Преступники и преступления. С древности до наших дней. Заговорщики. Террористы - Мамичев Дмитрий Анатольевич (книги TXT) 📗
4 февраля великий князь Сергей Александрович, не желавший, несмотря на неоднократные просьбы приближенных к нему лиц менять часы и маршруты своих выездов, выехал в карете, как всегда в 2 часа 30 минут из Николаевского в Кремле дворца по направлению к Никольским воротам. Карета не доехала шагов 65 до ворот, когда ее встретил Каляев, получивший незадолго перед тем от Савинкова бомбу, которую изготовила Лора Бриллиант. Каляев был одет в поддевку, был в барашковой шапке, высоких сапогах и 2 бомбу узелком в платке.
Дав карете приблизиться, Каляев с разбегу бросил в нее бомбу. Великий князь был разорван, кучер смертельно ранен, Каляев же ранен и арестован.
Великая княгиня Елизавета Федоровна, оставшаяся во дворце, услышав взрыв, воскликнула: «Это Сергей!» — и в чем была бросилась на площадь. Добежав до места взрыва, она рыдая, пала на колени и стала собирать окровавленные останки мужа…
В это время Каляева везли в тюрьму, и он кричал: «Долой царя, долой правительство!». Савинков с Дорой Бриллиант спешили в Кремль убедиться в успехе своего предприятия, душа же всего дела Азеф где-то злостно смеялся над своим начальством, составляя ему новое красноречивое донесение. [117]
Спиридович А. Записки жандарма. — М.: Худож. лит., 1991 (Репринтное воспроизведение издания, 1930 г.).
ЖИЗНЬ ЗА ЦАРЯ
В конце августа 1911 г. в Киеведолжно было состояться открытие памятника Императору Александру II в присутствии Государя и высших представителей правительства. Председатель Совета министров П. А. Столыпин придавал особое значение этим торжествам, во время которых должно было в первый раз проявиться оживление общественной жизни в юго-западном крае в связи с введением земства. О том, что на киевские торжества прибудут Высочайшие Особы и виднейшие сановники, было известно заранее в самых широких кругах.
П. А. Столыпин приехал в Киев 25 августа, за четыре дня до прибытия Царской Семьи. Торжества начались с посешения Киевских святынь, Софийского собора, Печерской лавры. Государю представлялись многочисленные делегации. 31 августа состоялся большой военный смотр, а вечером — концерт в роскошно иллюминованном Купеческом саду на крутом берегуДнепра. Празднества проходили с большим подъемом. Столыпин по ряду неуловимых признаков ощущал, однако, что его отставка становится все более вероятной. «Положение мое пошатнулось, — говорил он товарищу министра внутренних дел А. Г. Курлову, — я и после отпуска, который я испросил себе до 1 сентября, едва ли вернусь в Петербург председателем Совета министров…»
1 сентября состоялся смотр «потешных», которыми Государь всегда особенно интересовался. В тот же вечер в Городском театре был торжественный спектакль, ставили «Жизнь за Царя». У киевской полиции были сведения, что какие-то террористы готовят покушение, и в первые дни торжества кордоны полиции и жандармов видны были повсюду. Они стесняли толпу, собравшуюся приветствовать Царя, и по Его настоянию были сведены к минимуму. Киевские народные массы были исполнены самого неподдельного монархического одушевления, и это радовало и трогало Государя. Спектакль в Городском театре уже близился к концу; министр финансов В. Н. Коковцов, уезжавший в Петербург, уже простился со Столыпиным, когда во время второго антракта, в 11 часов 30 минут вечера к премьеру, стоявшему перед первым рядом кресел, быстрыми шагами подошел неизвестный молодой человек во фраке и почти в упор произвел в него два выстрела. П. А. Столыпин пошатнулся, но выпрямился и, повернувшись к Царской ложе, левой рукой осенил ее широким крестным знамением (правая была прострелена). Потом он опустился в кресло. Раздались крики ужаса; в возникшей суматохе убийца, медленно направлявшийся к выходу, едва не скрылся, но у двери его схватили. Чтобы остановить панику, оркестр заиграл народный гимн, и Государь, подойдя к барьеру царской ложи, стал у всех на виду, как бы показывая, что Он — тут, на своем посту. Так он простоял, — хотя многие опасались нового покушения, — пока не смолкли звуки гимна.
Первую помошь Столыпину подал проф. Г. Е. Рейн. Раненого перевезли в клинику д-ра Маковского. Сразу же определилось, что одна из пуль задела печень и что положение весьма серьезно. «Передайте Государю, что я рад умереть за Него и за Родину», — сказал П. А. Столыпин, когда его выносили из театра.
Первые два-три дня сильный организм премьера боролся с ранением, и в газетах писали, что он, вероятно, выживет. Ту же надежду высказывал и Государь. Улицы, ведущие к больнице, были запружены народом. Со всех концов России поступали на имя Столыпина телеграммы с выражением скорби и ужаса и с пожеланием выздоровления. Исполнение обязанностей председателя Совета министров было возложено на В. Н. Коковцова.
Покушение на П. А. Столыпина произвело огромное впечатление, еще усилившееся толками, возникшими вокруг личности убийцы. На этом человеке, сыгравшем такую роковую роль в истории России, необходимо подробнее остановиться.
Дмитрий Богров («Мордко» его стали называть только после ареста) был сыном богатого еврейского домовладельца, состоявшего даже членом киевского Дворянского клуба. К моменту покушения ему было 24 года. Он еще с гимназического возраста исповедывал крайние революционные убеждения, но ни одна партия его не удовлетворяла, хотя он и называл себя «анархистом-коммунистом». В 1907 г. он предложил свои услуги киевскому охранному отделению и сообщил ему немало данных (по проверке оказалось, что они «носили совершенно безразличный характер») [118] В деньгах Богров никогда нужды не испытывал, — есть все основания полагать, что с охранным отделением он связался в интересах революции. Киевская полиция ему верила, но когда Богров, переехав в Петербург, попытался и там связаться с охраной, ее начальник полковник фон Коттен отнесся к нему с явным недоверием. После этого Богров на два-три года совершенно порвал с охраной и, окончив университет, поступил на частную службу.
В 1910 г. Богров явился к известному с.-р. Е. Е. Лазареву и заявил ему, что намерен убить Столыпина. «Это не шутка и не сумасшествие, а обдуманная задача, — говорил он. — В русских условиях систематическая революционная борьба с центральными лицами единственно целесообразна». Богров просил, чтобы с.-р., после его казни, объявили, что убийство совершено с ведома партии, что это — начало новой кампании революционного террора. Е. Е. Лазарев, которому все это показалось фантастичным, отказался дать какие-либо обещания.
Примерно через год после этого разговора, накануне киевских торжеств, Богров пришел к начальнику киевского охранного отделения Кулябке, который его знал четыре года перед тем, как одного из своих агентов, и подробно рассказал ему (оказавшийся полностью вымышленным) план покушения, для которого в Киев будто бы должны прибыть два террориста. Богрову удалось так правдоподобно все изложить, что Кулябко всецело емуповерил. В течение нескольких дней Богров сообщал полиции разные «сведения» о ходе «заговора»; за это время он сумел внушить к себе такое доверие, что Кулябко выдал ему билет сначала на концерт в Купеческом саду, а потом и в городской театр.
В Купеческом саду Богров имел возможность убить Государя; он этого не сделал, т. к. счел, что убийство Царя евреем могло бы вызвать массовые еврейские погромы. Совершив покушение на Столыпина, Богров не только не отрицал своей связи с охраной, но, наоборот, усиленно подчеркивал ее.
Данные о Богрове, опубликованные уже после революции (в особенности книга его брата), с большой убедительностью вскрывают истинный замысел убийцы: он не только хотел устранить Столыпина, но в то же самое время посеять смуту в рядах сторонников власти, внести между ними взаимное недоверие, заставить их начать «стрельбу по своим». Богров сознательно жертвовал своей «революционной честью», чтобы нанести более опасный удар ненавистному ему строю. И он действительно достиг обеих своих целей…
