Как стать писателем - Никитин Юрий Александрович (книги серии онлайн .txt) 📗
Сейчас нельзя писать «…который у нас называют «татарином» и который старательно окашивают», эти два подряд «который» убивают современный текст, ведь легко можно первое заменить на «его», а второе вообще опустить, получится: «…его у нас называют «татарином» и старательно окашивают».
Чтобы все нагляднее, рассмотрим тот же отрывок без этих слов-сорняков:
«Я возвращался домой полями. Была самая середина лета. Луга убрали и только что собирались косить рожь.
Есть прелестный подбор цветов этого времени года: красные, белые, розовые, душистые, пушистые кашки; наглые маргаритки; молочно-белые с ярко-желтой серединой «любишь-не-любишь» с прелой пряной вонью; желтая сурепка с медовым запахом; высоко стоящие лиловые и белые тюльпановидные колокольчики; ползучие горошки; желтые, красные, розовые, лиловые, аккуратные скабиозы; с чуть розовым пухом и чуть слышным приятным запахом подорожник; васильки, ярко-синие на солнце и в молодости и голубые и краснеющие вечером и под старость; и нежные, с миндальным запахом, тотчас же вянущие, цветы повилики.
Я набрал большой букет, когда заметил в канаве чудный малиновый, в полном цвету, репей того сорта, который называется «татарином» и который старательно окашивают, а когда нечаянно скошен, выкидывают из сена покосники, чтобы не колоть рук. Мне вздумалось сорвать и положить в середину букета. Я слез в канаву и, согнав впившегося в середину цветка и сладко и вяло заснувшего там мохнатого шмеля, принялся срывать цветок. Но мало того что стебель кололся со всех сторон, даже через платок, которым завернул руку, – он был так страшно крепок, что я бился минут пять, по одному разрывая волокна. Когда, наконец, оторвалцветок , стебель уже весь в лохмотьях, да и цветок уже не казался так свеж и красив. Кроме того, по своей грубости и аляповатости не подходил к нежным цветам букета. Я пожалел, что напрасно погубил цветок, который хорош в своем месте, и бросил. «Какая, однако, энергия и сила жизни, – подумал я. – Как он усиленно защищал и дорого продал свою жизнь»».
Во фразе:
«…который называется «татарином» и который старательно окашивают…» недостаточно просто вычеркнуть второе «который», но можно заменить другим словом, к примеру «его».
Получится: «…который называется «татарином», его старательно окашивают…» Кстати, всегда старайтесь при замене подбирать слово покороче. Хоть на один слог, но уже благозвучнее! Поэкспериментируйте на своих вещах, убедитесь.
И еще: современного человека уточнения ВСЕГДА раздражают. Это малограмотным в дореволюционной Руси надо было долго объяснять, но нам – не надо.
Потому фразу: «…который у нас называется «татарином», его старательно окашивают, а когда нечаянно скошен, выкидывают из сена покосники, чтобы не колоть на него рук» надо заканчивать на: «…выкидывают из сена покосники». И все, ведь и так речь о колючем репье, не надо объяснять, что о него можно уколоть руки.
Это то же самое, что снять с дерева табличку «Дерево». Толстой, как видите, эти таблички развешивал. Но в те дикие времена еще можно было, а то и нужно, а вам уже нельзя.
Да, вы должны писать лучше, чем Толстой, Тургенев, Чехов и все классики, вместе взятые. Но ведь все сейчас поднялись на качественно иной уровень: производство автомобилей вместо карет, Интернет вместо почтовых курьеров, даже рядовые спортсмены легко выдают результаты, что не снились тогдашним чемпионам. Почему писатели должны быть исключением?
Снова с удовольствием о новых возможностях компа
Я помню, как меня изумили и обрадовали новые возможности пишущей машинки. До этого я писал от руки, макая ручку со стальным пером в чернильницу. Частенько получались кляксы. Шариковых ручек тогда не было, но появились автоматические ручки, названные сокращенно авторучками, полые внутри, с резиновой пипеточкой вверху, чтобы можно было набирать вовнутрь чернила. Это значительно ускорило процесс написания, ибо не надо было носить ручку к чернильнице, погружать носик в эту красящую жидкость, стараясь не слишком глубоко, ибо чересчур много чернил на пере означает немедленные кляксы, но и слишком мало тоже плохо, ибо после каждой буковки придется макать снова…
Так что переход на пишущую машинку позволил сразу же избавиться от нетворческого труда макания в чернильницу. Нужно было только заправить страничку белой бумаги в каретку – и можно стучать по клавишам. Стучать приходилось достаточно сильно, ведь должен подняться рычажок с напаянной на торце литерой и, с силой ударив по матерчатой ленте, ползущей перед листом бумаги, оставить отчетливый отпечаток. Не случайно первый десяток лет на пишущих машинках печатали только мужчины, это была тяжелая работа, явно не женская.
Но плюсы на порядок превосходили минусы. Первое: все буквы получались одинаковыми, вне зависимости, устал автор или нет. Более того, не приходилось разбирать почерк, это в первую очередь принесло облегчение редактору, но и сам автор сразу мог хватать взглядом большие куски текста, видеть взаимозависимость между словами и кусками фраз, чего не удавалось в рукописном тексте.
Конечно, всегда находятся люди, шарахающиеся от технического прогресса. Сейчас они доказывают, что лучше набивать текст на пишмашинке, а работающих на компе презрительно называют килобайтниками, в эпоху пишмашинок доказывали преимущества авторучек, а в эпоху авторучек говорили о прелестях работы стальным пером, которое нужно всякий раз макать в чернильницу, при этом обдумывать, мыслить и пр. Понятно, что гусиное перо еще лучше, его надо еще и заострять перочинным ножиком или мечом:-).
Но лучше, конечно, перочинным. Вы не задумывались, почему этот нож называется именно перочинным?
Наверное, уже не надо в этом издании доказывать преимущество работы на компьютере, чем на пишущей машинке, как приходилось в первом?
Какими примерами снабжать учебник?
После первого издания было много пожеланий снабдить второе большей подборкой наглядных примеров, что делать в тексте и как, чтобы он был лучше. Вот сейчас, когда готовлю второе, сперва хотел было начинать на примере классиков, так принято, а я что, не человек, тоже хотел бы избегать неприятностей, потом подумал, что классики жили в век извозчиков, много ли их тесты дадут для обучения сейчас?
В самом значительном романе Достоевского «Братья Карамазовы», который он писал уже под занавес, владея всей современной палитрой маститого писателя, первая, вторая и третья главы – полностью авторский текст без намека на диалог. Четвертая без диалогов почти до конца, только авторский текст, где абзацы – на страницу, а то и две.
А вот как начинается 5-я глава, где более-менее начинается динамика:
«Может быть, кто из читателей подумает, что мой молодой человек был болезненная, экстазная, бедно развитая натура, бледный мечтатель, чахлый и испитой человечек. Напротив, Алеша был в то время статный, краснощекий, со светлым взором, пышущий здоровьем девятнадцатилетний подросток. Он был в то время даже очень красив собою, строен, средне-высокого роста, темнорус, с правильным, хотя несколько удлиненным овалом лица, с блестящими темно-серыми широко расставленными глазами, весьма задумчивый и по-видимому весьма спокойный. Скажут, может быть, что красные щеки не мешают ни фанатизму, ни мистицизму; а мне так кажется, что Алеша был даже больше чем кто-нибудь реалистом. О, конечно в монастыре он совершенно веровал в чудеса, но, по-моему, чудеса реалиста никогда не смутят. Не чудеса склоняют реалиста к вере. Истинный реалист, если он неверующий, всегда найдет в себе силу и способность не поверить и чуду, а если чудо станет пред ним неотразимым фактом, то он скорее не поверит своим чувствам, чем допустит факт. Если же и допустит его, то допустит как факт естественный, но доселе лишь бывший ему неизвестным. В реалисте вера не от чуда рождается, а чудо от веры. Если реалист раз поверит, то он именно по реализму своему должен непременно допустить и чудо. Апостол Фома объявил, что не поверит, прежде чем не увидит, а когда увидел, сказал: «Господь мой и Бог мой!» Чудо ли заставило его уверовать? Вероятнее всего, что нет, а уверовал он лишь единственно потому, что желал уверовать, и может быть, уже веровал вполне, в тайнике существа своего, даже еще тогда, когда произносил: «Не поверю, пока не увижу».
