Большая Советская Энциклопедия (ФИ) - Большая Советская Энциклопедия "БСЭ" (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗
На Западе позднесредневековый расцвет схоластики , интеллектуальная страсть к абстрактно-формализованным системам не благоприятствовали собственно филологическим интересам. Гуманисты же Возрождения, в отличие от схоластов, стремились (начиная с Ф. Петрарки, трудившегося над текстами Цицерона и Вергилия) не просто овладеть мыслительным содержанием авторитетных античных источников, но как бы переселиться в мир древних, заговорить на их языке (реконструировав его в борьбе с инерцией средневековой латыни). Филологическая критика религиозно-культурного предания (Эразм Роттердамский ) сыграла роль в подготовке Реформации.
После периода учёного профессионализма (приблизительно середина 16 – середина 18 вв.) в Германии начинается новая эпоха Ф. в результате импульса, данного «неогуманизмом» И. И. Винкельмана . Как во времена Возрождения, но с несравненно большей научной строгостью ставится вопрос о целостном образе античного мира. Немецкий филолог Ф. А. Вольф (1759–1824) вводит термин «Ф.» как имя науки об античности с универсалистской историко-культурной программой. В 19 в. в итоге деятельности плеяды нем. филологов (Г. Узенер, Э. Роде, У. фон Виламовиц-Мёллендорф и др.) древняя история отделилась от Ф. в качестве самостоятельной отрасли знания; тогда же под влиянием романтизма и др. идейных течений наряду с «классической» возникла «новая филология»: германистика (братья Я. и В. Гримм), славяноведение (А. Х. Востоков, В. Ганка), востоковедение .
Универсальность Ф., т. о., наиболее наглядно реализовалась между эпохой Возрождения и серединой 19 в. в традиционной фигуре филолога-классика (специалиста по античным текстам), совмещавшего в себе лингвиста, критика, историка гражданского быта, нравов и культуры и знатока др. гуманитарных, а при случае даже естественных наук – всего, что в принципе может потребоваться для прояснения того или иного текста. И всё же, несмотря на последующую неизбежную дифференциацию лингвистических, литературоведческих, исторических и др. дисциплин, вышедших из лона некогда единой историко-филологической науки, существенное единство Ф. как особого способа подходить к написанному слову и поныне сохраняет свою силу (хоть и в неявном виде). Иначе говоря, Ф. продолжает жить не как партикулярная «наука», по своему предмету отграниченная от истории, языкознания или литературоведения, а как научный принцип, как самозаконная форма знания, которая определяется не столько границами предмета, сколько подходом к нему.
Однако конститутивные принципы Ф. вступают в весьма сложные отношения с некоторыми жизненными и умственными тенденциями новейшего времени. Во-первых, моральной основой филологического труда всегда была вера в безусловную значимость традиции, запечатлевшейся в определенной группе текстов: в этих текстах искали источник высшей духовной ориентации, служению при них не жаль было отдать целую жизнь. Для религиозной веры христианских учёных эту роль играли тексты Библии обоих Заветов, для мирской веры гуманистов Возрождения и «неогуманистов» винкельмановско-гётевской эпохи – тексты классической античности. Между тем современный человек уже не может с прежней безусловностью и наивностью применить к своему бытию меру, заданную какими бы то ни было чтимыми древними текстами. И сама Ф., став в ходе научного прогресса более экстенсивной и демократичной, должна была отказаться от выделения особо привилегированных текстов: теперь вместо двух (классической Ф. и библейской philologia sacra, «священной» Ф.) существует столько разновидностей Ф., сколько языково-письменных регионов мира. Такое расширение сферы «интересного», «важного» и «ценного» покупается утратой интимности в отношении к предмету. Конечно, есть случаи, когда отношение к тексту сохраняет прежние черты: творения Данте – для итальянцев, И. В. Гёте – для немцев, А. С. Пушкина – для русских – это тексты, сохраняющие значимость универсального жизненного символа. Тем не менее Ф. как содержательная целостность претерпевает несомненный кризис.
Во-вторых, в наше время новые и заманчивые возможности, в том числе и для гуманитарных наук, связаны с исследованиями на уровне «макроструктур» и «микроструктур»: на одном полюсе – глобальные обобщения, на другом – выделение минимальных единиц значений и смысла. Но традиционная архитектоника Ф., ориентированная на реальность целостного текста и тем самым как бы на человеческую мерку (как античная архитектура была ориентирована на пропорции человеческого тела), сопротивляется таким тенденциям, сколь бы плодотворными они ни обещали быть (см. ст. Текст в языкознании).
В-третьих, для современности характерны устремления к формализации гуманитарного знания по образу и подобию математического и надежды на то, что т. о. не останется места для произвола и субъективности в анализе. Но в традиционной структуре Ф., при всей строгости её приёмов и трезвости её рабочей атмосферы, присутствует нечто, упорно противящееся подобным попыткам. Речь идёт о формах и средствах знания, достаточно инородных по отношению к т. н. научности – даже не об интуиции, а о «житейской мудрости», здравом смысле, знании людей, без чего невозможно то искусство понимать сказанное и написанное, каковым является Ф. Математически точные методы возможны лишь в периферийных областях Ф. и не затрагивают её сущности; Ф. едва ли станет когда-нибудь «точной» наукой. Филолог, разумеется, не имеет права на культивирование субъективности; но он не может и оградить себя заранее от риска субъективности надёжной стеной точных методов. Строгость и особая «точность» Ф. состоят в постоянном нравственно-интеллектуальном усилии, преодолевающем произвол и высвобождающем возможности человеческого понимания. Как служба понимания Ф. помогает выполнению одной из главных человеческих задач – понять другого человека (и др. культуру, др. эпоху), не превращая его ни в «исчислимую» вещь, ни в отражение собственных эмоций.
Лит.: Мандес М. И., О задачах филологии, «Филологическое обозрение», 1897, т. 12; Потебня А. А., Эстетика и поэтика, М., 1976; Зелинский Ф. Ф., Древний мир и мы, 3 изд., СПБ, 1911; его же, Филология, в кн.: Энциклопедический словарь, издание Брокгауза и Эфрона, полутом 70, СПБ. 1902; Шпет Г. Г., Внутренняя форма слова, М., 1927; Тройский И. М., Филология классическая, в кн.: Большая Советская энциклопедия, т. 57, М., 1936; Радциг С. И., Введение в классическую филологию, М., 1965; Boeckh A., Encykiopädie und Methodologie der philologischen Wissenschaften, 2 Aufl., Lpz., 1886; Kroll W., Geschichte der klassischen Philologie, 2 Aufl., B. – Lpz., 1919; Kent R. G., Language and philology, L., 1924; Kayser W., Das sprachliche Kunstwerk. Eine Einführung in die Literaturwissenschaft, 7 Aufl., Bern [u. a.], 1961.
С. С. Аверинцев.
«Филоматы»
«Филома'ты» (от греч. philomathes – стремящийся к знанию), тайная организация студентов Виленского университета в 1817–23. Её основателями были А. Мицкевич , Т. Зан, Ю. Ежовский, Ф. Малевский, Я. Чечот, О. Петрашкевич. Первоначальной целью «Ф.» было самообразование, но вскоре главной их задачей стала подготовка себя к общественной деятельности. Под сильным влиянием И. Лелевеля идеология «Ф.» развивалась в русле дворянской революционности. Идеи просветительства тесно переплетались с национально-освободительными стремлениями. организация «Ф.» не была многочисленной, но её влияние на развитие польского освободительного движения было велико, особенно благодаря поэзии А. Мицкевича. Для пропаганды своих идей «Ф.» основывали дочерние организации, наиболее значительной и известной среди которых были «филареты» . «Ф.» установили контакты с русскими дворянскими революционерами. В 1823 виднейшие «Ф.» были арестованы и в 1824 высланы в глубь России.
И. С. Миллер.
Филомафитский Алексей Матвеевич
Филомафи'тский Алексей Матвеевич [17(29).3.1807, с. Малахове Романовского уезда, ныне Ярославская области, – 22.1 (3.2).1849, Москва], русский физиолог. В 1828 окончил медицинский факультет Харьковского университета, в 1833 – Дерптский «профессорский институт». В 1833–35 совершенствовался по физиологии в Германии, в лаборатории И. Мюллера . С 1835 профессор физиологии и общей патологии, с 1847 – физиологии и сравнительной анатомии медицинского факультета Московского университета. Автор первого рус. учебника физиологии, написанного с позиций материализма. Один из основоположников экспериментальной патологии . Выдвинул оригинальную гипотезу о циклическом характере нервной деятельности; впервые в России применил микроскоп для исследования элементов крови. Занимался экспериментальной разработкой проблемы переливания крови, действия на организм серного эфира. Совместно с Н. И. Пироговым разработал (1847) метод внутривенного наркоза. Активно выступал против идеалистических концепций в медицине.
