Непрошеная повесть - Нидзё (читать книги бесплатно полностью TXT) 📗
Мне не с кем было поделиться моим горем, и я пошла молиться в храм Небесных владык, Тэннодзн, в надежде найти там успокоение, ибо слыхала, что в этом храме слово Будды обладает особой силой. Там, в тишине и покое, намеревалась я читать сутры, всецело предавшись молитве, но скорбные мысли о покойном государе преследовали меня. С грустью думала я о государыне Югимонъин, представляя себе, как велика, должно быть, ее печаль.
Как темнеет рукав весеннего светлого платья от осенней росы, так душа моя омрачилась безысходной тоской-печалью…
Приближался сорок девятый день после кончины государя. Я вернулась в столицу и в тот же день пошла на панихиду во дворцовую усадьбу Фусими. «Никто из многочисленного собрания не скорбит так сильно, как я», — с болью думалось мне. Когда служба закончилась, были сделаны щедрые пожертвования храму — увы, с этого дня официальный траур закончился. Стояла осень, начало девятой луны, когда обильна роса, но слезы, которые проливали теперь в женских покоях дворца, были еще сильнее…
Услыхав, что сын покойного, прежний государь Фусими, отныне поселится во дворце Томикодзи, я вспомнила прошлые времена, когда я там служила, и принц, только что назначенный наследником, поселился в Угловом павильоне. Все наводило на печальные воспоминания о прошлом. Осень — всегда самое грустное время года. Недаром сказано:
Вот и отец мой, и государь — оба скончались осенью. Горько было сознание, что бог не вмял моей просьбе, — пусть я ничтожна, но ведь я так его умоляла взять мою жизнь взамен жизни государя. Увы, я все еще живу в бренном мире и должна теперь в седьмой раз встречать седмицу со дня его кончины. При мысли об этом, против воли становилось обидно.
…В монастыре Трех Источников. Миидэра, есть храм Вечная Обитель Дзёдзюин, посвященный светлому богу Фудо. Предание гласит, что когда первосвященник Тикоо захворал и был уже близок к смерти, его ученик, праведный Сёкуу, взмолился к богу: «Пусть я, ничтожный, не достоин милости божьей, но все же внемли моей просьбе, возьми мою жизнь взамен жизни учителя, которому я столь многим обязан!» Он прибегнул к помощи жреца Инь-Ян Сэймэя Абэ, чтобы тот перенес болезнь учителя на ученика. Но тут светлый бог возвестил через оракула: «Ты хотел перевоплотиться в учителя, я же ныне воплощаюсь в тебя!» Болезнь Тикоо прошла, и Сёкуу тоже остался жив…
Я видела от государя неизмеримо больше добра, чем получил от своего наставника Сёкуу, почему же остались втуне мои мольбы? Я молилась богу храма Ивасимидзу, недаром зовется он «Хатиман» — спаситель бессчетных мириад людей в нашем мире скорбей. Стало быть, как бы ничтожна я ни была, мои молитвы должны были дойти до бога. Государь тоже верил в него всем сердцем… «Поистине, невозможно изменить то, что предначертано человеку законом кармы!» — думала я по дороге домой, и всю ночь не могла сомкнуть глаз, и сложила:
Мне осталось переписать еще двадцать свитков из Великого собрания сутр, я хотела запортить этот труд до истечения ста дней после кончины государя, но у меня не осталось никакого имущества, чтобы покрыть расходы по переписке, кроме одной-единственной монашеской рясы — не могла же я отдать и ее! Моих средств не хватало даже на скудное пропитание, ничего годного для продажи не было. Но я все еще сохранила два подарка, оставлен пью мне на память матерью и отцом. Перед смертью мать поручила отдать мне ее туалетный прибор — лакированный с позолотой ларец, с узором, изображавшим мандаринских уточек парами; все туалетные принадлежности внутри ларца, и даже зеркало, украшал такой же узор. Отец подарил мне на память письменный прибор для туши и кистей, но лакированной крышке были разбросаны золотые блестки и на их фоне — выпуклые гербы дома Кога — журавли в ромбовидной рамке, — а на внутренней стороне крышки сияла инкрустированная золотом надпись, собственноручно сделанная отцом: «Да не будет конца дням счастья!». Я берегла эти вещи пуще собственной жизни, а когда настанет мой смертный час, они должны были сопровождать мое бездыханное тело на погребальный костер. Отправляясь на богомолье, я оставляла дорогие предметы на хранение знакомым людям с такой душевной тревогой, будто расставалась с родным дитятей, а возвращаясь, прежде всего спешила забрать назад, и мне казалось при этом, будто я снова встречаюсь с матерью и отцом. Тридцать три служил мне прибор для туши, а туалетным ларцом я пользовалась уже сорок шесть лет. Оба эти подарка были мне бесконечно дороги. И все же, если рассудить хорошенько, дороже всего на свете — жизнь, а ведь я готова отдать этот бесценный дар в обмен на жизнь государя. Тем паче не стоит беречь мирские сокровища — они подобны наследству, которое некому завещать! Пусть эти вещи перейдут к чужим людям, зато я выполню мой обет… На средства, вырученные от продажи туалетного ларца и прибора для туши, смогу отслужить молебны за упокой государя, за блаженство моих родителей в потустороннем мире… С этим решением я достала мои сокровища, с которыми сроднилась за долгие годы. Они безмолвствовали, но могла ли я смотреть на них без грусти?
Как раз в это время мне сказали, что некая девица просватана за жителя Восточных провинций и перед отъездом хочет купить туалетный прибор наподобие моего, причем готова заплатить намного больше, чем я рассчитывала. Как ни жаль мне было расстаться с заветным ларцом, я обрадовалась — наверное, сам Будда сжалился над моей нищетой! Передавая ларец новой хозяйке, я сложила:
