Паханы, авторитеты, воры в законе - Кучинский Александр Владимирович (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗

В результате «Известия» 7 февраля 1995 года напечатала статью «Идет охота на воров…», где ее автор дал свою трактовку всех злоключений Цируля:

Процессуальная тяжба вокруг Павла Захарова не угасала. На его сторону встали влиятельные депутаты, деятели искусств, чины силовых и надзорных ведомств. Содержание законника в стенах следственного изолятора для ГУВД было необходимым. Милиция намеревалась доказать хотя бы часть оперативной информации, которая накопилась за последние годы. Изъятый пистолет «ТТ» служил конкретным поводом для изоляции подследственного.

Для столичных СИЗО 1994–1995 годы выдались самыми урожайными на звезд уголовной империи. Через них прошло множество воров в законе и авторитетов. Используя формальные поводы для ареста — хранение и ношение оружия, употребление наркотиков, драка и др., милиция пыталась доказать вымогательство, бандитизм, терроризм, торговлю оружием и наркобизнес. Но почти все заведенные уголовные дела рассыпались еще в начале следствия.

Уголовное дело № 110052 не стало исключением.

Раздел V

Татуировки лагерной элиты

Нательная символика

Авторитетов

По наколкам блатари делили мир на воров и фраеров. В нательной символике закладывались криминальное прошлое, число судимостей, отбытый или назначенный по судебным приговорам срок, воровская масть, отношение к административным огранам, склонности, характер, национальность, вероисповедание, сексуальная ориентация, место в уголовной иерархии и даже эрудиция.

Распространение клейма на телах преступников началось по инициативе государственных органов много веков назад. Отличительный знак обычно наносился на лицо (у женщин — на грудь или плечо) и мало чем напоминал произведение искусства. Скажем, на лбу российского каторжанина выжигался знак, в котором угадывалось слово «кат». Со временем уголовный клан помог сыскным структурам, и сам стал метить своих представителей. В начале XX века татуировки получили распространение на Сахалине, в Петрограде, Москве, и, в основном, среди воров. Нательный рисунок имел скрытый смысл и указывал прежде всего на принадлежность к конкретной преступной группе. Это помогало быстро и без риска установить связь с вором своей масти.

Развитие нательной символики длилось почти полвека, и к 50-м годам блатной мир имел свои блатные законы татуировки. Тогда же утвердилось жесткое право на ношение определенного рисунка согласно статусу в тюремно-лагерной системе. Тело зэка превратилось в его личное дело, которое прочитать мог далеко не каждый. Шла постоянная борьба за достоверность символики, за чистоту нательной информации. «Самозванцы» строго наказывались, вплоть до членовредительства или опускания. За «симуляцию» лагерного авторитета могла последовать даже смерть. Блатари пытались защитить свои наколки от подделок, изобретая новые символы, неприметные, но обязательные детали рисунка.

Однако, лагерная живопись не была догмой. Изобразительное творчество поощрялось, зэки с удовольствием наносили репродукции картин и фотографий, клялись на своем теле в любви и верности дамам, напоминали о мести за измену, благодарили страну и вождей за «счастливое детство» и т. п. Но существовали символы, за которые их владелец обязан был отвечать. Особенно блатари ненавидели приблатненных, тех, кто старается подражать или выдает себя за вора.

Многие молодые парни безо всякого тайного умысла в романтическом порыве выкалывали безобиднейшие на первый взгляд рисунки — обнаженных женщин, кошек, кинжалы и прочее. Они даже не пытались кого-либо копировать, а лишь придавались своим буйным фантазиям. Один такой романтик попал в зону, и во время первых же водных процедур его спросили: «Ты чё — пахан? Где чалился?». Оказалось, что татуировки до обидного точно напоминали воровские знаки различия, притом лагерных авторитетов. Парню повезло: все обошлось мордобоем и выбитым зубом. Случалось, что рисунок сдирали вместе с кожей, опускали «самозванца» или даже убивали. Объясняться с блатарями бесполезно.

Расценки на блатную живопись зависели от многих факторов: от вида колющего инструмента, части тела, сложности и качества татуировки. Учитывались и объективные обстоятельства — наколка в местах лишения свободы ценилась в два-три раза дороже. Прайс-листа на наколки не существовало. Тем не менее, стоит (хотя бы для ориентировки) привести расценки за некоторые виды нательных работ, которые производились профессиональным татуировщиком средней руки М. в колониях усиленного и строгого режима в 1982 году.

Самой дешевой наколкой считался перстень — 3 рубля. Мелкий рисунок на плече, бедре, груди — 5–7 рублей. Более сложный, с художественными элементами или текстом обходился от 15 до 25 рублей. Стоимость художественной татуировки (исторические или библейские события, гладиаторские бои, лики святых и тому подобное) могла достигать 60 рублей.

С художником можно было торговаться, расплачиваться равноценным товаром или различными услугами. Маститый татуировщик, имеющий за плечами большой лагерный опыт и сотни исполненных заказов, брал за работу в два раза больше, чем его начинающий коллега. Опытный мастер (впрочем, как и всякий другой деятель изобразительного искусства) имеет в своем распоряжении каталог образцов, фотоснимки лучших работ, солидный арсенал инструментов.

Нательная символика никогда не была догмой, единой и нерушимой. Если вор в рисунке проявил свой почерк или выдумку, это вызывало лишь уважение. Но существуют традиции, которые развивались десятилетиями и которые служат своеобразным табелем о рангах в блатном мире. Со временем многие рисунки и тексты утратили свое первичное значение и сегодня воспринимаются по-иному (если вообще воспринимаются). Такая участь постигла известное изречение «Не забуду мать родную». В 20–30 годах эта фраза встречалась исключительно у воров-рецидивистов, которые истолковывали ее так: «Не забуду тюрьму родную», «Не забуду братву родную» и т. п. Как вариант можно привести татуировку на животе известного петербургского рецидивиста Полонского по кличке Инженер и Ванька-одессит: «Боже, я помню, что у меня есть мать».

Мало кому известно, что не менее популярная в уголовном мире аббревиатура «СЛОН» («смерть легавым от ножа», «с любимой одной навеки», «суки любят одно начальство») впервые появилась среди политических заключенных и означала «Соловецкие лагеря особого назначения».

Татуировки лагерных авторитетов чаще всего систематизируют по расположению их на теле: эполеты, погоны, наколенные и подключичные звезды. Прочие «авторитетные» наколки относятся к второстепенным. Они несут дополнительную информацию и выступают в роли «послужного списка».

Воры в законе по-разному используют нательную живопись. Многие (такие, как, скажем, Шурик Устимовский и Андрей Расписной) украшали синими узорами все тело, другие (Вячеслав Иваньков) — ограничиваются лишь подключичными звездами. Это дело вкуса. Кавказские законники метят себя намного реже, чем славяне.

За последнее десятилетие многие профессиональные уголовники, прошедшие лагерную живопись, избавлялись от «особых примет» хирургическим путем. Московский институт красоты предоставлял своим клиентам такую возможность. Но даже при самом благополучном исходе операции на теле возникают рубцы, словно бы на их месте были ожоги второй-третьей степени, которые остаются на всю жизнь. Наибольшие проблемы возникают с «очищением» лица и плеч.

Многие воры новой формации вообще избегают клеймить себя лишней приметой, которая перекочует в милицейскую базу данных.