Трагедии - Еврипид (книга жизни txt, fb2) 📗
Первые переводы Еврипида на русский язык стали появляться в начале XIX в.: еще А. Мерзляков перевел отрывки из «Алькестиды», «Гекубы» и «Ифигении в Тавриде». До сих пор сохраняют художественное значение переводы В. И. Водовозова («Ифигения в Авлиде», 1888), В. Г. Аппельрота («Гераклиды», 1890), Д. С. Мережковского («Медея», «Ипполит», 1895, 1902 и ряд переизданий), А. В. Артюшкова («Ион», «Киклоп», в его сб. «Котурн и маски», 1912), А. И. Пиотровского («Ипполит», в его сб. «Древнегреческая драма», 1937; несколько неизданных переводов А. И. Пиотровского хранятся в РГАЛИ). Но единственным поэтом, который осуществил перевод полного корпуса драм Еврипида, оставался Иннокентий Федорович Анненский (1855 — 1909), один из первых русских символистов. Он работал над ним около 15 лет, это стало подвигом его жизни. Для русского читателя XX в. Еврипид воспринимается только через призму перевода Анненского; настоящее издание — это литературный памятник сразу двух эпох, греческой классики и русского модернизма.
Перевод Анненского высокохудожествен, но это не значит, что он идеален. В духе своего времени Анненский представлял себе Еврипида таким, каким ощущал себя сам: утонченным, одиноким, непонятым — так сказать, облагороженным и гармонизированным образом «проклятого» поэта-декадента. От лица такого Еврипида он и писал свои русские тексты еврипидовских драм. Современникам это было очевидно. Ф. Ф. Зелинский, его товарищ по филологии и сам переводчик Софокла, писал в статье «Памяти И. Ф. Анненского»: «То, что нам дал И. Ф., — это не просто русский Еврипид, а именно русский Еврипид И. Ф. Анненского, запечатленный всеми особенностями его индивидуальности. Мы можем сколько угодно отмечать его несогласие с подлинным Еврипидом; но если бы мы пожелали — и смогли — передать последнего по-своему, то все-таки вышел бы именно наш Еврипид, а не Еврипид просто. Специально И. Ф. очень дорожил индивидуальными особенностями своего перевода и сдавался только перед очевидностью».
Читатель нашего издания не должен забывать об этом ни на минуту. Причины «несогласия» перевода Анненского «с подлинным Еврипидом» были разные. Во-первых, те издания греческого текста, с которых делал сто лет назад свои переводы Анненский, уже не могут считаться достаточно удовлетворительными: многие места в наши дни читаются и понимаются по-иному. Во-вторых, стиль Еврипида — монументально четкий, сжатый, связный, логичный, как и у других аттических трагиков, — не всегда вязался с его представлением о Еврипиде, и он начинал украшать его собственными средствами — эмоциональными эпитетами, прерывистыми интонациями, красивыми словами, порой нарочито анахроничными (герольд, девиз, вуаль и проч.). В-третьих, Анненский лишь условно передавал стиховую форму подлинника: в монологах и диалогах он переводил греческий «ямбический триметр» русским (более коротким) 5-стопным ямбом, избегал передачи маршевых анапестов (важных в трагедии), очень свободно передавал непривычный русскому читателю ритм хоровых партий, не всегда соблюдал симметрию строф и антистроф, изредка вводил рифму, которой античность не знала. От этого его перевод получался гораздо многословнее подлинника: на десять строк Еврипида у Анненского обычно приходится 12-13 строк перевода, это видно по нумерации на полях в нашем издании, соответствующей подлиннику, а не переводу. В-четвертых, наконец, он целиком от себя вписывал в текст Еврипида сценические ремарки, декораторские и режиссерские, руководствуясь только вкусами и представлениями своего времени: они должны были изображать не античную сцену, а идеальную сцену, будто бы «предносившуюся воображению поэта» (по изысканному выражению Ф. Ф. Зелинского).
Чтобы сквозь эту толщу стилистических деформаций читатель мог представить себе то, что действительно видел и слышал афинский зритель Еврипида, напомним, как выглядел греческий театр. Он располагался под открытым небом, ряды зрительских мест шли полукругом (обычно по склону холма), вмещая 20 — 30 тысяч человек. Представление происходило внизу, на круглой площадке — орхестре («плясовое место») с алтарем посредине. В представлении участвовали хор и только три актера, так что каждому обычно приходилось играть несколько ролей (предположительное распределение ролей между тремя актерами Анненский размечает в списках действующих лиц цифрами I, II, III). Позади орхестры единственной декорацией служила стена палатки («скены») с тремя дверями, в которой переодевались актеры; к ней вело несколько ступеней. Обычно она была расписана как фасад дворца или храма. Если актер выходил из средней двери, это значило, что он — царь или вождь, если из боковой — то лицо низшего ранга. Если актер входил на орхестру слева, это значило, что он пришел из ближних мест, если справа — то с чужой стороны. (Анненский не забывает упоминать об этом в ремарках.) Актеры играли в больших масках и в условных пышных одеждах — для царя, для служителя, для женщины, для человека в трауре и т. п.; это позволяло различать их издали, но никакая мимика в масках, конечно, была невозможна. Содержание пьесы было зрителям заранее неизвестно, поэтому начиналась трагедия монологом или диалогом, сообщавшим зрителю предысторию разыгрываемой мифологической ситуации. Эта начальная сцена называлась «пролог»; затем на орхестру вступал хор из 15 человек с «корифеем» (предводителем) во главе; вступительная песнь хора называлась «парод». Корифей иногда подавал реплики актерам, остальные хоревты только пели и плясали. Действие представляло собой чередование монологических и диалогических сцен («эписодиев») с песнями хора («стасимами»); Анненский называет эписодии «действие первое» и т. д., а стасимы — «первый музыкальный антракт» и т. д. Песни хора состояли из попарных «строф» и «антистроф» на один и тот же мотив и с одинаковыми движениями; изредка строфам и антистрофам предшествовал «проод», а в середине песни пелся «месод». Иногда песни пелись и актерами, особенно в «коммосах», сценах оплакивания, — соло («монодии») или в диалоге с хором; Еврипид особенно славился такими жалобными ариями. Заключительная сцена — после последней песни хора — называлась «эксод» (у Анненского — «исход»). Представить борьбу, убийство, ослепление и проч. в таком театре было невозможно — о них рассказывал вестник. Чтобы показать внутренность дворца (например, после детоубийства Геракла), на орхестру выкатывался специальный помост; Анненский в таких случаях обычно пишет: «Раскрываются двери дворца...» Чтобы представить появление бога (обычно в развязке трагедии), над палаткой выдвигался специальный балкон («альтан», называет его Анненский по-испански). Такова была реальность афинской сцены, которую Анненский всячески старался заслонить от читателя своими лирическими ремарками.
Анненский не успел опубликовать при жизни все свои 19 переводов Еврипида. Отдельным двуязычным изданием вышли «Вакханки» (1894); в «Журнале Министерства народного просвещения» были напечатаны «Рес» (1896, 9 — 10), «Геракл» (1897, 7 — 9), «Ифигения-жертва» (1898, 4 — 5), «Электра» (1899, 4 — 5), «Орест» (1900, 1 — 3), «Алькеста» (1901, 3), «Ипполит» (1902, 3 — 5), «Медея» (1903, 5 — 7); в журнале «Мир Божий» — «Финикиянки» (1898, 4); в 1906 г. вышел «Театр Еврипида», т. 1 (из предполагавшихся трех), включавший «Алькесту», «Медею», «Ипполита», «Геракла» и впервые публикуемых «Иона» и «Киклопа». Каждый перевод сопровождался статьей с разбором пьесы, но без примечаний. После смерти Анненского право на издание «Театра Еврипида» купило издательство М. и С. Сабашниковых и в 1916, 1917, 1921 гг. успело выпустить три тома (из предполагавшихся шести), включавших «Алькесту», «Вакханок», «Геракла», «Ипполита», «Ифигению Авлидскую», «Иона», «Киклопа» и впервые публикуемых «Андромаху», «Гекубу», «Гераклидов», «Елену» и «Ифигению Таврическую» («Ифигению-жрицу»). «Умоляющие» и «Троянки» остались неизданными и долго считались потерянными.
Сабашниковское издание выходило под редакцией Ф. Ф. Зелинского. Свои редакторские права он понял очень широко и не только снабдил его примечаниями и статьями (к тем драмам, к которым Анненский не успел их написать), но и внес большую правку в стихотворный текст Анненского — чтобы приблизить перевод к подлиннику и отчасти чтобы (по своему разумению) улучшить стиль. Исправлены и переписаны были подчас по четверти и более строк в каждой трагедии. Те, кому дороже был Еврипид, радовались; те, кому дороже был Анненский (прежде всего наследники поэта), негодовали; вспыхнул газетный скандал (материалы его напечатаны в предисловии ко второму сабашниковскому тому). Последствий это не имело, так как издание оборвалось на следующем томе.
