Новейший философский словарь. Постмодернизм. - Грицанов Александр А. (серии книг читать бесплатно .txt) 📗
Субъект-объектное и субъект-субъект- ное отношения поглощаются игрой дискурсивных кодов (см. Код), утрачивая свою определенность. Человек как носитель Д. погружен в дискурсивную среду, которая являет собой тот единственный мир, который ему дан. Единственно допустимой в данной исследовательской ситуации гносеологической стратегией выступает для постмодернизма анализ самого Д.: исследование условий его возможности, механизм осуществления его процессуальности, сравнительные аналитики различных типов Д. и т п. Фуко формулирует по этому поводу так называемое “правило внешнего” которое заключается в том, чтобы идти не от Д. к его якобы наличествующему внутреннему смыслу, а от проявлений Д. — к условиям его возможности. Центральным проблемным полем философии в таковом контексте оказывается Д. понятый в аспекте своей формы, а это означает, что философия постмодернизма сосредоточивается не на содержательных, а на языковых моментах.
Д. рассматривается постмодернистской философией в контексте парадиг- мальной для нее презумпции “смерти субъекта” (см.): согласно Фуко, “Д.
это не жизнь; время Д. не ваше время... в каждой фразе правил закон без имени, белое безразличие: “Какая разница, кто говорит, сказал кто-то, какая разница, кто говорит” ” Постмодернистская парадигма “смерти субъекта” не только влечет за собой выдвижение феномена Д. на передний план, но и задает ему фундаментальный статус: по Фуко, “речь идет о том, чтобы отнять у субъекта (или у его заместителя) роль некоего изначального основания и проанализировать его как переменную и сложную функцию дискурса” Тем самым Д. начинает рассматриваться как-самодостаточная форма артикуляции знания в конкретной культурной традиции, вне каких бы то ни было значимых моментов, привносимых со стороны субъекта: “все дискурсы, каков бы ни был их статус, их форма, их ценность” разворачиваются “в анонимности шепота” (Фуко). Д. трактуется постмодернизмом в качестве самодостаточной процессуальности: по мысли Деррида, “дискурс... имеет форму структуры толкований. Каждое предложение, которое уже само по себе имеет толковательную природу, поддается толкованию в другом предложении”, — реально имеет место не интерпретационная деятельность субъекта, но “моменты самотолкования мысли” Это означает, что какова бы ни была цель дискурсивной процедуры, и в рамках письма, и в рамках чтения “субъект... не бывает экстерриториальным по отношению к своему дискурсу” (Р Барт). Одновременно именно про- цессуальность дискурсивных процедур оказывается “пространством” в рамках которого человек “сам превращает себя в субъекта” (Фуко). Данная процедура выступила предметом специальной аналитики в “Истории сексуальности” у Фуко (см.), в “Дискурсе любви” у Ю. Кристевой (см.). Во “Фрагментах любовного дискурса” Р Барт подчеркнул, что, в конечном итоге, “любовь есть рассказ... Это моя собственная легенда, моя маленькая “священная история” которую я сам для себя декламирую, и эта декламация (замороженная, забальзамированная, оторванная от моего опыта) и есть любовный дискурс” “Влюбленный” и был определен Р Бартом, как “тот, кто говорит” определенным образом.
Согласно, Фуко, “дискурс это сложная и дифференцированная практика, подчиняющаяся доступным анализу правилам и трансформациям” Форма объективации одного и того же содержания может в зависимости от господствующего в обществе типа рациональности варьироваться в весьма широком диапазоне. Поясняя эту идею, Фуко фиксирует следующие типы возможных трансформаций дискурсивных практик: 1) деривации (внутридискурсивные зависимости), т. е. трансформации, связанные с адаптацией или исключением тех или иных понятий, их обобщения и т. п. 2) мутации (междискурсивные зависимости), т. е. трансформации позиции говорящего субъекта, языка или соответствующей предметности (смещение границ объекта); 3) редистрибуции (внедискурсив- ные трансформации), т. е. внешние по отношению к Д., но не безразличные для его эволюции социокультурные процессы.
В соответствии с точкой зрения Фуко, для конституирования типологии Д. ни формальные, ни объективные критерии не являются приемлемыми: “существуют... собственно дискурсивные свойства или отношения (не сводимые к правилам грамматики и логики, равно как и к законам объекта), и именно к ним нужно обращаться, чтобы различать основные категории дискурсов” В качестве критериев классификации дискурсивных практик Фуко избирает “отношение к автору (или отсутствие такого отношения), равно как и различные формы этого отношения” экспрессивная ценность Д., открытость их для трансформаций, способы отношения Д. и придания им ценности, способы их атрибуции и присвоения, способы адаптации Д. к культуре (объективирующиеся в отношении к культурной традиции) и т. п.
Важнейшим моментом постмодернистской типологии Д. является выделение особой ситуации в развитии культурной традиции, — ситуации, которая связана с автором, находящимся в “трансдискурсивной позиции” Для последней характерно то, что она открывает новый горизонт трансформаций соответствующего проблемно-смыслового поля трансформаций, различных по своей сущности, но неизменно релевантных исходному (авторскому) типу Д. Согласно Фуко, осуществляется возвращение к исходному Д. но “это возвращение, которое составляет часть самого Д. беспрестанно его видоизменяет... возвращение есть действенная и необходимая работа по преобразованию самой дискурсивности ”
По ретроспективной оценке философского постмодернизма (Фуко), классическая культура, выделяя среди Д., “которыми обмениваются изо дня в день”, те, “которые лежат в основе некоторого числа новых актов речи... бесконечно сказываются, являются уже сказанными и должны быть еще сказаны” тем не менее, жестко ограничивала креативный потенциал последних фигурами комментария (см.) и автора (см.). Прежде всего, это ограничение касается (направлено против) возможности случайности. По мысли Фуко, “комментарий предотвращает случайность дискурса тем, что принимает ее в расчет: он позволяет высказать нечто иное, чем сам комментируемый текст, но лишь при условии, что будет сказан и в некотором роде осуществлен сам этот текст” Д. замыкается на себя, исключая саму возможность семантической новизны в подлинном смысле этого слова: “открытая множественность, непредвиденная случайность оказываются благодаря принципу комментария перенесенными с того, что с риском для себя могло бы быть сказанным, на число, форму, вид и обстоятельства повторения. Новое не в том, что сказано, а в событии его возвращения” (Фуко).
Подобные функции выполняет по отношению к Д. и такая фигура классической традиции, как автор, с той лишь разницей, что если “комментарий ограничивал случайность дискурса такой игрой идентичности, формой которой были... повторение и тождественность” то “принцип... автора ограничивает ту же случайность игрой идентичности, формой которой являются индивидуальность и Я” (Фуко).
Детальный анализ механизмов регуляции дискурсивных практик со стороны культуры позволил Фуко сделать вывод о глубинной ограниченности и подконтрольности Д. в культуре классического западноевропейского образца. Фуко связывает это с тем, что реальная креативность дискурсивных практик, открывающая возможность для непредсказуемых модификаций плана содержания, подвергает, по его мнению, серьезным испытаниям глубинные пара- дигмальные установки европейского стиля мышления. Прежде всего, это относится к идее универсального логоса, якобы пронизывающего космически организованное (и потому открывающегося логосу познающему) мироздание, чьи законы в силу своей необходимости делают все возможные модификации порядка вещей предсказуемыми и не выходящими за пределы интеллигибельных границ. Таящиеся в Д. возможности спонтанности, чреватой случайным и непредвиденным выходом за рамки предсказуемых законом состояний, ставят, по мысли Фуко, под угрозу сам способ бытия классического типа рациональности, основанный на космически артикулированной онтологии и логоцентризме.
