Как стать писателем - Никитин Юрий Александрович (книги серии онлайн .txt) 📗
Сегодня западная литература усиленно старается хоть как-то одуховниться, в то же время не потерять читателя. То есть ее бегающий и стреляющий с обеих рук мышцастый кинг-конг теперь еще и рассуждает, даже цитирует что-нибудь умное, а вот наша сурьезная и очень уж духовная литература все еще брезгает опускаться до простого читателя. И потому наши авторы старой закалки сейчас читают свои вещи жене и собаке, а также своему отражению в зеркале.
При всей симпатии к этим людям, я все же посматриваю на них с брезгливой жалостью. Чтобы поучать народы, надо хотя бы понимать, в каком мире живешь. И среди каких людей. Что толку, если напишете гениальную вещь, но та помрет вместе с вами? Это пустоцветство.
Книга должна давать плоды, то есть сеять разумное, доброе, вечное. Или же разрушать неразумное, недоброе и сиюминутное. Более того, ее должны прочесть как можно больше людей. Потому свои идеи надо подать не только умно, но и в яркой, увлекательной форме. Чтобы семена плодов все же запали как можно в большее число голов. И дали всходы.
Поучать, развлекая. Иначе не получится. Иначе можно только развлекать, а это уже не литература. Клоунада-с!
Очень коротко о емкости текста
Из той же оперы по емкоизации текста: если какое-то слово можно заменить более коротким синонимом – делайте это, не колеблясь. Это всегда делает фразу лучше, упруже, ярче. Даже если заменяемое слово отличается всего одной гласной – заменяйте! Замените и прочтите в новом и старом варианте. И вы почувствуете разницу. Даже две большие разницы.
Когда-то одновременно переводили на русский язык «Гайявату» и «Калевалу». И то и другое в стихах, так что приходилось для первой дописывать еще строчку, а для второй – сокращать. Вы сами можете убедиться в этих национальных особенностях, сравнив инструкцию, написанную на разных языках.
Увы, мы скоростные борзые только в сравнении с горячими эстонскими калевалами, но все-таки проигрываем гайяватам по динамике и экшену. Во многом как раз из-за длиннот наших слов. Потому сокращайте их, заменяйте, еще раз, самыми короткими из синонимов.
Укорачивайте фразы, чтобы «словам было тесно, а мыслям просторно»!
Идем дальше. О филигранности языка
Нет, в самом деле – положение писателя в России уникально. Если везде в мире, особенно на Западе, это всего лишь развлекальщик, то здесь «поэт в России больше, чем поэт». По-прежнему русская литература, как и двести лет назад, пронизана морализаторством, а литература без морали – уже и не литература, по строгим канонам. Нет, все, конечно, предпочитают непритязательную западную литературу, но попробуй и сам такую напиши, тут же сморщат носы – фи, одна развлекуха…
Западной это можно, а русской – нет. Русская должна быть духовной. Но сделаешь духовную, скажут – неинтересно, и возьмут точно такую же западную, классом намного ниже. Но – им можно, а ты, отечественный писатель, до такого уровня опускаться не должен! Конечно, читать я тебя не буду, говорит читатель, любая духовность скучна, мне бы побольше экшен с голыми бабами и пистолетами, но ты так не пиши, это будет «а-ля Запад», и вообще отечественному писателю нельзя опускаться до их преподлейшего уровня!
А по мне – самые несчастные люди как раз те, кто вытютюливает фразы, добиваясь самого точного, сверхточного, необыкновенно точного звучания фразы, предложения, слова. Безукоризненно правильного. Изысканного, эстетического.
Эти люди сродни тем, кто на досуге вырезает из дерева кнутовища или изготавливает хомуты. Они могут встречаться с такими же изготовителями хомутов, общаться в тесном кругу эстетов, сравнивать свою продукцию… нет, это не продукция, продукция – это компьютеры, экскаваторы, а хомуты – уже искусство.
И чем дальше мы уходим от века телег, тем это искусство становится все изысканнее, тоньше, элегантнее, эстетичнее. Наконец уже совсем будет прервана связь не только с практическим назначением хомутов, но потеряется и смысл, и вот тогда это будет изготовителями хомутов возведено в ранг Высшего Искусства!
И все-таки… все-таки мне почему-то совсем не хочется заниматься вот таким искусством, которое понимают только сами творцы. Не хочу филигранить отдельные слова, ибо завтра на смену этим словам придут другие, а вот сюжеты останутся.
И пусть делать упор на сюжет считается ширпотребом, а упор на точные слова – искусством, но мне как-то плевать на сегодняшнее мнение доморощенных искусствоведов, мне ближе такие ширпотребные строгатели хитовых боевиков, как Гомер или Шекспир, сюжеты которых знаем и сейчас, а язык обоих давно забыт, и уже даже знатоки не скажут с уверенностью, филигранный ли язык, на котором написана «Одиссея», но вот то, что «Одиссея» живет в пересказах, фильмах, баймах, плакатах и даже десятках клонов типа «Рембо», – это показатель еще и правоты в споре: на что нужно налегать, на виртуозность языка или на образы.
Кстати, о языке: в литературе, как и вообще в искусстве, отсутствие недостатков не есть достоинство!
Прекрасно сказал Франс: «Будем остерегаться писать слишком хорошо. Это самая скверная манера писания. Язык – явление самопроизвольное, дело целого народа. Он сам по себе имеет сильный букет и ничего не выигрывает от попыток надушить его».
Филигранность языка – доведенный до совершенства уровень ремесленников.
Эстетическое должно быть динамичным
Вот так сразу, в лоб. Так и запишите: эстетическое должно быть динамичным. Да что там должно, просто обязано! Вспомним, на что уж был скучнейшим и безликим герой «Человека в футляре»! Но, прежде чем к концу короткого рассказа он попал в последний футляр, деревянный, его и с лестницы спускали, и морду били, он пытался жениться чуть ли не на королеве, то есть показан в действии. Сплошной экшен!
Только в действии раскрывается образ. Только в действии, ты же знаешь это, придурок, ну так вот и делай это действо. Несмотря на то что придурковатый эстет скажет, что действо – плохо, это для боевиков, а не для культурного человека. Тогда его по голове Шекспиром, Шекспиром… Это звучит скучно, академично, попробуем иначе: только динамичный персонаж, с которым что-то да происходит, который вынужденно меняется, – нам, читателям, интересен. И другим – тоже.
Так убиваем сразу трех зайцев: читатель покупает, издатель издает и платит, а вы попутно так, походя, выполняете одно из важнейших правил литературы, и, таким образом, вас по праву называют писателем, а не просто зарабатывающим на писании книжек.
Очень важно: Эстетическое должно быть динамичным!
Еще одно важнейшее правило…
Ах да, не стоит забывать еще одно из важнейших правил профессионала, о котором забывают даже крутейшие профи, а начинающие так и не знают вовсе. Спорадическое в жизни – постоянное в литературе.
Или, говоря обыденным языком, жизнь наша заполнена хождением в булочную, на службу, всяческой рутиной и даже бабами, которых не запоминаешь. В морду дадут всего раз-другой, женитьба еще пару раз, черт бы ее побрал… еще как-то чуть под машину не попал… вот и все наши яркие события за долгую, очень долгую жизнь.
Да, это и вся жизнь. А вот для литературы нужно отобрать как раз эти моменты: когда в морду, женитьбу, под машину или еще что-то яркое, необычное. Не потому, что читателю надо кровавую сцену, хотя этим Шекспир не пренебрегал, еще как не пренебрегал, а именно в мордобое видно, кто есть кто, как в экстремальной ситуации. В булочную мы все ходим одинаково, как и на службу, но по-разному поступаем, когда в темном переулке нам встречаются пьяные мордовороты.
Вывод: литература – более точное изображение жизни, чем сама жизнь. К сожалению, сослаться не на кого, сам придумал, но раз уж придумал, то надо вперед, к рекордам!
