Фантастический бестиарий - Булычев Кир (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
Каждому дню бирманской недели соответствует определенное животное — символ дня. Это все вполне реалистические существа, среди них есть кролик, олень, слон… Можно ли было вводить дополнительно реальное животное для нереального дня? Вряд ли. И тогда символом надуманного восьмого дня недели стал выдуманный белый слон без бивней. В неделе появилось два слона — серый и белый, но они друг другу не мешают.
В сказках и легендах нам часто оправдывают странные события и факты, вот и в Бирме появилась легенда, которая объясняет происхождение восьмого дня недели. Заодно в ней проводится патриотическая мысль о том, что верховный древний бирманский бог выше классом и мощью, чем верховный бог соседей — индусов.
Оказывается, этот индуистский бог, которого зовут Брахмой, из любви к бирманцам выдвинул идею о превращении некрасивой недели в красивую. С этим предложением он обратился к верховному бирманскому богу Тхагьямину. Тот прочел проект и страшно рассердился, видно, был консерватором и не терпел нововведений. Верховный бог не придумал ничего лучше, как выхватить меч и отрубить голову Брахме, Брахма упал мертвым, хотя этого быть не могло, потому что он достаточно высокопоставленный и потому бессмертный индуистский бог. Тхагьямин посмотрел на обезглавленного Брахму, и ему стало неловко за свой горячий поступок. Тогда он вы шел во двор, подозвал к себе золотого слона, что бродил в ожидании кормежки, и отрубил голову слону, притащил ее к себе в Тронный зал и приставил к туловищу Брахмы. И затем оживил индуистского коллегу.
Но когда Брахма очнулся, оказалось, что это уже не Брахма, а совсем другое существо, образ мыслей которого определяет слоновья голова.
Так возникло чудовище, поселившееся в Бирме. Его отличают от прочих золотая слоновья голова и красное божественное тело. Обиды на людей Махапейнне не держит, может, даже гордится тем, что ценой своей смерти ввел в Бирме такую красивую симметричную неделю. И в отличие от большинства чудовищ склонен помогать тем решительным бирманцам, которые стремятся к успеху.
Глава пятая
Нежить
Нежить, как говорит в своем словаре В. Даль, «не особый разряд духов, это не пришельцы с того мира, не мертвецы, не мара или морока, и не чертовщина, не дьявол. Только водяной образует какой — то переход к нечистой силе и нередко зовется шутом, сатаной. По выражению крестьян нежить не живет и не умирает… У нежити своего обличия нету, оно ходит в личинах… Всякая нежить бессловесна».
Итак, нежить — это идеальные оборотни: какой она тебе ни покажется, все равно образ будет лживый.
Нежить, на мой взгляд, делится на две категории.
Основные, всем нам известные, неоднократно описанные персонажи, такие как: домовой, который обитал почти в каждом доме, леший, который водился в лесах, водяной, подстерегавший свои жертвы в реках и озерах, и, наконец, русалка — существо, овеянное романтикой баллад.
Рядом с этими персонажами мира нежити существовали иные, менее известные создания, большей частью специализировавшиеся по месту обитания. В доме к ним относились кикимора, овинник, банник, сараешник, конюшник и прочие разновидности, или ипостаси, домового, и так далее. Этот народец большей частью мелкий и не очень вредный, потому что каждый из них ведал своим маленьким хозяйством.
Возьмем лешего, его царство — лес. При лешем была масса зверей и птиц, многие из них все понимали и были, по сути, существами разумными. Леший не только охраняет лес, но и делает дела, и добрые, и дурные, известен баловством. При лешем числятся: лесная кикимора, дикий кур — фантазийное чудовище мужского пола, несущее яйца и весьма опасное для человека. В лесу водятся ведьмы, ведьмяки и бабы — яги, но они к нежити относятся лишь условно. Если местность гористая, там обитает горный, в том числе особый уральский, в поле обитает полевой, есть сведения, что в лесу есть звериный царь не леший, а иное чудище, вместо рук у него — лопухи, ноги вросли в землю, на красной морде — тысяча глаз.
Наконец, в воде, помимо водяного, живут его родственники и многочисленные русалки разного вида.
Облик всех этих тварей неопределенный — разные люди видят их по — разному. Редко кому удается поглядеть на лешего как он есть и на водяного без маскировки, а уж о домовом и говорить не приходится. Виной тому, как правильно указывает Даль, то, что никто из нежити своего облика не имеет, и глубоко ошибаются те сказочники или писатели, которые этих тварей описывают страшными красками. Ведь все это не более как личины, маски, которые столь легко надевает на себя склонная к мистификациям и подлостям нежить.
Сложность заключается в том, что мало кто из сказителей читал словарь Даля. Допустим, сказитель знал, что в лесу вблизи их деревни живет леший, но не знал, что этот леший, как представитель нежити, не умеет говорить, а только кричит, ухает, рычит и повизгивает. Сказитель же награждает лешего даром речи — правило немоты в сказках редко соблюдается.
В характеристике Даля важно то, что нежить и не живет и не помирает. Когда — нибудь в сказке или легенде вам приходилось слышать нечто вроде: «Заболел леший и собрался помирать…»? Нет, конечно! Правда, случаи женитьбы леших на девушках, хоть и редко, но встречаются. Известно, что и русалки плотски любили земных парней, что плохо кончалось для последних.
***Леший***
О непроходимых русских лесах хорошо писал чудесный писатель рубежа ХХ века С. Максимов. Некоторые местные, дремучие и древние, как сам лес, слова уже забылись, но объяснять их я не буду — Максимов умел передать ощущение первобытного мира. «Только птицам под стать и под силу темные сюземы, с калтусами, в которые, если удалось человеку войти, то не удастся выйти. Это такая глушь, на которой останавливаются и глохнут даже огненные моря лесных пожаров. Сюземы страшны уже тем, что на каждом шагу рядом с молодой жизнью свежих порослей стоят, тут же под боком и подле, деревья, готовые сейчас умереть, и валяются у корней окончательно сгнившие и погребенные. И еще страшнее кажутся сюземы тем, что в них вечный мрак и постоянная влажная прохлада, постоянная перемена цвета из серого в зеленый и снова в серый. Всякое движение, кажется, замерло, всякий крик, даже и не такой резкий, как дятла, и хриплый, как совы, пугает до мурашек и дрожи в теле. Колеблемые ветром стволы трутся один о другой и скрипят так, что вызывают острую ноющую боль под сердцем. А так как всякий лес имеет свой голос (березовый шелестит, липовые рощи лепечут, хвойные шумят, иные трещат), то в сюземах все эти голоса ужасают. Здесь чувства тягостного одиночества и непобедимого страха постигают всякого человека, какие бы усилия он над собою ни делал, к каким бы притворствам ни прибегал. Именно здесь, в этих трещах, по народному поверью лесных жителей, поселился и живет издревле леший, который любит обходить непрошеных гостей так, что и с молитвой, и с наложением крестного знамения, и надевши все платье наизнанку, из владений этого злого духа не выйдешь…»
Любопытно, что, отказывая путнику в такой помощи, широко известной в русском фольклоре, как крестное знамение, для избавления от гнета нечистой силы, сказители как бы подтверждали власть древних языческих божеств над лесом. Уже тысячу лет как введено христианство, и, казалось бы, нет на Руси места, где могло спрятаться язычество, но оно живет и сегодня в царстве лешего. Если уж крестьянин верит в то, что крестное знамение тут не поможет, значит, он верит в превосходство нечистой силы над Богом в ее лесных владениях.
То, что леший — злобный дух леса, не расположенный к человеку и всегда готовый на любые гадости, это всем ясно. Впрочем, от человека вряд ли он видел добро — люди все норовят извести зверье, да и сам лес.
Но мне, честно говоря, не совсем понятно, каков естественный, не притворный облик лешего, да и вообще — разумное ли он существо. Сомнения по этому поводу есть не только у меня. Знаток лесных дел Максимов, которого я уже цитировал, описывая повадки лешего, произносит такую фразу: «Народная фантазия представляет его себе настолько хитрым, что он умеет подражать человеческому ауканью, и страшным нечеловеческим голосом хохочет и свищет». Вряд ли эта фраза могла относиться к существу разумному и человекоподобному. В конце концов, «подражать ауканью» может и малый ребенок. Скорее, леший все же лесной получеловек, но притом он — создание древнее, лишенное юмора. Лешего только боялись, тогда как с чертом, как бы страшен он ни был, можно было общаться и даже смеяться над ним. Впрочем, и сам черт не чурался смеха.
