Преступники и преступления. Законы преступного мира. 100 дней в СИЗО - Маруга Валерий Михайлович (книги онлайн полные версии txt) 📗
За умышленные тяжкие телесные повреждения, нанесенные жене и гостю в состоянии сильного душевного волнения, Якоб получил два года общего режима. А за время следствия все пытался выяснить, где жена достала коньяк и зачем. При этом пребывал в том же сильном душевном волнении и бормотал:
— Это ж сколько вина можно было купить…
Фирчука Василия Степановича в бодром сорокалетнем возрасте избрали председателем колхоза имени Чапаева. К искреннему сожалению его соратников это оказался последний рубеж карьеры в общем-то умного и доброго человека. Остро щекочущее желание крепко выпить и кое-как закусить уступило всем другим побуждениям. И покатился Фирчук по наклонной, набирая скорость, пропорциональную потере общественного веса. Во хмелю мелькали полустанки на должностях председателя сельского Совета, агронома, бригадира, ветфельдшера.
Последняя ступень оказалась роковой. На удивление всем близким и знакомым, Василий Степанович, в недавнем прошлом сдержанный и рассудительный руководитель, оказался на скамье подсудимых, осужденный на четыре года лишения свободы благодаря банальной, но трагической истории.
Однажды в полуденную пору, как обычно, Фирчук опохмелялся со своим верным собутыльником Мефодием Гвалтюком, подвозчиком кормов. Расположились в уголке животноводческого двора под липой, на кучке сена, и употребили бутыль самогона с квасом и свежими огурцами. Начали дискуссию о недостатках во внутренней и внешней политике президентов содружества, а закончили обвинениями друг друга в лени и неумелости.
— Ты, сукин сын, — разошелся Василий Степанович, — ничего не умеешь, кроме как кобылам хвосты подкручивать, даже жениться не в состоянии, потому как не можешь…
— Кто? Я?! Да ты у своей жены спроси, могу я или нет!
Фельдшер не стерпел такого оскорбления, наотмашь врезал подвозчику в ухо и бросился наутек. Мефодий догнал его, смял и принялся душить. Но подоспели доярки и подняли шум. Фирчук, воспользовавшись ситуацией, вывернулся, вскочил на ноги, нанес противнику удар ниже пояса и бросился к своему дому.
Рассвирепевший Гвалтюк намерился штурмом взять жилище своего осквернителя. Вышиб одни двери, другие, сорвал карниз и ворвался в комнату, где Фирчук с охотничьим ружьем наперевес уже застыл в боевой готовности:
— Стой, Мефодий! Убью!
Распалившегося Мефодия не испугал грозный вид Василия Степановича. Он схватился за ствол и дернул на себя. Грохнул выстрел. Дробь разворотила Гвалтюку живот и все внутренности. Через два часа он скончался.
…Самое плохое то, что приводить подобные примеры можно до бесконечности. Их не счесть и не описать. Слишком велико их количество, слишком сходно и невообразимо глупо их содержание.
«НОЧНАЯ БАБОЧКА»
Женщин подобного рода можно объединить только одним общим знаменателем — продажной доступностью, а в остальном они чрезвычайно разнообразны, от невообразимо толстых до безобразно худых, от подчеркнуто веселых до неимоверно злых. И все подряд решительные и наглые.
Екатерина Звонкая работала горничной и промышляла только в своей гостинице. Клиентов выбирала помоложе, но и от денежных стариков не отказывалась. Действовала всегда просто и оригинально. Ненароком заводила разговор о погоде, присаживалась на кровать, и ее легкий атласный халатик, заблаговременно расстегнутый на несколько пуговиц, игриво соскальзывал с колен, открывая красивые длинные ноги, обтянутые дорогими импортными колготками. Сразу же вспыхивали горячие страсти, охлаждаемые холодным и точным расчетом.
У потрепанного, но бодрого командировочного из Ташкента Вадима Кадыка рука сама невольно поплыла к коленкам Кати.
— Можно погладить твою ножку? — спросил он, задыхаясь от возбуждения.
— Можно, — твердо отвечала Звонкая.
— А выше?
— А выше надо платить.
— С-с-сколько?
— Сто рублей.
— За ночь?
— За один час! — отрезала Катя и поспешно убиралась из номера, предоставляя ошалелому постояльцу возможность разобраться в своих чувствах и деньгах.
А затем, чаще всего после полуночи, Звонкая работала, получая наличными за свой изысканный профессионализм. Правда, не все должным образом ценили ее страстные способности. Тот же Кадык за целый час чистого времени так и не сумел воспользоваться предоставленным товаром. Обнимал Катю, тискал, гладил, а к делу так и не приступил. Перегорел мужик и осекся, однако не сдался.
Рандеву признал недействительным и потребовал нового. Звонкая, со своей стороны раздраженная и вымотанная бестолковой суетой Вадика, прошипела сквозь зубы:
— Гони деньги, импотент несчастный, не то худо будет!
— Ты, дура набитая, сексу совсем не обученная, — неуверенно защищался Кадык.
— Что?! — вспыхнула Катя и изо всех сил врезала ему коленкой между ног.
Удар оказался настолько метким и сильным, что пришлось вызывать «скорую помощь» и милицию одновременно.
Звонкая, естественно, проституцию отрицала, а за хулиганство получила два года условно. В следственном изоляторе просидела полтора месяца без каких бы то ни было претензий к режиму содержания и к сокамерницам. Вела себя сдержанно и доброжелательно.
— Я давно мечтала о таком отдыхе, — отвечала всем, кто интересовался ее самочувствием.
БЕЗЫСХОДНОСТЬ
Рэкет, как разновидность преступности, получил довольно широкое распространение в последнее время. Расслоение общества на богатых и бедных спровоцировало быстрый рост возмущенной зависти, в первую очередь, среди подрастающего поколения.
Славик Дудко мечтал стать чемпионом мира по боксу и имел для этого все основания: рост около двух метров, вес полтора центнера и кулаки, словно гири. Тем не менее, на ринге передвигался легко, посылая своих противников в нокдаун еще до третьего раунда.
В двадцать лет получил звание мастера спорта и… почил на лаврах. Известность, водка и девочки сделали свое дело, способный спортсмен умер, родился злой вымогатель, гроза барменов, кооператоров и предпринимателей. Поборы для сколоченной им группы стали таким же обычным делом, как вода и воздух. Все это тянулось до поры до времени. Один ершистый спекулянт не испугался и заявил в милицию. Взяли Славика с подельщиками на горячем, при передаче из рук в руки ста тысяч.
Дудко еще не успел уяснить происшедшего, ему казалось, что его влияние и власть неограничены, а все окружающие привычно трепещут и боятся. И проиграл в первом же раунде.
Старший контролер СИЗО Геннадий Крымский, известный довольно крутым и грубым нравом, принимал подследственного Дудко, прибывшего этапом из камеры временного содержания городского отдела милиции, то есть проводил обыск. На требование показать кроссовки рэкетир высокомерно процедил:
— Тебе надо, ты и снимай.
— Что? — загудел Крымский. — Ах ты, пидор…
Дудко оскорбился и, не долго думая, прицельно вмазал контролеру под нижнюю челюсть. Тот грузно опрокинулся на спину, заскрипел зубами и заорал благим матом:
— Трево-о-ога! Ко мне-е-е!
Вскочил на ноги и бросился с резиновой дубинкой на Дудко. Одно зло нашло другое, и, по всесильным законам природы, началось их самоуничтожение. Вбежали еще два контролера и ДПНСИ. Дружными усилиями повалили строптивого заключенного на пол и стали месить его кулаками, палками и ногами. Дудко пытался оказать сопротивление, но только усиливал свое подавление. Его били в обыскной, в коридоре и в карцере.
На следующий день, утром, при раздаче пищи Дудко не поднялся с нар. Он уже не мог этого сделать, потому как остыл и отдал Богу душу.
Его верные друзья еще долго запугивали сотрудников изолятора кровавой местью. Звонили, писали угрожающие письма и даже бесцельно стреляли. А старший инструктор по боевой и служебной подготовке старший лейтенант внутренней службы Комарик, когда в него пальнули из дробовика, разрядил свой табельный пистолет вслед удаляющимся «Жигулям». Одного убил, двоих ранил. Машина врезалась в столб, перевернулась и загорелась.
