньги в кулак и ушел, направившись в церковь.
Пока священник беседовал с Грассо, пришел Филиппо ди сер Брунеллеско. Сидя в соседней комнате и помирая со смеху, он выслушал рассказ одного из братьев о том, как Грассо вышел из тюрьмы, о чем он рассуждал по дороге и потом, когда очутился в их доме; Филиппо было также доложено о судье, которого братья видели в тюрьме беседующим с Грассо, а затем выходящим на волю. Филиппо все сказанное намотал себе на ус и хорошенько запомнил, увязав с тем, что ему говорил мнимый кредитор, коего он подыскал. Передавая братьям флакон с какой-то жидкостью, он сказал:
— Когда будете ужинать, влейте ему это в вино или куда вам будет угодно, но только так, чтобы он ничего не заметил. Тут — опий. От него он заснет так крепко, что вы сможете колотить его палкой, а он все равно ничего не почувствует и проспит долго.
