Великие научные курьезы. 100 историй о смешных случаях в науке - Зернес Светлана Павловна (читать книги онлайн полностью txt) 📗
Первые спички оказались… жидкими. Их называли «маканки», потому что деревянную лучинку, покрытую с одного конца смесью бертолетовой соли с сахаром и камедью, для получения огонька следовало окунать прямо в серную кислоту. Так придумал француз Жан Шансель. Набор начинающего Прометея представлял собой деревяшки и пузырек с концентрированной кислотой – все это хозяйство таскали с собой в кармане. Реклама новой вещицы (совсем не дешевой) звучала так: «Имеем для продажи в маленьких скляночках и футлярах химический состав, который скоро и способно зажигает свечу!»
Но кислоту часто проливали, получали ожоги, злились и ругали Прометея с Шанселем на чем свет стоит. Чуть позже появился еще один вариант с кислотой, когда она заливалась в стеклянный шарик, служивший головкой спички. Шарик раздавливали щипчиками, чтобы вспыхнул огонь.
Потом от кислоты удалось отказаться благодаря нововведению английского химика Джона Уокера. Он наносил на палочки другую смесь, тоже на основе бертолетовой соли. Палочки высушивались на воздухе и зажигались трением о наждачную бумагу. Уокер, воодушевленный перспективой получения больших денег от новинки, наладил первое производство спичек в оловянных упаковках по сотне штук в каждой. Но дело, к сожалению, не пошло.
А причиной тому был… ужасный запах спичек! Да и длинноваты они получились, неудобны для ношения с собой.
Шарлю Сориа из Франции было всего девятнадцать лет. Он пока еще ходил на учебу и не пропускал ни одного урока химии. Преподаватель частенько баловал класс разными занимательными опытами: то под его руками что-то вспыхивает, то искрит, то стреляет! Однажды он растолок в ступке несколько компонентов – и прогремел как будто взрыв, но без огня! Сориа не отрываясь смотрел на все эти штуки и запоминал, запоминал… Наверное, мечтал стать пиротехником!
Но взрыв без огня был не так интересен. Вот если бы что-нибудь поджечь! И Шарль зачастил в аптеку. Все, что требовалось для опытов, продавалось только там, но по рецептам. Предприимчивый Сориа быстро завел дружбу с аптекарем и приобрел все необходимые ингредиенты без труда.
Комната в общежитии превратилась в лабораторию. Юный экспериментатор не очень уважал технику безопасности, поэтому то обжигался, то ранился осколками колб (но находил это страшно занятным). Неизвестно, как ему могло прийти в голову натереть стену белым фосфором и чиркнуть по ней щепкой, пропитанной раствором.
Фокус получился! Сориа наготовил таких деревяшек побольше и тут же поспорил с соседом по общежитию, что прямо сейчас сможет поджечь деревяшку о стенку. Пари состоялось, и победа Шарля была такой эффектной, что сосед мигом помчался разносить новость о волшебных щепках по всему общежитию.
Сориа даже попытался запатентовать свою новинку. Но денег не хватило, и пока суд да дело, в Германии Фридрих Камерер придумал и запатентовал точно такие же спички. Через два года они продавались повсюду…
Наиболее близкие к современным спички были предложены в 1848 году немцем Рудольфом Беттгером, а назвали их… шведскими. Массовое производство наладили именно в Швеции братья Лундстрем, да так удачно, что превратили свой городишко Йенчепинг в спичечную столицу! Для «добычи огня» уже использовался красный фосфор, практически нетоксичный.
В тот период изобретать спички вообще вошло в моду. Газеты то и дело публиковали сообщения вроде этого: «Сим имею честь известить, что после долгих опытов и усовершенствования мне удалось, наконец, достичь приготовления такого состава и свойства спичек, что на них не имеет влияния никакая погода!»
А сейчас… Кого сейчас удивишь спичками? Кроме обычных, ставших чуть ли не самой дешевой вещью на свете, существуют не гаснущие на ветру, сигнальные, каминные спички… Шарль Сориа после своей почти детской неудачи переключился на медицину, философию и литературу. Он лечил людей и был вполне счастлив, а на площади его городка даже поставили ему памятник – именно как создателю спичек. Справедливость, можно сказать, восторжествовала.
На голубом глазу
Какого цвета глаза были у Джона Дальтона? Темные, насколько можно судить по сохранившимся портретам. Да и какая в общем-то разница? Эти глаза и так снискали себе славу – благодаря особому видению мира.
Дальтон никогда не задумывался о том, что с его здоровьем что-то не так. У него было любимое дело – наука и были успехи в ней. В частности, увлекался Дальтон и оптикой. Но нет, не оптика «открыла ему глаза» на все происходящее. А совершенно побочное хобби – ботаника.
Ах, цветочки-лепесточки… Как вы милы и прелестны, как много можете о себе поведать! Вот только разобраться бы с вашей классификацией: слишком она сложна для понимания! С белыми и желтыми соцветиями у Дальтона никаких проблем не возникало (как и с зелеными листьями). А вот когда цветок был розовым или сиреневым – все, пиши пропало.
Голубое от розового Дальтону никак не удавалось отличить, и начинающий любитель растений очень злился. И кто только придумал такую запутанную номенклатуру? Фиолетовый, малиновый, розовый и голубой, на взгляд Дальтона, казались близкими всего к одному цвету, и это был синий. Когда же исследователь пытался спросить у кого-нибудь, в чем разница между тем и этим цветком, собеседники думали, что он шутит.
Так продолжалось довольно долго. Но вот однажды осенним вечером взгляд цветовода случайно упал на горшок с геранью, которая еще днем была небесно-голубой (то есть небесно-голубой для Дальтона). А сейчас, в романтических отблесках свечи, цветок выглядел темно-красным.
Ну, этот цвет Дальтон никак не мог перепутать, красный он знал хорошо! Пришлось звать свидетелей, чтобы вместе понаблюдать за этим занятным явлением. Но почему-то свидетели не увидели ничего занятного. Увы, для них цветок был как цветок, что утром, что вечером! И лишь в родном брате Дальтон нашел родственную душу – брат наблюдал то же, что и он.
Нехорошие подозрения зародились у нашего цветовода. Похоже, в его глазах есть какая-то «ненормальность». А может, и вся его семейка такая же?
Но если Джон Дальтон и расстроился, то ненадолго. Свою особенность он хорошенько изучил и описал. Она и по сей день носит его имя – дальтонизм. Но что могло вызвать эту странность? У «автора» заболевания появилось одно предположение: все дело в роговице. Может, она имеет голубоватый оттенок и похожа на цветное стеклышко в витраже?
Естественно, при жизни проверить это было никак нельзя: в глаз не заглянешь изнутри. Так и пришлось Дальтону завещать свой орган зрения науке. Это означало (вы не слишком впечатлительны?), что лаборанту по фамилии Рэнсом было поручено после смерти Дальтона всячески исследовать его глаза.
Лаборант выполнил просьбу. Не слишком церемонясь с глазами покойного, снял роговицу. Она оказалась абсолютно прозрачной. Тогда он проделал в одном глазу отверстие, но, сколько ни смотрел сквозь него, никаких особенных вещей не увидел.
Рэнсом понял, что ничего не понял и что в проблеме Дальтона, скорее всего, виноват зрительный нерв. Глаза (или то, что от них осталось) были опущены в банку с формалином, а банка поставлена на полку.
Но судьба этих глаз все же сложилась довольно удачно. Банка оказалась принадлежащей Манчестерскому литературно-философскому обществу, тому самому, где Дальтон впервые сделал доклад о нарушениях цветового восприятия. Через полтора столетия ее смогли заполучить для своих исследований физиологи из Кембриджа. В результате анализа, уже современного, была выделена ДНК и найдена генная мутация.
Дальтонизм – подарок наследственный. Но потерять цветоощущение можно даже после травмы, инсульта или инфаркта. Братьям Дальтон дефект достался, по всей видимости, от матери, ведь наследуется он в основном по женской линии. И избавиться от него невозможно. Встречается слепота на один цвет, на два, а самая редкая «модификация» – у монохроматиков, для которых мир и вовсе подобен черно-белому кинофильму.
Дальтоники были даже среди знаменитых художников. Илья Репин уже в преклонном возрасте взялся за переделку картины «Иван Грозный и сын его Иван», но только исказил цвета. Да и то верно говорится: лучшее – враг хорошего!
