Калеб Уильямс - Годвин Уильям (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные txt) 📗
Смерть тетки мало изменила ее положение. Эта предусмотрительная женщина, которая сочла бы почти святотатством самую мысль о том, что мисс Мелвиль – тоже отпрыск семьи Тиррел, уделила ей в своем завещании так мало внимания, что включила в список подарков своим слугам также сто фунтов и для нее. Миссис Тиррел никогда не приближала ее к себе и не дарила своим доверием; даже молодой сквайр, когда он остался единственным ее покровителем, был как будто склонен проявлять по отношению к ней больше щедрости, чем это допускала его мать. Эмили выросла у него на глазах, и потому, хотя разница в возрасте между ними была всего в шесть лет, он проявлял своего рода отеческую заботу о ее благополучии. Привычка сделала Эмили до известной степени необходимой ему, и как только у него оставался досуг от охоты или развлечений с собутыльниками, он чувствовал себя одиноким и покинутым, если при нем не было мисс Мелвиль. Близкое родство и отсутствие красоты в наружности Эмили были причинами того, что никогда он не смотрел на нее с вожделением. Светское образование Эмили проявилось в его обыденном и поверхностном виде – танцах и музыке. Ее искусство в танцах заставляло мистера Тиррела иной раз предоставлять ей свободный уголок в своей карете, когда он отправлялся к соседям на вечера. И, как бы ни относился к ней он сам, всякая особа, даже его горничная, им рекомендованная, получала, по его мнению, бесспорное право на то, чтобы занять место в самом блестящем кругу. Музыкальные таланты мисс Мелвиль часто служили ему развлечением. Она удостаивалась иногда чести убаюкивать его музыкой, когда он, Усталый, возвращался с охоты. А так как у него было некоторое пристрастие, к гармоничным звукам, то ей часто удавалось при их помощи успокаивать тревожные настроения, рабом которых его делал тяжелый, мрачный нрав. В общем, ее можно было, пожалуй, считать его любимицей. Она была тем посредником, к которому привыкли обращаться его арендаторы и слуги, когда они навлекали на себя его неудовольствие, тем привилегированным существом, которое могло безнаказанно приближаться к этому рычащему льву. Она говорила с ним без страха; ее ходатайства были всегда простодушны и бескорыстны; и, даже отклоняя их, он наполовину умиротворялся и снисходительно улыбался ее самонадеянности.
Таково было положение мисс Мелвиль в течение нескольких лет. Она забывала его ненадежность благодаря необычной снисходительности, с которой относился к ней ее грубый покровитель. Но нрав его, и раньше грубый, становился все более жестоким с тех пор, как мистер Фокленд поселился по соседству. Теперь он часто забывал о той мягкости, с какой он имел обыкновение обращаться со своей простодушной кузиной. Ей уже не всегда удавалось смягчать его гнев своими невинными шутками, и на ее ласковое обращение он иной раз отвечал так раздраженно и сурово, что ее бросало в дрожь. Однако природная беспечность и легкость характера быстро сглаживали эти впечатления, и она неизменно возвращалась к прежним привычкам.
Около этого времени произошло событие, особенно усилившее раздражительность мистера Тиррела и в конце концов положившее предел счастью, которым до сих пор наслаждалась мисс Мелвиль, вопреки превратностям судьбы. Эмили было ровно семнадцать лет, когда мистер Фокленд вернулся с материка. В этом возрасте она была особенно чутка к очарованию красоты, изящества и морального превосходства, соединенных в одной особе другого пола. Ее неосторожность проистекала именно от того, что ее собственное сердце не знало зла. Она еще ни разу не испытала на себе жала бедности, на которую была обречена, и не задумывалась над тем непреодолимым расстоянием, которое разделяет богатые и бедные классы одного и того же общества. Она с восхищением взирала на мистера Фокленда, когда он встречался с ней на вечерах, и, не отдавая себе ясного отчета в своих переживаниях, она провожала его взглядом с пылкостью и нетерпением, что бы ни происходило вокруг. В ее глазах он не был, как в глазах всех собравшихся, потомственным владельцем одного из крупнейших поместий округа, имевшим возможность предложить свой титул самой богатой невесте. Она думала только о самом мистере Фокленде и о тех его достоинствах, которые были свойственны ему всего более и которых его не могли лишить никакие преследования злой судьбы. Словом, она бывала вне себя от восторга в его присутствии, он был постоянным предметом ее грез и сновидений, но образ его не вызывал в ее душе никаких других чувств, кроме чувства непосредственного удовольствия, которое ей доставляли мысли о нем.
Внимание, которым мистер Фокленд дарил ее в ответ, казалось достаточно ободрительным для такого ослепленного существа, каким была Эмили. Во взорах его, обращенных к ней, была особенная снисходительность. Кто-то из знакомых передал ей его слова; он сказал, что мисс Мелвиль кажется ему приятной и интересной особой, что он сочувствует ее необеспеченному и одинокому положению, что был бы рад оказывать ей больше внимания, если бы не боялся повредить ей ввиду предубеждения подозрительного мистера Тиррела. Все это она воспринимала с восторгом, как благожелательное отношение к себе высшего существа, потому что если, с одной стороны, она не была склонна упорно задерживаться мыслью на тех дарах фортуны, какими он располагал, то, с другой, она была исполнена благоговения перед его несравненным совершенством. Но в то время как она открыто отрицала возможность какого-либо сопоставления мистера Фокленда с ней, в глубине души она, вероятно, лелеяла смутную надежду на то, что какое-нибудь событие, пока еще таящееся во тьме грядущего, примирит вещи, как будто совсем непримиримые. При таком ее душевном состоянии любезности, оказанные ей в суете светского общества, – поднятый веер, который она уронила, принятая из ее рук пустая чашка, – заставляли ее сердце биться и порождали самые необузданные мечты введенной в заблуждение фантазии.
В это время произошло событие, которое способствовало тому, что душевные колебания мисс Мелвиль приняли определенное направление. Однажды вечером, вскоре после смерти мистера Клера, мистер Фокленд в качестве душеприказчика был в доме своего покойного друга и по какой-то случайности, не имевшей существенного значения, задержался там на три или четыре часа дольше, чем предполагал. Он пустился в обратный путь только в два часа ночи. В такой удаленной от столицы местности в эту пору царит полная тишина, как в совершенно необитаемой стране. Луна ярко светила, и окружающие предметы, отбрасывая резкие тени, придавали всему пейзажу какую-то торжественность. С Фоклендом был Коллинз, так как дело, которое надо было закончить в доме у Клера, в некотором отношении было сходно с теми обязанностями, которые обычно выполнял этот верный слуга. Они о чем-то говорили, потому что в те времена мистер Фокленд еще не имел привычки своей натянутостью и сдержанностью напоминать окружающим, кто он такой. Захватывающая торжественность картины заставила его почти внезапно оборвать разговор, чтобы насладиться ею без помех. Они проехали небольшую часть пути, как вдруг до них донесся порыв ветра, поднявшегося вдали, и они услыхали нечто похожее на глухой рев моря. Вдруг небо с одного края приняло красно-бурый оттенок, и неожиданный поворот дороги поставил их лицом к лицу с этим зрелищем. По мере их движения вперед оно становилось все явственнее, и наконец стало очевидно, что причина его – пожар. Мистер Фокленд пришпорил лошадь, и по мере того как они приближались, открывавшееся их взорам зрелище с каждой минутой принимало все более угрожающий вид. Пламя яростно рвалось ввысь, охватило значительную часть горизонта, и так как оно уносило с собой множество мелких горящих частиц, ярко сверкавших в огне, – все это создавало картину, несколько напоминавшую страшное извержение вулкана.
Огонь бушевал в селении, которое лежало у них на пути. Восемь или десять домов уже пылали, и казалось, что всему селению грозит немедленное уничтожение. Жители были в полной растерянности, так как им еще не приходилось сталкиваться с подобным бедствием. Они поспешно выносили свои пожитки и мебель на соседние поля. Те из них, кому удалось осуществить это в той мере, в какой это было возможно без риска для себя, не способны были ничего придумать и стояли, ломая руки, в муках бессильного отчаяния, созерцая опустошения, производимые огнем. Вода, которую можно было бы раздобыть тем или иным способом, практиковавшимся в этом месте, была бы бессильна состязаться с разбушевавшейся стихией, тем более что поднялся ветер и огонь стал распространяться все с большей и большей быстротой.
