Я познаю мир. Арктика и Антарктика - Бочавер Алексей Львович (чтение книг txt) 📗
Собачья упряжка
Заимствованы у эскимосов и особенности их одежды, позволяющие переносить жестокие морозные ветры. Например, анорак (это слово вошло во многие языки мира) – просто скроенная меховая рубаха с капюшоном. Он должен свободно висеть на теле – тогда под ним сохраняется слои теплого воздуха, служащий дополнительным теплоизолятором. Просторным должен быть и капюшон. Европейцы–зимовщики попытались усовершенствовать его, сделав затягивающимся вокруг лица. И влага, выдыхаемая человеком, конденсировалась на границе лица и капюшона, примораживая его к коже. Обморожения, повторяющие очертания усовершенствованных капюшонов, заставили полярников вернуться к эскимосской конструкции.
Эскимосская обувь – камики – тоже результат многовекового опыта. Она шьется из двух слоев шкур. Внутренний – мехом внутрь, внешний – наружу. Камики делают походку охотника бесшумной, они не скользят по льду, замечательно сохраняют тепло.
Яркое солнце полярного дня отражается от снега и льда, как от зеркала; это сверкание уже через несколько часов вызывает у человека слепоту, к счастью, временную, проходящую в сумерках. Эскимосы давным–давно придумали способ справляться с ней: они делают некое подобие очков из кости, оставляя в них лишь узенькую щелку. Видеть сквозь нее можно, а света в глаза при этом попадает не так уж много. Во всяком случае, недостаточно для ослепления смотрящего. И оказалось, что по эффективности никакие солнцезащитные очки не могут сравниться с эскимосскими. Так что полярники и сейчас часто пользуются почти совсем непрозрачными, очень темными очками, в которых просверлены маленькие отверстия. У них есть еще одно чрезвычайно важное качество, делающее их незаменимыми. Обычные очки часто запотевают: выдыхаемый человеком воздух содержит немало водяного пара, который на морозе конденсируется – превращается в капельки воды. Эти капельки собираются на стеклах очков, и сквозь них ничего не видно. А сквозь дырочки – видно. Уж они–то никогда не запотеют.
Иглу
Еще одно эскимосское слово, вошедшее во многие языки мира – иглу. Так называют эскимосы снежный дом.
Строительство такого дома напоминает священнодействие. Оно не может быть торопливым – стоит ошибиться, например выбрать неподходящий, слишком влажный или слишком рыхлый снег, и ваш дом рухнет, превратится в обычный сугроб и погребет вас под собой.
Снег должен быть плотным, слежавшимся, таким, чтобы полозья нарт не оставляли на нем глубокой колеи. Когда такой снег найден, эскимос достает из нарт специальный – широкий и длинный – нож (раньше их делали из кости, теперь – из стали), похожий на индейское мачете. Им он начинает вырезать из снега бруски и выкладывает из них кольцо – нижний «венец» будущего жилища. Следующие ряды выкладываются по сужающейся спирали, и в конце концов иглу, в виде перевернутой половинки шара, готово. Небольшое иглу – на двоих или троих человек – охотник, застигнутый бураном, может построить за 30–40 минут! Но встречаются и иглу–гиганты, диаметром в десять более 10 метров и высотой до трех метров; сюда может вместиться сотня людей.
Строительство иглу
Входное отверстие иглу прокапывается у основания стены, в снегу. Оно представляет собой довольно длинный туннель. Он защищает обитателей от снега и порывов ветра. Внизу же, с подветренной стороны, проделывается и вентиляционное отверстие. Его нельзя делать вверху: теплый воздух уйдет наружу; да еще, уходя, растопит крышу.
Строя зимнее иглу, эскимосы окружают его высокой полукруглой стенкой из снега. И первая же метель заносит промежуток между этой стенкой и иглу, дополнительно защищая постройку от ветра.
От тепла тел, а иногда и от светильников, наполненных жиром убитых зверей, в иглу быстро становится жарко, но не настолько, чтобы стены растаяли. «Не найти каменного дома, столь же укрытого и теплого, как иглу», – писал Кнуд Расмуссен, один из наиболее прославленных гренландцев, сын датского пастора и эскимоски, ставший крупным знатоком Арктики и объездивший ее всю – от Гренландии до Чукотки и Гудзонова залива.
Не следует, впрочем, думать, что в иглу живется так уж легко и безмятежно. Тот же Расмуссен добавляет: «Однако нелегко вновь прибывшим привыкнуть к тому, что уже давным–давно не раздражает ни мой взор, ни обоняние, ни слух».
Вот как вспоминает первое посещение иглу молодой спутник Расмуссена, датский метеоролог: «Ослепленный метелью, насквозь промерзший, вползаю с чувством отрады в узкий туннель, расталкивая по пути мокрых, лохматых собак. Они тоже укрылись здесь от ураганного ветра, но в иглу их не пускают. От спертого воздуха сразу же перехватывает дыхание. В нос бьет тошнотворный запах гнилого мяса...».
Но не забудьте и другое: застигнутый внезапной пургой охотник, поспешно выстроив иглу и отгородившись, наконец, от свистящего ветра, разражается смехом. И это – смех победителя. Он не сдался, он умен и отважен. И как не радоваться этому? «Смех висит в воздухе» – гласит древняя гренландская поговорка.
Зачем путешествовать?
В «Конгсспейле» – «Королевском зерцале», документе, написанном приблизительно в первой половине XIII века «во славу первооткрывателей полярных морей... для восполнения образования норвежского принца», сказано: «Если спросишь, чего они ищут в неизведанных землях и почему плавают туда, подвергая, свою жизнь опасности, то для этого есть три причины. Первая – жажда борьбы и славы, ибо человека влечет туда, где его подстерегают опасности, чтобы прославиться. Вторая – жажда познания, ибо человек также хочет раскрыть и исследовать то, о чем он слышал, чтобы убедиться в достоверности услышанного. Третья – стремление к выгоде, ибо люди ищут и допытываются, где можно разбогатеть, даже если это связано с большой опасностью».
Едва ли можно полнее и отчетливее дать ответ на вынесенный в заголовок вопрос. В самом деле, все путешествия, будь то Великая Северная экспедиция, в ходе которой были впервые составлены полные и достоверные карты громадного северного побережья России, или поиски прохода через Северный Ледовитый океан из Европы в Китай (в ходе которого Джон Кабот в XV веке открыл Ньюфаундленд), или плавания Жана Шарко (получившего в 1914 году золотую медаль имени Ф.П. Литке от Российского географического общества за исследования в Антарктике) на его шхуне с замечательным названием «Пуркуапа?» («Почему бы и нет?»), – все они ставили перед собой цели, ясно сформулированные в «Конгсспейле».
Русская «лодья» с рисунка XVI в.
Люди не могут жить в Антарктиде. Это мы уже выяснили. Но бывать на ледяном материке необходимо: хотя бы для того, чтобы наблюдать за погодой. Ведь погодные условия Антарктики влияют на погоду всего Южного полушария Земли, да и всего земного шара. Как же быть? Примерно так же, как и в Арктике: строить научные станции со сменным «экипажем». Отчасти здесь это легче сделать, чем в Арктике. Там океан, и станции приходится строить на льдинах, плавающих по нему. А здесь – материк. Строй, что хочешь! Но не так это просто. Во–первых, Арктика ближе и ниже, и до полярной станции можно долететь, например, если ее необходимо срочно эвакуировать. А Антарктида и далеко, и высоко – мы уже говорили о том, что толщина льда в центре материка достигает пяти километров. Особо не полетаешь. Во всяком случае, не «поприземляешься».
