Энциклопедический словарь (Л) - Брокгауз Ф. А. (чтение книг .txt) 📗
В России об обеспечении кредита правительство начало заботиться со времени Анны Иоанновны. Для борьбы с ростовщиками, взимавшими громадные %, повелено было монетной конторе выдавать желающим ссуды под заклад золотых и серебряных вещей, в размере 1/4 их ценности, из 8% в год. Из учрежденного в 1754 г. государственного заемного банка положено было выдавать ссуды под залог драгоценностей и недвижимых имений. При Екатерине II в 1772 г. были открыты ссудные казны. При общей реформе кредит. учрежд. открыта была возможность учреждения на новых началах сельских и городских банков, для обеспечения потребности в кредите сельских и городских обывателей. Деятельность таких учреждений не может, однако, заменить европейских mont-de-piete. При всей строгости существующего за ссудными кассами полицейского надзора, в них берутся проценты гораздо выше дозволенных. Этим объясняется стремление ведомства Императрицы Марии учреждать ссудные кассы, сначала в центральных местностях СПб., затем по окраинам; в этих кассах предположено было принимать под заклад всякую движимость из 16%, из которых 10% должны поступать на усиление средств благотворительности, богоугодных и учебных заведений, а 6% — на расходы по управлению кассами. Эти предположения не сбылись. С 1838 г. существует в С.Петербурге компания для хранения и залога движимостей и товаров, выдающая ссуды, сроком на 12 мес., в размере 1/2 сделанной ею оценки, за 1% в месяц и 1% за хранение. В 1868 г. образовалось новое товарищество для заклада движимых имуществ, а впоследствии Высочайше утверждены уставы спб. столичного Л. и С.Петербургского частного Л. В Москве в 1869 г. образовалось московское товарищество для ссуды под заклад движимых имуществ, выдающее ссуды на срок не свыше 4 месяцев, а в 1870 г. утвержден устав акционерного общества для устройства коммерческого ссудного банка в Москве, выдающего ссуды сроком на 6 месяцев. Кроме того в немногих городах существуют городские Л.
Г. И.
Ломброзо
Ломброзо (Цезарь Lombroso) — знаменитый психиатр и криминалист. Род. в 1836 г. в Венеции. Молодость его протекла среди тяжелых материальных лишений. Он сидел в крепости по подозрению в заговоре; участвовал в кампании 1859 — 60 гг. Вызванное им и его учениками, в особенности Гарофало и Ферри, движение научной мысли привело к сознанию необходимости пересмотра оснований науки уголовного права, равно как и тех институтов, через посредство которых отправляется современное уголовное правосудие. Внешним выражением обширности этого движения может служить то обстоятельство, что криминальная антропология составила предмет занятий трех международных конгрессов, собиравшихся в Риме (1885), Париже (1889) и Брюсселе (1892; четвертый конгресс предположено собрать в Женеве, в 1896 г.) и создала целую литературу, в виде многочисленных трудов ученых специалистов по разным отраслям знания. В основе учения Л. лежат материалистические воззрения, руководившие трудами френологов и получившие особенное распространение в 60-х годах. Первые работы Л. в области медицины, в особенности о кретинизме, обратили на него внимание Вирхова. С 1855 г. начинают появляться его журнальные статьи по психиатрии, кафедру которой он занял в павийском университете в 1862 г., будучи вместе с тем директором дома сумасшедших в Пейзаро; ныне проф. туринского унив. Особенное внимание обратил на себя Л. теорией о невропатичности гениальных людей, на почве которой он построил смелую параллель между гениальностью и бессознательным состоянием, а также психическими аномалиями. К изучению преступников он один из первых применил антропометрический метод. Задавшись целью выдвинуть на первый план изучение «преступника», а не «преступления», на котором, по мнению Л., исключительно сосредоточивалось господствовавшее до него так называемое классическое направление науки уголовного права, он подвергал исследованию различные физические и психические явления у большого числа лиц преступного населения и этим путем выяснял природу преступного человека, как особой разновидности. Исследования патологической анатомии, физиологии и психологии преступников дали ему ряд признаков, отличающих, по мнению его, прирожденного преступника от нормального человека. Руководствуясь этими признаками, Л. признал возможным не только установить тип преступного человека вообще, но даже отметить черты, присущие отдельным категориям преступников, как, например, ворам, убийцам, изнасилователям и др. Череп, мозг, нос, уши, цвет волос, татуировка, почерк, чувствительность кожи, психические свойства преступников подверглись наблюдению и измерению Л. и его учеников, послужив им основанием к общему заключению, что в преступном человеке живут, в силу закона наследственности, психофизические особенности отдаленных предков. Выведенное отсюда родство преступного человека с дикарем обнаруживается особенно явственно в притупленной чувствительности, в любви к татуировке, в неразвитости нравственного чувства, обусловливающей неспособность к раскаянию, в слабости рассудка и даже в особом письме, напоминающем иероглифы древних. Не только эти признаки, однако, но даже основные взгляды Л. на преступника менялись по мере развития его работ, так что развитая им атавистическая теория происхождения преступного человека не помешала ему видеть в последнем также проявление нравственного помешательства и эпилепсии. Быстрота изменений во взглядах и резкость нападок критики побудили Л. в 1890 г. издать краткое изложение сложившихся в ту пору воззрений представителей школы уголовной антропологии («L'anthropologie criminelle et ses recents progres»). Критическое отношение к трудам Л. выясняет крупные недостатки его учения и умаляет значение установленных им положений. Рассматривая уголовное право как отрасль физиологии и патологии, Л. переносит уголовное законодательство из области моральных наук в область социологии, сближая его, вместе с тем, с науками естественными. Генезис преступности приводит его к заключению, что должна существовать аналогия между карательной деятельностью государства, охраняющей социальную жизнь, и теми реакциями, которые обнаруживают как животные, так и растения на испытываемые ими внешние воздействия. Оперируя с понятием преступления не как с понятием юридическим, условным, меняющимся во времени и месте, а как с понятием, относящимся к неизменным явлениям природы, объясняя преступление преступником и не обособляя юридическую и антропологическую точку зрения на него, Л. допустил крупную методологическую ошибку, имевшую роковое значение для его трудов. На брюссельском международном уголовно-антропологическом конгрессе с особой яркостью выяснилась несостоятельность понятия преступного человека как особого типа, равно как и всех тех частных положений, которые из этого понятия выводил Л. Он встретил решительных противников прежде всего со стороны криминалистов, восставших против попытки уничтожения основ существующего уголовного правосудия и замены нынешних судей-криминалистов судьями новой формации, навербованными из среды представителей естественнонаучных знаний. Независимо от криминалистов, Л. нашел себе опасных противников и среди антропологов, доказывавших, что уголовное право — наука социальная и прикладная и что ни по предмету своему, ни по методу исследования она не может быть сближаема с антропологией. В борьбе со своими противниками Л. обнаружил ту же неутомимую энергию, которая никогда не оставляла его в его созидательной научной работе. Он трудится, по его словам, не для того, чтобы дать своим исследованиям практическое, прикладное применение в области юриспруденции; в качестве ученого, он служит науке только ради науки. Возражая на сделанный ему упрек в нелогичности, он, не затрудняясь, ответил: «во всем, что представляется действительно новым в области эксперимента, наибольший вред приносит логика; так наз. здравый смысл — самый страшный враг великих истин». Не смущаясь нападками, он создавал новые, крупные труды. Так, после соч. о преступном человеке: «L'uomo deliquente» (1876), в котором, рядом с прирожденными преступниками, он исследовал преступников случайных, впавших в преступление в силу несчастного стечения обстоятельств (криминалоиды), полупомешанных, обладающих всеми задатками преступности (маттоиды), и псевдопреступников (караемых законом, но не опасных для общества), Л. написал книгу о политическом преступлении и о революциях в отношении их к праву, уголовной антропологии и науке управления: «Il delitto politico e le rivoluzioni» (1890), в котором, исходя из отвращения большинства к новаторству и стремления к нему гениев и полупомешанных (миносеизм и филонеизм), пришел к заключению, что революция, как историческое выражение эволюции, есть явление физиологическое, тогда как бунт есть явление патологическое. Последним крупным трудом его представляется труд о преступной женщине «La donna deliquente» (1893), первая часть которого имеет предметом своим исследование типа нормальной женщины. Здесь проводится мысль о глубоком различии женщины от мужчины, по ее физической и психической организации. Из трудов Л. переведены на русский язык: «Гениальность и помешательство» (1892), «Новейшие успехи науки о преступнике» (1892), «Любовь у помешанных» (1889). См. И. Закревский, «Об учениях уголовно-антропологической школы» (1891); А. Вульферт, «Антрополого-позитивная школа угол. права в Италии» (1887 и 1893); Э. Радлов, «Чезаре Л. и уголовная антропология» (в «Русск. Обозрении»); Н. С., «Антропологическое направление в исследованиях о преступлении и наказании» («Юридический Вестник», 1882); В. Чиж, «Криминальная антропология» (1895). В журнале «Zukunft» дочерью Л. помещены биографические о нем сведения.
