Китайская мифология. Энциклопедия - Королев Кирилл Михайлович (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Даосы предлагают царю обезьян Сунь Укуну состязаться в самозосерцании. Спутник Сунь Укуна монах Трипитака принимает вызов — и побеждает, несмотря на уловку, к которой прибегли даосы, чтобы лишить его сосредоточенности и неподвижности. Тогда даосы стали предлагать другие испытания, но Сунь Укун и его спутники всякий раз выходили победителями, не брезгуя отвечать хитростью на хитрость, но не забывая при этом следовать пути «четырех благородных истин». Вынужденный признать свое поражение, старший даос произнес стихи, в которых раскаялся в «еретичности» даосизма:
Как уже не раз упоминалось, автор «Путешествия на Запад», как и авторы других классических китайских романов, охотно использовал в своем сочинении сюжеты из народной мифологии; вряд ли подлежит сомнению, что и мотив соперничества сторонников истинного учения и «еретиков»-даосов имеет фольклорную основу. Буддийская доктрина, особенно в ее упрощенном, «народном» варианте, была намного ближе народному сознанию, чем «умствования» и алхимические штудии даосов. Не удивительно поэтому, что в поздних мифологических сюжетах, когда речь заходила о соперничестве вероучений, еретиками и последователями ложного учения чаще всего объявлялись именно даосы, в которых видели зловредных колдунов, порочащих истинную веру, и даже коварных демонов, отправленных на землю, чтобы искушать неокрепшие души. [114]
Что касается оборотней-цзин, представления о них восходят в китайской традиции к архаическому периоду с его зооморфными божествами и духами. По мере развития общества эти божества и духи постепенно теряли свой звериный облик и приобретали человеческие черты, а их повадки традиция передавала реальным животным, наделяя тех чудесными способностями. Известны оборотни-тигры и оборотни-волки, оборотни-собаки и оборотни-рептилии, оборотни-птицы и даже оборотни-рыбы, однако наибольшую популярность, наибольшее уважение и наибольший страх завоевали в Китае оборотни-лисы.
Лис китайцы демонизировали с глубокой древности. Еще в «Шицзин» говорится о «страшном крае рыжих лисиц», Чжуанцзы утверждал, что «злобные лисицы предвещают недоброе», а люди верили, что лисы вызывают болезни и помешательство. Поскольку лисьи норы часто встречались рядом с могилами, мало-помалу сложилось убеждение в том, что в лис переселяются духи умерших. При этом, поскольку лиса считалась животным исключительно коварным и злобным, ей как оборотню приписывались особые демонические таланты. По замечанию Я. М. де Гроота, «главная опасность оборотней-лисиц заключалась не столько в том, что они, как и прочие призраки, насылали сумасшествие и болезни, сколько в том, что чаще всего они поступали так исключительно из собственной, ничем не спровоцированной злонамеренности». Даже когда лисица помогает человеку — а число подобных историй в поздней китайской мифологии и фольклоре чрезвычайно велико, — она все равно преследует собственные коварные цели, и ее помощь неминуемо приведет к смерти опекаемого ею человека.
Лин-по, богиня цветов персика. Китайская народная картина из коллекции академика В. М. Алексеева.
В трактате «Сюаньчжунцзы» представления о необыкновенных способностях лисиц увязываются с их возрастом: «Когда лисице исполнится пятьдесят лет, она может превратиться в женщину; когда ей исполнится сто лет, она становится красавицей-чародейкой (у), обладающей духом (шэнь), или взрослым мужчиной, вступающим в отношения с женщинами. Эти существа способны знать о том, что происходит за тысячу с лишним ли от них; они могут отравлять людей с помощью колдовства или завладевать ими, или приводить их в замешательство, так что люди теряют память и разум. А когда лисице исполнится тысяча лет, она поднимается на небеса и становится Небесной лисицей». При этом у тысячелетней лисицы отрастают сразу девять хвостов (девятка — одно из священных чисел китайской нумерологии), а шерсть становится золотистой; вдобавок она приобретает способность постигать все тайны мироздания, которые «суть сочетание мужского и женского начал».
При всей демоничности лисьей породы — а быть может, именно по ее причине, — китайцы почитали лису как божество. Как писал академик В. М. Алексеев, «китайцу — не в пример, по-видимому, прочим — лиса представляется и полезным существом. Не говоря уже о ее шкуре, ценимой не менее, чем где-либо, китайская медицина знает весьма полезные свойства лисьего организма, части которого, например печень, могут исцелять злую лихорадку, истерию, внезапные обмороки, а мясо ее вообще может, как говорят даже солидные китайские медицинские трактаты, — в особенности, если его приготовить должным образом, — исцелять случаи крайнего испуга, обмороков, бессвязной речи, беспричинных, безрассудных песен, скопления холода во внутренностях, злостного отравления и других подобных болезней. Лисья кровь, как говорит в своем сочинении один из китайских мыслителей первых веков до нашей эры, сваренная с просом, дает способность избегать опьянения и т. д. и т. д. Одним словом, лиса, оказывается, не так уж безнадежно плоха. Наоборот, — и здесь китайская фантазия идет, по-видимому, впереди всех народов, — она оказывается наделенною редким свойством долголетия, достигающего тысячи лет, и, значит, вообще сверхчеловеческими, даже прямо божескими особенностями. Эти качества, прежде всего, делают ее, конечно, доброю, ибо такова воля умилостивляющего ее человека, который, страшась и подозревая ее в душе своей, боится ей это показать. Так, девятихвостая белая лисица, жившая в горе Ту, явилась древнему герою китайского исторического предания, императору Юю (XXIII в. до н. э.), и он женился на ней, как герой на фее…»
Культ лисицы был известен и популярен на всей территории Китая, практически повсюду можно было встретить кумирни в честь этого животного, и находились люди, утверждавшие, что своим благополучием в жизни обязаны именно лисам. Множество историй о лисах-оборотнях приводит в своей знаменитой книге «Странные истории из кабинета неудачника» Пу Сунлин, он же Ляо Чжай.
Пожалуй, здесь можно поставить точку. Наша книга ни в коей мере не претендует на то, чтобы считаться полным сводом китайских мифов, хотя бы и в пересказе, тем более что, учитывая «протяженность» китайской культурно-мифологической традиции, многочисленные исторические, политические и религиозные наслоения и разнообразие народных традиций в самом Китае, составление такого свода представляется вряд ли возможным. Это — попытка систематизировать, насколько подобное возможно, чрезвычайно разрозненные сведения о китайской мифологии, прежде всего об ее архаическом периоде, чтобы у читателя сложилась цельная (опять-таки насколько возможно) картина этой мифологической традиции, отразившей мировоззрение самого многочисленного народа на планете — и во многом продолжающей существовать по сей день. Никакая другая мифология (за исключением, быть может, скандинавской, возродившейся в 1970-е годы благодаря таким религиозным общинам, как «Асатру», и чрезвычайно популярной среди авторов жанра фэнтези мифологии кельтской) не может похвастаться столь длительным «жизненным циклом»; мифология же китайская и в наши дни остается живой традицией (точнее, Традицией — в терминологии Р. Генона).
113
Перевод А. Е. Адалис.
114
Сами даосы обвиняли в ереси как буддистов, так и конфуцианцев, особенно тех, кто «загрязнил» учение Конфуция. В трактате Гэ Хуна «Баопуцзы» говорится: «Когда в Поднебесной смута, тогда появляются „гуманность и справедливость“, когда шесть родственников не пребывают в согласии, тогда появляются „сыновняя почтительность и материнская любовь“. Прежде, в древние времена, не было ни государей, ни подданных. Люди рыли колодцы и пили из них, возделывали поля и тем питались; солнце вставало — и они шли работать, солнце садилось — и они отдыхали. Ничто их не сковывало, все доставали они сами, не приходилось им трепетать и не знали они оружия. Не ведали ни славы, ни позора. В горах не было троп, в реках не было лодок. Потоки и долины были неизведанны, и люди не объединялись, войска не собирались, и военных походов не было. Гнезда на деревьях не разорялись, глубокие водоемы не иссякали. Фениксы гнездились прямо во дворах людских жилищ. Драконы и цилини стаями бродили в садах и обитали в водоемах. На голодного тигра можно было наступить, ядовитых змей можно было держать в руках. Когда люди переходили вброд реки, то чайки даже не взлетали, а когда они входили в леса, то лисы и зайцы даже не пугались. Сила и выгода не зарождались, беды и смуты были неведомы, копья и секиры не применялись, а городские рвы не строились. Мириады вещей — все сущее, покоились в сокровенном единении, и все пребывало в Дао-Пути. Моры и поветрия не распространялись, народ добывал все необходимое, и люди доживали до преклонных лет. Они были чисты, и хитрость не рождалась в их сердцах. Они находили себе пропитание и жили в мире, насыщались и путешествовали. Их речи не были цветисты, их поступки не были порочны. Разве мог кто-нибудь тогда отнять у народа его богатства? Разве можно было тогда бесчинствовать, расставляя капканы и ловушки? Когда эта эпоха пришла в упадок, появились знания и мудрость, использующие искусные уловки. Дао-Путь и Дэ-Благо оказались отброшены прочь. Почтение и презрение обрели свой порядок. Живущие в изобилии и роскоши возвышаются еще более, а неимущие теряют и последнюю выгоду свою — таков смысл „ритуала“».
