Двуполое чадо - Юй Ли (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .TXT) 📗
Кончив распевать псалом, он клал перед богом несколько земных поклонов и обращался с мольбою к бодхисаттве о даровании ему наследника-сына. Лишь после всех этих» церемоний он шелпринимать пишу или отправлялся по своим делам. Обряд во славу бодхисаттвы он совершал ежемесячно и в определенные дни, коих всего было десять. Вы спросите, какие это дни? Число первое, восьмое, четырнадцатое, пятнадцатое, восемнадцатое, двадцать третье, двадцать четвертое, двадцать восьмое, двадцать девятое и тридцатое. Если месяц был коротким, вместо тридцатого числа обряд совершался двадцать седьмого. Кто-то из знакомых решил, что эти числа запомнить слишком трудно из-за полной бессвязности и предложил записать их по-иному, в виде двух фраз: «Единица, восьмерка, четверка и еще пятерка с восьмеркой; тройка, четверка, восьмерка и еще девятка с десяткой»! Эти две фразы легко читались, а потому забыть их было совершенно невозможно. Была в этой привычке богача Дацина одна особенность, свидетельствовавшая о том, что бодхисаттва Чжуньти – божество весьма диковинное и любопытное. Вряд ли случайно то, что в дни поста кто-то непременно звал Дацина на пирушку и, наоборот, когда он не постился, его на пиршество никто не приглашал.
Надо вам знать, что в дни поста сердце человека должно быть предельно чистым с самого раннего утра. Каждый, разумеется, об этом помнил, поэтому вряд ли кто-то осмеливался позвать постника с утра бражничать. Однако к вечеру из-за множества разных дел, коими всегда забита голова человека, он обычно забывал о своей заповеди, а потому при виде мясного блюда мгновенно хватался за палочки. И тут он вдруг вспоминает про свой запрет, а между тем кусок мяса или рыбы уже торчит у него в глотке. А может, даже уже опустился в желудок, и пищу никакими силами оттуда не извлечь. Однако наш Ши Дапин был не таков, он имел крепкую волю и цепкую память. За те двадцать лет, пока он постился, вплоть до дня, когда ему стукнуло шестьдесят, он ни единого раза не забыл про свое строгое правило. Но, увы, его искреннее желание иметь дитя до сих пор так и не осуществилось. Наступил день его рождения, когда ему исполнилось ровно шестьдесят лет. С утра поднявшись, он низко поклонился Небу и Земле, после чего подошел к Зерцалу Бодхисаттвы Чжуньти и промолвил:
– Бодхисаттва, твой ученик вот уже двадцать лет верой и правдой служит тебе. Целыми днями (а их было немало) я возжигал перед тобою благовония и клал низкие поклоны – думаю, совершил их предостаточно. Я слезно молил, обращаясь к тебе с искренней просьбой. Говорил я столько раз, что даже самому надоело. Но, как видно, в своей прошлой жизни совершил я немало грехов и понаделал много дурных дел, а потому в нынешней жизни так и не смог получить дитя-наследника. Или ты не способен передать мою просьбу Яшмовому Владыке? Ведь она столь ничтожна! То, что я останусь без наследника, еще можно как-то понять. Но ведь что получается? Человек верой и правдой без малого двадцать лет служит Будде, и вдруг однажды он становится нежитью, которой некому приносить жертвы. Значит, в глазах других людей, кто к добрым делам относится не столь честно и рьяно, я выгляжу посмешищем. Люди непременно скажут: вот человек, имевший самые добрые намерения, а сына себе так и не смог выпросить! Выходит, он не удостоился небесной милости. Между тем я всю жизнь нес тяжелую ношу, которая оказалась совершенно бесполезной. Для ныне живущих людей это может послужить основанием, чтобы оклеветать нашего Будду, а некоторые даже отвергнут его Путь. Но тогда и мои собственные грехи в будущей жизни еще больше усугубятся. О Бодхисаттва, яви свое милосердие, подари мне чадо! Пусть не будет он всеобщим любимцем, пусть не станет богатым и знатным. Пускай даже будет он бестолковым, глухим или косноязычным (ну прямо самый паршивый кусок черепицы) – все равно я буду счастлив. Старик испытывал такое отчаянье, что готов был зарыдать, но вовремя остановился, поскольку испугался, что его горькие стенания в день рождения могут принести несчастье.
Поздно вечером, когда гости, выпив заздравные чары, разошлись по домам, хозяин с женой отправились почивать. Нынче они легли на одну кровать, вдруг решив продолжить свой праздник под одеялом. Вскорости они уснули. Посреди ночи Дацину приснился сон, будто стоит он днем возле зерцала и высказывает перед ним свои обиды. Слезы, которые он едва сдерживал утром, вдруг излились вместе с горьким плачем. Его стенания были столь жалостны, что могли разорвать на части человеческую душу. И тут кто-то из-за зерцала ему говорит:
– Не плачь, не плачь! Чадонаследие – дело очень серьезное, а значит, и относиться к нему следует весьма ответственно. Это не фрукт, которым можно обмануть плачущее дитя. Дал ребенку один-другой фрукт, и тот сразу же успокоился и перестал плакать!
Дацин, превозмогая страх, приблизился к зеркалу и внимательно его осмотрел. И вдруг увидел он в нем бодхисаттву, сидевшего, скрестив ноги.
– О, Бодхисаттва, это ты сейчас со мной разговаривал? – спросил Дацин и опустился на колени.
– Да, это был я, – последовал ответ.
– Тогда позволь тебя спросить, будет ли у меня наследник или нет? Прошу тебя, скажи честно, дабы впредь мою голову не посещали пустые мысли и глупые надежды!
– Что тебе сказать… Существует четыре замечательных достояния, которые определены человеку еще до его рождения. Это – жена, дети, богатство и служебная карьера. В полном виде им может владеть лишь высоко достойный или преображенный инок, а также чудесная звезда, явленная нам в том или ином обличий. Простой смертный, появившийся из обычного чрева, обладающий поэтому плотью вульгарной, имеет лишь часть такого набора достоинств, ибо полным ему владеть не положено. Еще до твоего рождения тебя охватил серьезный недуг стяжательства и алчности, ты жаждал иметь не только супругу, но и огромные богатства, что в конце концов и получил. Однако в ту пору ты не говорил ни о наследниках, ни о служебной карьере, а поэтому в Книге Судеб их не записали. Вот отчего они отсутствуют в твоей нынешней жизни. Много раз я пытался помочь тебе, но всякий раз Верховный Владыка объяснял, что твоя душа предрасположена к корысти, ты склонен к жестокости в отношении бедняков и поэтому все добрые дела, которые ты творишь вот уже двадцать лет, не могут пересилить твоих грехов, то есть алчности и жестокосердия, что ты проявлял раньше на протяжении сорока лет своей жизни. Ты просишь чада, не жди его, ибо его не будет! Не хочу тебя обманывать!
Дацина охватило волнение.
– О, божество, ответь мне, есть ли хоть какой-нибудь выход? Какие еще я должен нести покаяния?
– Такое покаяние существует, только боюсь, что ты его вынести не способен!
– Нет, нет! Я выдержу все, что надо! – вскричал Дацин. – Нынче мне уже шестьдесят, смерть не за горами. Быть может, скоро все мои богатства – угодья и хозяйство, – попадут в чужие руки, а мои бренные кости окажутся неизвестно где. В своем будущем нет у меня никакой уверенности.
– Вспомни одну поговорку: «Пьяный недуг может лечить лишь тот лекарь, который знает толк в пьянстве!»… Грехи твои возникли из неуемного желания разбогатеть, значит, нынешнее покаяние должно состоять в том, чтобы отказаться от своих богатств. Сможешь ли ты это перенести? Способен ли отринуть их и обратить на пользу людям, сделать так, чтобы оно не попало в лапы обманщиков и проходимцев, а непременно оказалось в руках людей обездоленных и сирых, кто может постоянно пользоваться его плодами? Если из десяти долей богатства ты сможешь семь или восемь частей отдать нуждающийся, вполне возможно, у тебя еще может появиться дитя.
