Нескромные сокровища - Дидро Дени (читать полную версию книги .txt) 📗

– Однако! – воскликнул султан. – У этого сокровища сильно затруднена речь. Вероятно, что-нибудь мешает ему говорить.

И вот он снова направил на него перстень. Сокровище опять сделало усилие высказаться и, частично преодолевая препятствие, тормозившее его речь, выговорило весьма явственно:

– Ах, ах, я… за… задыхаюсь. Я больше не могу. Ах… ах… задыхаюсь.

Тотчас же Зелаис стала задыхаться. Лицо у нее побледнело, горло вздулось, и она упала с закрытыми глазами и полуоткрытым ртом в объятия окружавших ее придворных.

Будь Зелаис где-нибудь в другом Месте, ей быстро оказали бы помощь. Нужно было только избавить ее от намордника, чтобы сокровище могло свободно дышать. Но как подать ей руку помощи в присутствии Мангогула?

– Скорей! Скорей! Врачей сюда! – воскликнул султан. – Зелаис умирает!

Пажи побежали во дворец и скоро вернулись; за ними важно шли врачи, впереди всех Оркотом. Один из них высказался за кровопускание, другие за отхаркивающее, но проницательный Оркотом велел перенести Зелаис в соседний кабинет, осмотрел ее и разрезал ремешки намордника. Он мог похвастаться, что видел еще одно зашнурованное сокровище в состоянии острого пароксизма.

Однако вздутие было огромно, и Зелаис продолжала бы страдать, если бы султан не сжалился над ней. Он повернул перстень в обратную сторону; кровяное давление восстановилось, Зелаис пришла в себя, и Оркотом приписал себе это чудесное исцеление.

Несчастный случай с Зелаис и нескромность ее врача сильно дискредитировали намордники. Оркотом, не заботясь об интересах Эолипиля, решил построить на развалинах его состояния – свое собственное. Он объявил, что специализировался на лечении простуженных сокровищ. До сих пор на глухих улицах можно еще встретить его объявления. Сперва к нему потекли деньги, но потом на него обрушилось всеобщее презрение.

Султану доставляло удовольствие сбивать спесь с шарлатана. Стоило Оркотому похвастаться, что он вынудил к молчанию какое-нибудь сокровище, которое и без того всегда молчало, как беспощадный Мангогул заставлял его говорить. Наконец, заметили, что после двух-трех визитов Оркотома любое молчавшее до сих пор сокровище начинает болтать. Вскоре его причислили, так же как и Эолипиля, к разряду шарлатанов, и оба пребывали в этом звании до тех пор, пока Браме не заблагорассудилось снять его с них.

Стыд предпочли апоплексии. «Ведь от нее умирают», – говорили в городе. Итак, от намордников отказались, предоставили сокровищам болтать, и никто от этого не умер.

Глава двадцать третья

Восьмая проба кольца.

Истерики

Как мы видели, было время, когда женщины, опасаясь болтовни своих сокровищ, задыхались и чуть не умирали. Но вот наступила другая пора. Они стали выше этого страха, отделались от намордников и начали прибегать только к истерикам.

В числе приближенных фаворитки была одна оригинальная девушка. Она отличалась прелестным, хотя несколько неровным характером. Выражение ее лица менялось десять раз в день, но всякий раз было привлекательно. И в меланхолии, и в веселье она не имела себе равных: в моменты безумной веселости ей приходили в голову очаровательные затеи, а во время приступов грусти у нее были весьма забавные причуды.

Мирзоза до того привыкла к Калироэ, – так звали эту молодую девушку, – что не могла без нее жить. Однажды султан упрекнул фаворитку, что она проявляет какое-то беспокойство и холодок.

– Государь, – отвечала она, несколько смущенная его упреками, – я никуда не гожусь, когда со мной нет моих трех зверушек – чижа, кошки и Калироэ, и вот вы видите, что последней нет со мной…

– Почему же ее здесь нет? – спросил Мангогул.

– Не знаю, – отвечала Мирзоза. – Но несколько месяцев назад она заявила мне, что если Мазул отправится в поход, ей никак не обойтись без истерики. И вот Мазул вчера уехал…

– Ну, это еще терпимо, – заметил султан. – Вот, что называется, хорошо мотивированная истерика. Но почему же бывают истерики у сотни других женщин, у которых совсем молодые мужья и нет недостатка в любовниках?

– Государь, – ответил один из придворных, – это модная болезнь. Впадать в истерику – это хороший тон для женщин. Без любовников и без истерики нельзя вращаться в свете. И в Банзе нет ни одной буржуазки без истерики.

Мангогул улыбнулся и тотчас же решил посетить некоторых из этих истеричек. Он направился прямо к Салике. Он нашел ее в постели, с раскрытой грудью, пылающими глазами и растрепанными волосами. У ее изголовья сидел маленький врач Фарфади, заика и горбун, и рассказывал ей сказки. Она то и дело вытягивала то одну, то другую руку, зевала, вздыхала, проводила рукой по лбу и восклицала страдальческим голосом:

– Ах… Я больше не могу… Откройте окно… Дайте мне воздуху… Я больше не могу… Я умираю…

Мангогул улучил момент, когда Фарфади с помощью взволнованных служанок заменял ее покрывало более легким, и направил на нее перстень. Немедленно услыхали:

– Ах, как мне все это надоело! Видите ли, мадам забрала себе в голову, что у нее истерика. Это будет длиться неделю. Умереть мне на месте, если я знаю, из-за чего все это! Я вижу, какие усилия прилагает Фарфади, чтобы вырвать с корнем это зло, но мне кажется, что он напрасно так усердствует.

– Ладно, – сказал султан, снова повертывая перстень, – у этой истерика на пользу врачу. Посмотрим в другом месте.

Из особняка Салики он направился в особняк Арсинои, который расположен поблизости. Не успел он войти в ее апартаменты, как услыхал громкие раскаты смеха. Он направился к ней, думая, что застанет ее с кем-нибудь. Между тем, она была одна. Мангогул не очень этому удивился.

– Когда женщина закатывает истерику, – сказал он про себя, – она, по-видимому, бывает или грустной, или веселой – как ей заблагорассудится.

Он направил на нее перстень, и внезапно ее сокровище расхохоталось во все горло. От этого необузданного смеха оно резко перешло к забавным ламентациям по поводу отсутствия Нарцеса, которому оно дружески советовало поскорее вернуться, и продолжало с новой силой рыдать, плакать, стонать, вздыхать с таким отчаянием, словно похоронило всех своих близких.

Султан едва сдерживал смех, слушая эти забавные жалобы. Он повернул в другую сторону перстень и отправился домой, предоставив Арсиное и ее сокровищу сетовать на здоровье и решив про себя, что пословица несправедлива.

Глава двадцать четвертая

Девятое испытание кольца.

Потерянное и найденное

(Дополнение к ученому трактату Пансироля [18] и к «Мемуарам» Академии надписей)

Мангогул возвращался в свой дворец, размышляя о смешных причудах женщин. По рассеянности или по прихоти кольца он оказался под портиками великолепного здания, которое Фелиса украсила роскошными гробницами своих любовников. Он воспользовался случаем порасспросить ее сокровище.

Фелиса была женой эмира Самбуко, предки которого царствовали в Гвинее. Самбуко был почитаем в Конго благодаря пяти-шести знаменитым победам, одержанным им над врагами Эргебзеда. Он был искусен в дипломатии так же, как и в военном деле, и его назначали послом в самые ответственные моменты, причем он блестяще справлялся со своей миссией. Он увидал Фелису, вернувшись из Лоанго, и сразу в нее влюбился. В ту пору ему было около пятидесяти лет, Фелисе же – не более двадцати пяти. У нее было больше очарования, чем красоты. Женщины говорили, что она очень хороша, а мужчины находили ее прелестной. Ей представлялось много прекрасных партий, но имелись ли у нее какие-то свои расчеты или же здесь была преградой разница между ее состоянием и состоянием ее воздыхателей, но она отвергла все предложения. Самбуко увидал ее, поверг к ее ногам свои огромные богатства, свое имя, лавры и титулы, уступавшие только монаршьим, – и добился ее руки.

Целых шесть недель после свадьбы Фелиса была или казалась добродетельной. Но сокровище, по природе сладострастное, лишь в редких случаях овладевает собой, и пятидесятилетний муж, хотя бы и признанный герой, будет безрассуден, если вздумает победить этого врага. Хотя Фелиса и была осторожна в своем поведении, ее первые приключения все же получили огласку. Таким образом, были все основания предполагать, что и в дальнейшем у нее были интимные тайны, и Мангогул, желавший добраться до истины, поспешно прошел из вестибюля ее дворца в ее апартаменты.